Читать интересную книгу Директива Джэнсона - Роберт Ладлэм

Его речь нисколько не изменилась со времени их первой встречи, состоявшейся много лет назад.

— Слушай, — сказал Джэнсон, — не возражаешь, если я у тебя ненадолго приземлюсь?

— Mi casa es su casa, amigo[39], — ответил Купер.

Он поднес к губам косячок с марихуаной; Джэнсон так и не смог определить, оказывает ли по-прежнему наркотик на него действие, или же Куперу просто необходимо постоянно принимать дозу, чтобы возвращаться в состояние, которое для него считалось нормальным.

— Сказать по правде, компания мне не помешает, — затянувшись, продолжал Барри. — Дорис от меня ушла, я тебе об этом еще не говорил?

— Ты мне еще не говорил, что у вас с Дорис что-то было, — заметил Джэнсон. — Барри, я понятия не имею, о ком ты говоришь.

— О, — сказал Купер, сосредоточенно наморщив лоб. Было видно, он ищет продолжение: а следовательно... а следовательно... а следовательно... Двигатель его рассудка вращался, но никак не мог завестись. Наконец Барри поднял указательный палец.

— Значит... не бери в голову.

Очевидно, до него все-таки дошло, что человека, с которым он не виделся больше восьми лет, вряд ли будет интересовать недавнее окончание мимолетной связи, продолжавшейся шесть недель. Купер настолько обрадовался своему, как ему показалось, остроумному ответу, что откинулся назад и ухмыльнулся.

— Слушай, дружище, я действительно рад тебя видеть. — Он шутливо ткнул Джэнсона в плечо. — Соседушка! У меня опять будет сосед, как когда-то в университетском общежитии.

Джэнсон поморщился: его рука все еще болела после стычки в Риджент-Парке.

— Что с тобой? — Взгляд Купера наполнился озабоченностью.

— Ничего, все в порядке, — заверил его Джэнсон. — Но на этот раз, полагаю, мы сохраним этот маленький визит в тайне, comprende?[40]

— Comprendo mio maximo[41], — ответил Купер на своей любимой смеси испанского, итальянского и зачатков латыни, полученных в школе, где времена, падежи и склонения определялись его сиюминутным настроением.

Джэнсон подумал, что этот человек был рожден для того, чтобы стать второстепенным персонажем авантюрно-приключенческого романа Хантера Томпсона. В чем-то Купер проделал большой путь, но в чем-то остался таким же, каким был раньше.

— Давай прогуляемся, — предложил Джэнсон.

— Чума, — ответил Купер.

Ярко горящие фонари не позволяли опуститься на город вечерним сумеркам. Купер и Джэнсон вышли на «золотой изгиб» Херенграхт. Когда-то это было излюбленное место корабельщиков и торговцев, процветавших три столетия назад, в золотой век Амстердама. Сейчас большая часть этих особняков принадлежала банкам, музеям, издательствам и консульствам. Здания XVII века как-то по-особенному сияли в свете неоновых ламп, подчеркивающем их индивидуальные отличия. В архитектуре одного из домов явно чувствовалось своеобразное влияние французского зодчества, проявляющееся в листьях аканфов и завитках, украшавших фасад из известняка; рядом с ним возвышалось мрачное сооружение из темного кирпича, оживленного лишь узким коньком. Повсюду встречались скругленные карнизы, модильоны, флероны, декоративные консоли и слуховые окошки: не было недостатка в укромных уголках и щелях, которыми мог бы воспользоваться наблюдатель, желающий остаться незамеченным. Каждый брус с блоком, прочно вмонтированный в балки крыши, в ночном полумраке казался Джэнсону страшным и зловещим.

— Значит, ты каждый день видишь эти улицы, — заметил он.

— Каждый божий день, дружище, — подтвердил Купер. — Это мое ремесло. Я рисую то, что у меня перед глазами. Только чуточку по-другому. Панораму улиц, а иногда просто какой-нибудь дом. Или церковь. Туристы особенно клюют на церкви.

— Можно заказать тебе один рисунок?

Похоже, Купер был тронут.

— Ты серьезно?

— Есть один особняк на Принсенграхт, на углу с Лейдсе-страат. Знаешь, о чем я говорю?

— У тебя хороший вкус, дружище. Это не дом, а конфетка. Здание было переделано из трех соседствующих друг с другом строений, но фасад был преображен так, как будто это один особняк. Портик поддерживали восемь легких колонн в коринфском стиле; на улицу смотрели семь окон с фонарями. Красные полоски кирпичной кладки перемежались с серым облицовочным камнем. История оставила свой след на каждом кирпичике здания, в котором располагалась центральная штаб-квартира Фонда Свободы.

