Читать интересную книгу Чёрные ангелы в белых одеждах - Вильям Козлов

Некрасовский рынок — это особый мир, где повседневно сталкиваются честные люди с жуликами, спекулянтами, перекупщиками, ворами и хамами. Огромный зал, под заставленной крышей которого летают голуби и воробьи, гудит с утра до вечера, как растревоженный улей на пасеке. Чего тут только нет! Зато и цены грабительские. Особенно у приезжих с юга. А запахи? Чем тут только не пахнет: и кислой капустой, и ароматными грушами, и копченой рыбой, и душистыми цветами… Тут свои правила и законы. И правит всем этим беспокойным хозяйством Гога, который старается поменьше мозолить глаза покупателям, он предпочитает дело иметь с торговцами и торговками. Почти всех знает в лицо. Ведь за каждое место на рынке нужно платить, а привезет человек издалека свежее мясо или скоропортящиеся фрукты, к кому он идет? К Гоге. И уж платит ему, не торгуясь. Каждый день в багажнике Гогиной «Волги» можно обнаружить в полиэтиленовых пакетах преподнесенные торговцами яблоки, груши, свежие огурцы, телятину, свинину, в общем, все то, чем торгуют на рынке. Сам он, конечно, все не съест, у Гоги много друзей и начальства, которое тоже нужно подкармливать… «Волгу» он недавно купил без очереди не за красивые глаза…

Бог и царь Гога на рынке: хочет — казнит, хочет — милует… Как-то после работы Вадим увидел, как Гога садится за руль своей новенькой, сверкающей хромировкой «Волги» цвета «белая ночь». Иностранные наклейки на заднем стекле, какие-то приспособления, роскошные финские чехлы и, конечно, стереомагнитофон с колонками у заднего стекла. Представительный черноволосый Гога в лайковом пиджаке и джинсах выглядел не как администратор рынка, а как представитель иностранной фирмы…

«Вот кому хорошо и вольно дышится в этой стране, — помнится, тогда подумал Вадим, — Партработникам и таким жуликам, как Гога и иже с ним…».

У нового Концертного зала с непонятными и уродливыми бронзовыми скульптурами, где люди переплелись в клубок, как змеи перед зимней спячкой, остановился желтый «Икарус», из него вышли на блестевшую темным асфальтом площадь иностранцы с фотоаппаратами. «Странно, — подумал Вадим, глядя на них, — наши модники из кожи лезут, чтобы походить на иностранцев, а они ведь одеваются на удивление просто и скромно: светлые брюки — в джинсах Вадим ни одного не увидел, — разноцветные куртки, спортивная легкая обувь, вот аппаратура у них качественная — японская и западногерманская». Увидел Вадим и Веру Хитрову, последней выбравшуюся из «интуристского» автобуса со сверкающими окнами и черными бамперами. Вера о чем-то заговорила, по-видимому по-немецки, и туристы окружили ее, скрыв от глаз Вадима. Вера внешне ничем не отличалась от них, разве что волосы у нее были самые светлые и отливали в солнечных лучах старым золотом. Вадим не стал подходить к группе, чтобы не смущать молодую женщину. «Увидела бы меня сегодня на рынке с мешком на горбине… — улыбнулся он. — Наверное, и не призналась бы…».

Уже на полпути к стоянке — она была напротив Таврического сада — он вспомнил, что ключи от машины дома и, чертыхнувшись про себя, повернул назад, к Греческому проспекту.

За день до отъезда Вадим зашел к администратору, расписался в ведомости на зарплату и получил расчет. Гога пожал ему руку и сказал:

— Нагуляешься за лето — приходи ко мне. Всегда оформлю. Могу даже бригадиром. Рафика замели, попался на крупной взятке…

— Я думал, такие, как он, не попадаются…

— И на старуху проруха… — ослепительно улыбнулся Гога. — Так как, вернешься?

— Там видно будет, — неопределенно ответил Вадим. Если он хорошо заработает на шабашке, на рынок не вернется, это уж точно.

Вечером, возвращаясь к себе на Греческий из магазина с покупками, Вадим встретил у сквера, где любили распивать грузчики, Гвоздя с двумя дружками. Улица была пустынной, лишь вдали с фургона с надписью «Мебель» разгружали что-то. В сквере бегала длинноухая спаниелька, но хозяина не было видно.

— За тобой должок, фраер, — мрачно заметил Гвоздь. Он был в клетчатой рубашке и джинсах. Остальные двое в голубых безрукавках. Вид серьезный, руки в карманах. На вид крепкие ребята.

— Я уж и забыл про тебя, Гвоздь, — добродушно заметил Вадим. — Столько времени прошло…

— Я про долги не забываю, — усмехнулся тот, сверкнув золотым зубом.

Приятели его помалкивали. Один лишь небрежно сплюнул на чугунную решетку сквера. Появился высокий, плечистый мужчина в зеленой рубашке с погонами армейского подполковника, спаниелька радостно стала прыгать возле его ног. Мужчина погладил ее и повернул голову к ним. Гвоздь зыркнул в его сторону, взгляд его задержался на погонах и снова остановился на Вадиме.

