В избушке вовсю шло веселье, аж стены дрожали. Алия поправила шапку на голове, бормоча под нос:
— Ох, чувствую, нас загрызут.
Из открытых окон доносились слова разухабистой песни, и по голосу мы сразу определили его обладателя — Аэрон.
Я родился, когда собаки вылиИ бледная светилася луна.Меня не показали милой маме,Сказали ей, что мертвеньким был я.А я, хоть и вампир, зато красивый,И млеют девки с вида моего.И я ношу колечко золотоеИ кожаное модное манто.И каждая собака мене рада,И я гуляю с ночи до зари.А если и напьюся чьей-то крови,Дак люди еще хуже — упыри.
— Стойте, — я вспомнила об одной немаловажной детали, — а если разбойники начнут меня лапать, увидев в таком откровенном наряде? Я этого терпеть не стану — провалю все дело, и веревка не поможет!
Велий стянул свой плащ и накинул на меня, нахлобучив капюшон на голову. Мы подошли к двери — Велий уверенным шагом, а мы с Алией — еле передвигая ноги. Велий протянул руку к двери, и тут вдруг она распахнулась, явив нам зверскую вампирью рожу.
— О! — радостно зарычал Велий. — Анох, сколько лет, сколько зим! Как поживает князь Укус?
Вампир задумался, а мы напряженно ждали ответа. Наконец разбойник расплылся в широкой зубастой улыбке и заорал в ответ:
— Лихо! Давненько тебя не видели, думали, ты дни коротаешь в тюремных казематах. Как оказался в наших краях?
— Да вот, — двоедушник дернул за веревку, — невольницу на рынок веду, у купца Еремея выкрал, хочу продать какому-нибудь богатею.
— А это кто? — спросил вампир, кивая на Алию.
— А это? Прибился ко мне мелкий карманник. — Велий беззлобно отвесил Алии легкий подзатыльник, рискуя нажить врага в ее лице. — Вот и таскается за мной.
— Заходи. — Вампир вошел в избу вперед нас, наверно, докладывать атаману.
Мы зашли следом. Огромная, не по размерам избы горница была освещена светом свечей. Посередине большой стол, на столе в блюдах золотых и серебряных, явно дорогих, разная еда, бокалы из тонкого стекла наполнены темно-красным вином (или не вином?). По бокам стола лавки, а на лавках штук пятнадцать разбойников. Во главе черный стул с резной спинкой, а на стуле, как на троне, восседает сам князь Укус.
— Действительно как княжеская резиденция, — шепнула я Алие. — Ну Аэрон и размахнулся!
Сам Аэрон сидел в богатом кожаном плаще, обзавелся круглой серьгой в ухе и тонким шрамом на щеке. Глаза зеленого цвета подозрительно сощурились, увидев нашу троицу.
Князь кивком подозвал к себе Велия и стал вполголоса что-то у него выспрашивать. Велий спокойно отвечал и, похоже, развеял подозрения. Князь кивнул на Алию, Велий пальцем поманил ее. Алия подошла к Укусу, тот внимательно рассмотрел ее и, хлопнув по плечу Велия, пригласил их за стол. Я скромненько стояла в уголке и пошевелилась, лишь когда Велий привязал веревку к крюку в стене. Я залезла с ногами на лавку у стены и, обхватив колени руками, замерла, прислушиваясь к разговорам разбойников. Те рассказывали какие-то байки, Велий с удовольствием включился в беседу. Алия вздрагивала от громкого смеха, нервничала, от волнения ей кусок в горло не лез. Веселье разгоралось, голоса становились все громче, смех все чаще, сам князь Укус решил спеть очередную песню, разбойники с радостью его поддержали. Аэрон заревел:
Я был еще совсем малыш,
— Да, малыш! Эх, малыш! —
поддержали его дружным ревом остальные члены разбойничьей шайки.
Когда вдруг съел на мельнице собаку.Сначала было сладко, стало горькоПотом,Когда по-детски искренне я плакал.Он был хороший пес,
— Эх, Дружок! Ах, Дружок!
снова включились вампиры.
И зря нас никогда не обижал.Когда игрался, тыкал в бок.— Носом в бок!А я его без жалости сожрал.И я решил из дома в лес убежать.— Убежать!Чтоб больше никого не обижать.— Не сожрать!Чтоб не увидеть близких никогда,Чтоб не явилась к ним беда.А в том лесу разбойный дикий люд.— Дикий люд!Похуже упырей, только кровь не пьют.— Нет, не пьют!Как удалося выжить малышу,Об этом я сейчас не расскажу.Но пролетели те деньки,— Эх, деньки!У малыша длиннее стали клыки,— Эх, клыки!Он много чего пробовал на вкус,Теперь в лесу хозяин — князь Укус!— Эх, Укус!
