Читать интересную книгу Двойное дыхание (сборник) - Татьяна Соломатина

Звягинцев, казалось, оцепенел. До него только сейчас дошло, зачем Павел полетел с ними.

– Но ты же тогда умрёшь, Устинов!

– Зато не умрёт моё человеческое сердце. Что же касается всего остального, – он похлопал себя по крепким бёдрам и улыбнулся, – надеюсь, на вашей Земле ещё есть самые обыкновенные патологоанатомы. Мне, как главному генному инженеру, интересно, найдут ли они хоть какие-то отличия тканей моего биотела от тканей тел обыкновенных людей, при условии пустоты за грудиной.

– Да ты же уже ничего не узнаешь!

Ох уж этот Иванников со своими ремарками!

Устинов улыбнулся. Приложил правую руку к груди и сказал:

– Сердце подсказывает мне: «Не важно, что узнаю или не узнаю я. Важно, чтобы человек оставался человеком».

Время

Выражение «разница во времени»порою приводит в оцепенениемысленные формы,вступая в ассоциациюс другим определениемиз этого ряда –с дырой!

Но, что разница,что дырав несуществующей Вселенной –одна ерунда.

Эта пустая стенка уже давно ожидала, чтобы в ней приняли участие. Но Илье, человеку, с одной стороны, последовательному и хозяйственному, с другой – привыкшему доверять интуиции в сочетании с обстоятельствами больше, чем общеизвестным и многопользуемым алгоритмам, всё никак не выпадал случай приготовить что-то для неё. Кто-нибудь другой давно бы уже влепил на свободное пространство какую-нибудь фотографию, не влезшую в альбом, веник с рынка в Измайлове – символ домостроя, или, наконец, пошленькую репродукцию в «богатой» рамке. Иной закупился бы брошюрами по фэн-шую и, прочитав пару-тройку абзацев, тем самым удовлетворил, в режиме соответствия, запросы на уровне своего понимания вопросов организации пространства. Ну а о покупке «открыток» в Лувре новыми русскими и говорить даже не стоит.

Так или иначе, стенка ожидала своей судьбы, а Илья не занимал голову размышлениями об этом.

Есть люди, к которым постоянно приходят идеи. И главной особенностью, я бы даже сказала закономерностью их прихода, является своевременность. Своевременность – величайший нерелигиозный догмат мироздания.

Своевременность – буквально – «твоё время». Время, принадлежащее только тебе, придуманное тобой, пользуемое тобой и только для тебя. Это дар. И как любой дар – его трудно объяснить.

Так вот, момент прихода очередной идеи – а Илья относился как раз к тем людям, к которым они приходят с завидной периодичностью, – был ознаменован не только режимом своевременности, но и вылился в буквальное выражение этого понятия. А было так…

Простаивая как-то в очереди к кассе в магазине хозяйственных товаров, Илья бросил взгляд на развешанные по стене за одним из прилавков часы. Обычные такие, китайского производства, всех фасонов и размеров, круглые и квадратные, толкающие свои стрелки силой одной пальчиковой батарейки того же производства. И… он тут же увидел стенку. Только уже не пустую и ожидающую, а стенку с часами. И не просто с часами, а с множеством часов. И выглядело это так:

Каждые последующие часы были выставлены на пять минут вперёд по сравнению с предыдущими. И всего их было девять.

В этом изначально было что-то приятное, ностальгическое – обозревать одновременно весь академический час, сопоставляя его отдельные фрагменты, отражённые очередным циферблатом, с сильно затёртыми воспоминаниями о переживаниях ученика за партой или кафедрой.

Первые пять минут: возня, шушуканье, приветствия учителя, обмен дежурными репликами, лёгкое напряжение от перманентного ощущения неподготовленности. В этих первых пяти минутах концентрируется ответственность за весь час, но она ещё не проявляет себя – лишь намекает, мол, что мне, куда ты денешься, тебе придётся ощутить и воспринять меня всю, таково положение дел.

Следующая пятиминутка проходит нервно, в напряжённом ожидании. Кто-то должен открыть забег на всю дистанцию. Первый приносил облегчение всем, даже себе самому, вне зависимости от результата. Улыбнулась фортуна или обдала тебя грязью из-под колёс промчавшейся машины – не важно. Важно, что неопределённость в эти пять минут начинает трансформироваться в рабочий момент – серые будни. Обыденное, требуя участия, а не напряжения, даётся легко, если оно определено как обыденное, не правда ли?

