Читать интересную книгу Директива Джэнсона - Роберт Ладлэм

— Крошка, подари мне любовь. Подари мне любовь. Как давно это было? Оп-ля.

Речь Купера представляла собой странную смесь американского студенческого жаргона семидесятых с выхваченными литературными цитатами: он уже больше двадцати пяти лет жил за границей, и его язык остался замороженным на реалиях начала последней четверти прошлого века.

— Давненько мы с тобой не виделись, — сказал Купер. — А может быть, это было совсем недавно. Как ты полагаешь?

История их взаимоотношений была запутанной; оба не понимали до конца друг друга, но того, что понимали, хватило для установления рабочего партнерства.

— Могу угостить тебя кофе, — предложил Купер.

— Это было бы просто замечательно.

Опустившись на слежавшийся бурый диван, Джэнсон осмотрелся вокруг.

Здесь мало что изменилось за прошедшие годы. Купер постарел, но именно так, как можно было от него ожидать. Копна седеющих темных волос, уступив времени, стала практически совершенно белой. Вокруг глаз появилась сеточка морщинок, а линии, проходящие от уголков губ к носу, теперь казались высеченными резцом. Между бровями обозначились отчетливые вертикальные складки, а лоб избороздили горизонтальные морщины. Но это был Барри Купер, тот самый Барри Купер, немного испуганный и немного сумасшедший, но в основном не тот и не другой. В дни его молодости это соотношение было иным. В начале семидесятых Барри быстро перешел от обычного студенческого радикализма к серьезным вещам, к жесткой, грубой реальности, и постепенно шаг за шагом дошел до членства в организации «Метеорологи»[37]. Долой существующую систему! В те дни эти слова звучали простым приветствием. Болтаясь в университетском городке Мэдисон, штат Висконсин, Барри познакомился с теми, кто был хитрее и умел убеждать; эти люди развили возникшие в нем зачатки недовольства властью до заоблачных высот. Мелкое хулиганство, направленное на то, чтобы досаждать правоохранительным органам, переросло в настоящий экстремизм.

Однажды Барри, перебравшийся к тому времени в Нью-Йорк, оказался в каком-то коттедже в Гринвич-Вилледж в тот момент, когда там случайно взорвалась бомба, которую мастерил один из его знакомых. Барри, в момент взрыва мывшийся в душе, был с ног до головы перепачкан сажей, но никаких серьезных увечий не получил. Оглушенный, он некоторое время бродил вокруг коттеджа, пока не был арестован. Его выпустили под залог, но тут полиция пришла к выводу, что его отпечатки пальцев совпадают с теми, что были обнаружены на месте другого взрыва, на этот раз в лаборатории университета в Иванстоне. Взрыв произошел ночью, и жертв не было, но только по чистой случайности; мог пострадать ночной сторож, ненадолго отлучившийся из лаборатории. Против Барри были выдвинуты обвинения в покушении на убийство и терроризме, но он к этому времени уже успел покинуть Соединенные Штаты, бежав сначала в Канаду, а оттуда перебравшись в Западную Европу.

В Европе началась новая глава его странной жизни. Радикальные левацкие группировки Европы приняли за чистую монету распространенные американскими правоохранительными органами отчеты о деятельности Купера, где он преувеличенно характеризовался как очень опасный субъект. В первую очередь, им заинтересовался кружок Андреаса Баадера и Ульрики Майнхоф, официально именовавшийся «Фракция Красной Армии», а неофициально — бандой Баадера -Майнхоф. Голландское отделение называло себя «Движение 2 июня», итальянское — «Красные бригады». Опьяненные романтикой уличных выступлений, эти воинствующие бунтовщики смотрели на лохматого американца как на Джесса Джеймса[38] наших дней, глашатая революции. Они приняли Купера в свой круг, стали приглашать его на заседания, на которых спрашивали у него совета относительно стратегии и тактики борьбы. Барри пришлось по душе подобное низкопоклонство, однако присутствовать на революционных диспутах ему было в тягость. Он прекрасно разбирался в великом множестве разновидностей марихуаны — скажем, чем отличалась «Мауи сенсимилла» от «красного Акапулько», — но совершенно не интересовался практическими аспектами революции. Какими бы зловещими ни были обвинения Интерпола, Барри по сути своей был лодырем, плывущим по течению — по возможности, туда, где можно было поживиться наркотиками и сексом. Его голова была слишком затуманена, чтобы он мог осознать жестокость своих новых товарищей, — слишком затуманена, чтобы понять: то, что он воспринимал как простые хулиганские выходки, сродни зловонной бомбе в общественном туалете, они считали прелюдией насильственной смены государственного строя. Оказавшись среди «истинных» революционеров, Купер держал свои мысли при себе, ограничиваясь цветистыми отговорками. Его замкнутость и подчеркнутое отсутствие интереса выводили из себя его новых соратников: определенно, этот знаменитый американский террорист им не доверял или не считал их революционным авангардом. В ответ они открыли ему свои самые амбициозные планы, пытаясь произвести на него впечатление перечислением внушительных людских и материальных ресурсов: конспиративная квартира в Восточном Берлине, совершенно законная организация в Мюнхене, обеспечивающая финансовую поддержку, офицер бундесвера, снабжающий свою радикально настроенную возлюбленную первоклассным армейским снаряжением.