— Надо бы попортить тебе портрет, — сказал он, но в голосе уже не было былой решительности, когда он толковал о долге. Видно, военный несколько попутал его планы.

— Я в долгу не останусь, — сказал Вадим. Страха он и раньше не испытывал, а теперь, видя что подполковник не торопится уходить из сквера и заинтересованно наблюдает за ними, совсем успокоился. — Может, ты позабыл, но бутылкой-то ты в меня запустил?

— Я ничего не забываю, — угрюмо проворчал Гвоздь. Видно, вспомнил, как мячиком отлетел от удара правой Вадима.

Фургон разгрузили, хлопнули железные двери, двое мужчин в спецовках закурили. Видно, тоже не торопятся уезжать.

— Отрываемся, братцы, — оценив невыгодно сложившуюся для них обстановку, распорядился Гвоздь. Обдав Вадима ненавидящим взглядом, прибавил: — Ладно, дядя, считай, что тебе повезло!

— А может, тебе? — усмехнулся Вадим. — Я же сказал: в долгу тоже не люблю оставаться.

— Есть закурить? — сбавив тон, спросил Гвоздь. Ненависть вмиг испарилась из его глаз. По-видимому, напускал ее на себя. Злиться-то, в общем, не на что было.

Вадим развел руками, мол, не курю. Нагнулся к сумке, выбрал покрупнее апельсин и бросил парню. Гвоздь ловко поймал, посмотрел на своих дружков, ухмыльнулся и с маху нанизал апельсин на заостренную чугунную пику.

— Шпана? — кивнул им вслед подполковник, когда Вадим проходил по тротуару мимо. — Я думал, они драку хотят затеять… — И повел широкими плечами, давая понять, что не остался бы в стороне.

— Вы в этом доме живете? — кивнул Вадим на свою парадную.

Он этого военного ни разу не видел.

— В соседнем, — показал тот на другой дом с лепниной по фасаду, — Вообще-то, я в отпуск к сестре приехал из Кишинева.

— Спасибо, — сказал Вадим.

— За что? — удивился подполковник. — Я ведь и пальцем не пошевелил.

— Боксом занимаетесь?

— Я — десантник.

— Я тоже в армии служил в десантных войсках, — улыбнулся Вадим.

7. Мужчины, мужчины…

Вадим стоял на громоздком мосту через Чистую и смотрел на разрушенный в войну Крепостной Вал, круто вздымающийся от желтого пляжа. Над зеленым откосом, где паслась привязанная к колу белая коза, медленно плыли кучевые облака, их просвечивающие тени с бликами бежали по траве и исчезали в широкой в этом месте реке. За спиной грохотали машины, близко проходили люди, но он не замечал ничего. В летнем Великополе на него вновь нахлынули щемящие сердце воспоминания о Лине Москвиной. Признаться, они никогда и не покидали Вадима, но он гнал горькие, как хина, мысли прочь, заглушал их физической работой, чтением, помогла на время избавиться от жгучей тоски по Аэлите и Вера Хитрова. Но только на время. Как только дома один на один с собой он выключал свет, готовясь заснуть, перед ним возникало глазастое лицо Лины… И редкий сон обходился без нее.

На этом самом мосту больше года назад, ранней весной, они стояли с Линой и смотрели на плывущие вниз по течению льдины. Тогда Чистая была многоводной, захлестывала пологие берега, пляж, выбрасывая на них осклизлые коряги, доски, коричневые водоросли. В спину дул холодный ветер, так же шумели машины, железобетонный мост подрагивал под ногами и кряхтел, Лина ежилась в легком длинном пальто с круглым воротником, на голове у нее была красная вязаная шапочка с белым помпоном. Это Лина остановила его на мосту и подошла к аляповатой чугунной решетке. Глаза у нее отстраненные и цвета воды.

— Посмотри, как льдины толкаются, будто торопятся куда-то, а того, глупые, и не знают, что скоро от них ничего не останется…

— Ничто в нашем мире никуда не исчезает, — назидательно заметил Вадим. — Льдины скоро превратятся в воду…

— А вода зимой снова в лед, из яйца вылупится цыпленок, гусеница превратится в бабочку… — насмешливо перебила Лина. — Почему ты, Вадим, всему ищешь самое простое объяснение? Льдины ведь не только тают, а и испаряются на солнце, может, превратившись в атомы и нейтроны, улетают в космос.

— Хорошая мысль, — уязвленный, ответил он. — Пофантазируй, напиши в «Технику — молодежи», может, напечатают.

— Знаешь, что мне пришло в голову, — не обратив внимания на его язвительные слова, произнесла Лина — На свете нарождается так много людей, наверное, больше, чем льдин в ледоход на самой огромной реке… А что они, люди, став взрослыми, сделают доброго, полезного для этой самой Земли? В газетах-журналах пишут, что в Китае и Индии рождаемость такая, что скоро людям там повернуться будет негде. А возьми Африку, Азию? Там тоже рождаемость выше в двадцать-тридцать раз, чем в России и Европе. Демографы предсказывают, что после двухтысячного года начнется вселенский голод, никаких земных ресурсов не хватит, чтобы прокормить миллиарды людей… Что-то нарушилось в божественной природе, Вадим? Будет всемирный потоп или конец света?