— А что, Лихо, пусть твоя невольница нам станцует! — предложил пришедший в хорошее расположение духа Укус. Я, надеявшаяся до последнего, что обо мне благополучно забудут, напряглась. Подошло время сольного выступления.
Велий вылез из-за стола, подошел ко мне, отвязал веревку, заговорщицки подмигнул и сорвал с меня плащ. Разбойники заулюлюкали, а двоедушник, легко меня подняв, поставил на стол. Кто-то из вампиров попробовал ухватить меня за ногу, но я сердито наступила на его руку ногой, придавив ее расшитым башмаком.
— Пляши, — приказал Аэрон. Мысленно посылая на его вампирскую голову проклятия, я подняла руки, демонстрируя запястья, связанные веревкой.
— Иди сюда, — приказал князь. Я по столу направилась к нему, попутно спихивая блюда с яствами, освобождая место для танца. Аэрон вытащил из-за голенища нож и перерезал веревки. Я потерла запястья. Князь повелительно махнул рукой с ножом: — Танцуй.
Я отбежала на середину стола и, подмигнув Алии, стала напевать мотив миренской песни, вспоминая движения и надеясь, что аномалия поможет мне не хуже музыкантов. Все сработало как надо, избу заполнил стук барабанов, к ним подключились другие инструменты.
Проклята душа танцовщицы,Ей с собой не совладать,Сколько музыка будет длитьсяСтолько будет она танцевать.
Музыка пьянила, я без труда вспоминала, казалось, позабытые движения, совсем как в детстве, когда очередная наложница танцевала перед великим Лонгином, а я, заглядывая в щелку приоткрытой двери (Лонгин никогда не скрывал, чем занимается), повторяла движения, стараясь, чтобы жесты и движения тела совпадали, как в зеркале. Бусина сверкала и переливалась, притягивая взгляды к животу и бедрам, браслеты звенели.
Сумасшедшие звенят браслеты,И как птица кричит душа.Проклята душа,Она танцем опьянена.
Я, бросив взгляд на Алию, поняла, что несколько увлеклась процессом. Девица, открыв рот, стягивала шапку, рискуя разоблачить себя. Велий, сидевший рядом с ней, выглядел не лучше. Я пожелала ему подавиться своими накладными усами, хоть и понимала, что двоедушник был вовсе не готов к откровенным движениям миренского танца наложниц, если он вообще надеялся, что я смогу прилично станцевать.
На Аэрона можно было и не смотреть. Будучи большим любителем женщин, причем отнюдь не в гастрономическом смысле, а теперь еще и изображая влюбленного вампира, он просто пожирал меня глазами, пока глазами, поправила себя я. Вспомнив о цели своего выступления, я мягко перекатилась по столу, выдернула шнурок с глотом из-под резинки и, легко коснувшись атамана, надела на него глот и закончила танец. Если глот и подействовал на вампира, то это было совсем незаметно, даже выражение глаз не изменилось. Аэрон медленно поставил бокал с вином на стол, — весь танец он так и сидел с ним в руке, не донеся его до рта, — и хрипло спросил Велия:
— Почем ты хотел ее продать?
— Я раздумал ее продавать, — неожиданно ответил двоедушник.
Я с удивлением уставилась на него. Алия, выйдя из ступора, надела шапку и ткнула забывшего роль Велия, двоедушник отмахнулся от нее. Аэрон стал подниматься из-за стола. Я топталась на середине столешницы, бросая тоскливые взгляды в окно на черное небо — близилась полночь. Разбойники окружили нас плотным кольцом, с интересом прислушиваясь к торгующимся.
— Я дам золота столько, сколько она весит, — сказал Аэрон. Велий отрицательно покачал головой и стал демонстративно собираться. Я шагнула было со стола в его сторону, но Аэрон перехватил меня и, схватив за руку, сказал, глядя в глаза двоедушнику:
— Два веса.
Велий молчал, Алия закусила губу и дергала за рубаху вредного двоедушника, который почему-то ни за что не хотел со мной расставаться.
— Три веса, — последовало предложение. — Четыре веса.
Велий усмехнулся и сказал:
— Так и быть, князь, уступлю за пять.
Разбойная братия тихо охнула, но не возражала. Алия выдохнула, я заметно расслабилась, и тут Велий поверг меня в смущение, которое стало перерастать в еле сдерживаемый гнев.
— Только пусть она станцует еще раз. Для меня.