Время шло, и Барри Купер чувствовал себя все более неуютно. И дело было не только в вынужденном маскараде: его выворачивало наизнанку от актов насилия, красноречиво описываемых революционерами. Как-то раз, на следующий день после взрыва бомбы в метро Штутгарта, организованного одной из «революционных ячеек», он прочел в газете список жертв. Выдав себя за журналиста, Барри встретился с матерью одного из погибших. Это событие — знакомство лицом к лицу с человеческой трагедией — следствием славного революционного насилия — потрясло его до глубины души, наполнив отвращением к экстремизму.

Вскоре после этого Купера навестил Джэнсон. Пытаясь проникнуть в окутанный мраком мир террористических организаций, он искал тех, чья верность цивилизации разрушилась еще не окончательно, — тех, в ком еще не до конца умерла так называемая буржуазная мораль. Джэнсону всегда казалась странной связь Барри Купера с этими организациями; он внимательно ознакомился с его досье и увидел, что имеет дело с шутником, с фигляром, с клоуном, а не с хладнокровным убийцей. С безвольным типом, плывущим по воле волн, случайно попавшим в плохую компанию.

К тому времени Купер уже обитал в Амстердаме, в этом самом плавучем доме, зарабатывая на жизнь рисунками старого города, которые он продавал туристам, — кич, но кич искренний. Длительное курение марихуаны привело к необратимым последствиям: даже если Барри и не находился под Действием дурмана, он был каким-то рассеянным и несерьезным. Джэнсон и Купер наладили друг с другом отношения не сразу; трудно представить себе двух настолько несхожих людей. И все же в конце концов Купер оценил, что посланник правительства Соединенных Штатов не пытается ни подольститься к нему, ни запугать. Внешне похожий на обыкновенного громилу, он на самом деле оказался совсем другим. Необъяснимо сдержанный в своем подходе, он вел честную игру. Когда Купер перевел разговор на несправедливость Запада, Джэнсон, опытный психолог, с радостью подхватил брошенный вызов. Но вместо того, чтобы высмеять аргументы своего противника, он подтвердил, что в западных демократиях действительно многое заслуживает справедливой критики, — при этом отвергнув бесчеловечные упрощения террористов прямым, жестким языком. «Наше общество предает людей, когда те перестают жить согласно провозглашенным им идеалам. Ну а тот мир, за который борются твои друзья? Он предает людей как раз тогда, когда те живут согласно его идеалам». Неужели так трудно сделать выбор?

— Глубоко сказано, — искренне заметил Купер.

«Глубоко» — интуитивный ответ на «мелко». Но если Купер и плавал мелко, это как раз и спасло его от самых страшных искушений революционного левачества. С его помощью удалось пресечь деятельность десятков террористических группировок. Конспиративные квартиры были разгромлены, вожаки оказались за решеткой, источники финансирования были выявлены и закрыты. И за всем этим стоял обожающий марихуану бездельник, живущий в облупленной голубой лодке. В одном любящие громкие фразы проповедники грядущей революции оказались правы: иногда и от маленького человека зависит очень многое.

В ответ государственный департамент без лишнего шума отказался от попыток добиться экстрадиции Купера.

Джэнсон отхлебнул горячий кофе из кружки, заляпанной краской. — Не сомневаюсь, ты просто заглянул ко мне в гости, — сказал Купер. — Не сомневаюсь, тебе, как бы это сказать, ничегоот меня не нужно.

Его речь нисколько не изменилась со времени их первой встречи, состоявшейся много лет назад.