и любовью в сердце! — и пошла за новой порцией. А я пошел за ней.
— Тома! — сказал я, оказавшись на кухне. — Мне будет нужна твоя помощь.
— Чего сделать? — так-то она добрая. Но посторонние думают, что зверь.
Я ей рассказал. Честно и всю правду. Задолбало всем врать. Несгибаемый Сурков уверяет, что это развивает память, потому что нужно все время помнить что и кому врал. А мне не нравится. Врать маме, врать Вике. Слава богу что Сурков просто не спрашивает.
В общем, я Тамаре рассказал. Добавил, что если нет — ничего не изменится. Что-нибудь придумаю. Но она согласилась. Легко и просто.
— Ты, Коль, мне вроде как родственник. Я тебе благодарна очень. Так что — сделаю.
— Спасибо, Том. Я завтра все подробно обскажу.
— Только знаешь что? Мне бы мужика.
Я пил воду из стакана и поперхнулся. Она постучала меня по спине, и засмеялась.
— Да нет, Колька, не будем мы с тобой больше. Я, по трезвости, посолидней мужчин люблю. Скажи, а вот Евгений Михалыч наш, он в разводе, или врет?
Каверзнев частенько забегает днем. И во мне крепнет подозрение, что не последнюю роль в этом играют Тамарины разносолы. По крайней мере, в такие моменты он выглядит счастливым. Я засмеялся.
— Тома! Можешь смело ехать к Верке за красивым бельем. Мы его окрутим.
Получил полотенцем по голове, тарелку печенья с плюшками и с хохотом ушел в гостиную.
Не стал надоедать гостям, а ушел к себе, и сел за телефон. И вовсе не для того, чтоб строить зловещие планы. Для этого я оставил на автоответчике сообщение Суркову. Приезжай, надо поговорить. Я занялся поиском зимней резины для Жигулей. И Волги, пусть Сурков помнит мою доброту. Я вспомнил, что эта зима будет одной из самых холодных и снежных. Поиск шипованной резины сейчас, это тяжелый квест с неочевидной наградой в конце. Я убил на это весь вечер, не получив внятного решения. Так, одни наметки. Плюнул, и пошел провожать Вику домой с заседания.
Пока я висел на телефоне, пошел снег. Мы шли по заснеженной набережной, и болтали о ерунде. Я рассказал, что в воскресенье съезжу в Москву. Ты, Коль, там случайно не останься. Я буду скучать. Ну, я уже знаю, что по воскресеньям у Вики семейный обед. Традиция. Она меня, кстати, приглашала. Но я уклонился.
Вовсе не из каких-то там соображений. А просто я с трудом переварил, что моя мама внезапно задружила с Софьей Игоревной. И старуха называет маман Танечкой, а маман старуху — Софочкой. Ну, мама как-то позвонила, и нарвалась на бабку. И теперь мама абсолютно в курсе всей моей жизни. Знакомство с крупным партфункционером и его богемной женой только добавит макабра. Так что я пока сдержан. Лишова умная, и не настаивает.
Под снегом город меняется. Я замотал Вике шею своим шарфом. Мы шли по Дзержинского, в сторону подсвеченного Адмиралтейства, и сплетничали про Суркова с Приходько. Там кипят итальянские страсти, и шекспировский накал. Как я понимаю, домашняя Ирка выходи из себя, из за того, что Сурков не коврик под ногами. Мы смеялись и спорили, они поругаются завтра, или отложат до понедельника. Долго целовались в подворотне её дома на Мойке, и я пошел домой. Там в гостиной с чаем и печеньем сидел Серега. Чего звал?
Эра «Сапсанов» наступит не скоро. Но и сейчас дневные поезда Лениград — Москва ходят регулярно, и идут не так уж долго. Так что в воскресенье, второго декабря, в восемь пятьдесят утра, я и Сурков сели в дневной, сидячий поезд Ленинград-Москва. Было холодно, мороз градусов пятнадцать. Так что мы были тепло одеты. Я был со своим рюкзачком. Сурков тащил черную большую сумку.
Глава 51
Поезд отошел по расписанию, ровно в девять. Вчера, с соблюдением всех правил конспирации, мы больше двух часов обсуждали с Фредом операцию. Такие вещи готовятся, конечно, тщательнее, но тут не хотелось затягивать. В принципе, мы все обсудили. Расхождения у нас с Фредом были в мелочах. И не особо существенные.
Пятый вагон, места по ходу, в середине вагона. Народу — где-то две трети от полной загрузки. Отдали проводнику билеты, что он сунул в свою специальную кожаную кассу с пронумерованными кармашками. Закинули сумку на багажную полку. Кинули на пальцах, Сурков у окна. Но я тоже смотрел в окно. Мост через Обводный, Навалочная, Фарфоровская, Обухово…
Лениво трепались с Суровым о всяко-разном.
— Ты старуху-то когда выселяешь?
— Там Михалыч суетится. Вроде бы к концу года все будет готово. Но я, Сурков, уже и не знаю. С ними весело, и не особо мешают.
— Кого ты лечишь? Томка жрать готовит так, что за уши не оттянешь, вот ты в благородного и играешь.
— А что может быть благороднее бефсторганова с картошкой фри? Только соте говядины в медовом соусе со спаржей и баклажанами.
— Бля! Ну вот, жрать захотелось.
— Это да. С Иркой тебе не повезло. Но терпение, Серега. К концу года она научится включать кофеварку.
— Пошел в жопу! Я скажу Вике, что ты сокрушался, что она толстая.
— Неспортивно, Сурков.
— Ничего не знаю. Но требую, чтобы как вернемся, Тамара сделала манты с бараниной! Иначе конец тебе.
— Я предлагаю запеченную утку с гречей, и брусничным вареньем.
— Все, заткнись. Иначе я за себя не отвечаю.
Я сидел и думал, что Вика будет толстой лет через двадцать, и то не факт. А сейчас там можно бы чуть добавить, но и так — ураган.
За нами пришли, когда мы миновали Чудово. Как-то, у меня с этой станцией, похоже, связь. То есть, сначала в проходе появился мужик, что видел меня с Фредом в «Снежинке». Увидев меня, он развернулся и ушел. Обратно вернулись семь человек. Пятеро, явно, по нашу душу. И проводник нашего вагона, и, видимо, начальник бригады проводников.
Когда мы обсуждали план действий, я считал, что наезд будет в Москве. И это будут урки. А Фред уверенно заявлял, что