Далее по расписанию: откат, формальные действия, напоминающие отдых в пионерском лагере – тебя слегка напрягают общие правила, но конкретной ответственности не видно – она слишком косвенна. Скука, посторонние мысли, отрешённость, какие-то задачи, цели, формальные вперемешку с объективными…

Вот для чего повесил он эти часы. Детство! Всегда такое разное и одинаковое для всех одновременно.

Что за удовольствие, глядя на стенку с девятью часами – девятью точками времени, – иметь возможность в мгновение ока перескакивать из одного состояния в другое. А если что-то не так или надоело, то, что стоит… вот они последние. С касанием контрольной отметки звучит звонок. Перемена! Свобода! Цена уплачена.

Илья подметил как-то, что, глядя на стенку с часами, не с целью вызвать в себе ностальгические воспоминания, а просто, чтобы узнать, сколько сейчас времени, он останавливал своё внимание на разных циферблатах. Конечно, памятуя о том, что реальному, так сказать, времени соответствовал первый из них, он справлялся у него. Но иногда, сначала неумышленно, в какие-то особые моменты настроения, когда чувство «правильности» и «точности» переставало превалировать, он, не обращая внимания, сверялся с другими.

Но что такое сорок пять минут? Приготовить себе лёгкий завтрак и съесть его? Помыть посуду, сварить кофе и выкурить одну-две сигареты, сидя у окна, отбросив мысли, просто созерцая неровный абрис крон близрастущих деревьев? Почитать, сидя в туалете, пока на коленях не отпечатаются следы от локтей, принять душ и выпить чашку чая?

Однако в обычной жизни начали происходить некоторые странности. Будучи весьма обязательным и, как следствие, пунктуальным человеком, Илья обратил внимание на то, что стал приезжать на запланированные встречи несвоевременно, раньше назначенного оказываясь на месте. «Шут его знает, на какой циферблат я смотрел, когда выезжал из дома?» – думал он. Однако логика подсказывала, что на какие бы часы он ни ориентировался, опережать время он не мог никак. Вовремя или позже – это понятно, ведь часы настроены от номинального времени вперёд.

Все попытки сконцентрироваться и проанализировать ситуацию сводились к тому, что моторный человеческий разум настраивался на «правильное» восприятие времени и «эффект опережения» пропадал.

Всё это так и продолжалось бы, внося некоторый периодический диссонанс в обычную жизнь, если бы в одну прекрасную ночь к Илье вновь не нагрянула идея. Простая, как ватный шарик. «А что, если… – вдруг лопнуло у него в голове, уже пристроенной к подушке, – сыграть масштабом? Так все поступали – увеличь мощность, пространство, переведи время в статистику, и ускользающие малые эффекты станут зримее… Ощутимее. Конечно! Это же так просто: увеличим количество часов, увеличим шаг и добьёмся прогрессивного увеличения масштабов статистических наблюдений и, следовательно – хотелось бы верить, – результата!»

Эксперимент выглядел обоснованным, его реализация была вполне доступна.

И вот через короткое время (через относительно короткое, хм…) на стене появились новые часы. И общим числом их стало двадцать пять. Все они были как две капли воды похожи друг на дружку, и каждый последующий циферблат отмечал на сорок семь минут больше, чем предыдущий. Почему сорок семь? Илья решил, что час будет слишком уж «целым» шагом, к тому же, как человек, любящий путешествовать, он имел внутри пусть плохо отлаженный, но моторно-функционирующий хронометр психического настроя на перевод времени при пересечении условных часовых поясов. И вообще – от привычных шаговых мер времени нужно было избавиться.

Тридцать минут ему показалось маловато – в сумме всеми циферблатами накрывалось временное пространство чуть более десяти часов.

А для пущей верности и дефрагментации осознания временного пространства цифра должна была быть просто случайной, не ровной. Больше тридцати, меньше шестидесяти, но не пятьдесят с чем-то – потому как наш дурацкий мозг автоматически пытается округлить всё это до ровного часа: ему так считать удобней, видите ли. Сорок очень даже подходило. А семёрку он просто любил. Вот так и вышло.

Была ещё пара нюансов. Один – вполне осознанный, второй – по наитию.

Во-первых, Илья решил на некоторое время максимально деструктурировать привычный ритм своей жизни, устроив себе что-то вроде отпуска. Это было оправдано, так как наложение двух восприятий лишь затянуло бы эксперимент, – это он понимал.