— Как ты думаешь, ты сможешь сделать рисунок прямо сейчас? Как можно подробнее.

Они едва не столкнулись с быстро мчащимся велосипедистом, едущим не в ту сторону по улице с односторонним движением.

— Классно! Знаешь, я даже не догадывался, что ты так запал на мою мазню. По-моему, ты всегда относился к ней как-то снисходительно. Я думал, это не в твоем вкусе.

— Барри, со всеми подробностями, с какими только сможешь, — подчеркнул Джэнсон. — И, если можешь, вид сзади. Здание должно быть видно с Ланге Лейдседварсстраат.

— Я распечатаю новую пачку пастелей, — сказал Купер. — Специально ради такого дела.

Велосипедисты и уличные художники — две категории людей, на которых в старой части Амстердама никто не посмотрит дважды. Купер может сидеть на тротуаре прямо напротив парадного подъезда, и его никто не заметит. Он уже много лет занимается именно этим. Он растворится в окружающей обстановке, став ее частью.

* * *

Вернувшись час спустя в плавучий дом Купера, Джэнсон внимательно изучил наброски. Ничего хорошего. Существовали различные пути проникновения в здание, но все они были на виду. Кроме того, по всей вероятности, для охраны применяются расставленные повсюду датчики, реагирующие на малейшее движение. А поскольку своей тыльной частью здание выходит на Ланге Лейдседварсстраат, с этой стороны пробраться в него незамеченным также нельзя.

Как правило, безопасность достигается одним из двух способов. Более привычный состоит в изоляции: замок на вершине горы, подземный бункер. Второй, наоборот, требует многолюдного окружения. Никто не сможет незаметно проникнуть в здание, находящееся в центре города, на глазах у многочисленных прохожих. Преимущество штаб-квартиры Фонда Свободы как раз заключалось в том, что, не полагаясь исключительно на меры безопасности, здание превращало сотни людей, туристов и зевак, разгуливающих по старой части Амстердама, в надежных часовых. В первую очередь, оно было защищено тем, что находилось у всех на виду.

Джэнсон сурово одернул себя: его мысли упорно ходят по замкнутому кругу, предлагая решения, помогавшие ему в прошлом, но теперь в данных обстоятельствах совершенно бесполезные. Он должен взглянуть на все с другойстороны.

У него в голове зазвучали слова Демареста, отголоски другой эпохи: «Не видишь выхода? Не спеши, взгляни на вещи по-другому. Надо увидеть двух белых лебедей вместо одного черного. Увидеть кусок пирога вместо пирога, от которого отрезали кусок. Сложи куб Некера внутрь, а не наружу. Стремись к целостности натуры, мальчик. Это сделает тебя свободным».

Он на несколько секунд закрыл глаза. Ему надо взглянуть глазами своих оппонентов. Они считали, что многолюдное окружение станет самым эффективным уровнем защиты — и Джэнсон вынужден был признать правоту их логики. Но они ждут скрытной попытки проникновения; именно с таким расчетом и строилась система безопасности. Значит, он не будет скрываться. Он войдет в здание, привлекая к себе как можно больше внимания, через парадный подъезд. Эта операция требует не скрытности, а наглой самоуверенности.

Джэнсон посмотрел на пол, усеянный скомканной бумагой.

— У тебя есть газета?

Опустившись на четвереньки, Купер слазил в угол и торжествующе вытащил довольно свежий номер «Де волксрант». Передовица была измазана краской и пастелью.

— А на английском ничего нет?

— Дружище, голландские газеты печатаются на голландском языке, — хриплым от марихуаны голосом сообщил Купер. — Так они устроены, мать твою.

— Понятно.

Джэнсон бегло просмотрел заголовки. Знание английского и немецкого позволило ему понять общий смысл. Он перевернул страницу, и его внимание привлекла одна маленькая заметка.

— Вот, — сказал Джэнсон, ткнув в нее пальцем. — Можешь ее перевести?

— Нет проблем, дружище. — Купер уставился в газету, пытаясь сосредоточиться. — И чего ты в ней нашел? Хотя подожди — кажется, ты говорил, что твоя мать чешка?

— Она умерла.

— Наступил на больную мозоль, да? Это ужасно. Слушай, она как — умерла внезапно?

— Барри, она умерла, когда мне было пятнадцать. С тех пор у меня было время свыкнуться с этой мыслью.

Купер помолчал, переваривая сказанное.

— Чума, — наконец произнес он. — Моя мамаша умерла в прошлом году. А я даже не смог выбраться на похороны, черт бы их побрал. Я просто разрывался. На мне прямо на границе защелкнули бы железки, так что какой был бы в этом смысл? Но я просто разрывался.