Читать интересную книгу Дезертир - Валериан Якубовский

— Да не вздумай звать его к нам… А то сдуру-то…

— Не беспокойся, не позову! — хлопнула дверью и ушла, раскусив при этом, что доброта матери во время болезни сына была напускной, что мать по-прежнему ненавидит Лучинского и станет горой на пути ее замужества.

Дома Валентина пожаловалась брату, который с приходом сестры слез с полатей и искренне посочувствовал ее незавидному положению:

— Что поделаешь… Я говорил, что мама опять выставит коромысло.

— А я чем виновата, что дорога чужим в наш дом заказана?

— Тебя никто и не винит, — задумавшись, сказал Шилов.

— Во всем виноват один я. А помочь тебе едва ли смогу.

— А я должна отвечать за тебя? Разве это справедливо? Валентина надела платье, в котором была на свадьбе

Светланы, повязала на шею газовую косынку и, постукивая каблучками, вышла на большак.

На повороте показался станционный грузовик. Щукин дал тормоз и остановил машину в пяти шагах от Валентины:

— Что такая грустная? Недовольна приездом жениха?

— Нет, почему же? — замялась Валентина и покраснела.

— Очень довольна… Только боюсь, Саша… Мама не примет его и в дом не пустит.

— Странная у тебя мама, — с неодобрением сказал Щукин, откидывая капот и запуская руку внутрь машины.

— Не ей жить с Лучинским — тебе. Садись в кабину.

На станцию они приехали за полчаса до прихода поезда. Щукин развернул грузовик для обратного рейса и оставил его на южной стороне железной дороги, в том месте, где через маленькое озерко, поросшее густым хвощем, проложены лавы к нефтебазе с ее белыми емкостями.

Взглянув на часы, Щукин предложил Валентине зайти в зал ожидания и в кассе справиться насчет прибытия поезда.

— Прибывает точно по расписанию, — успокоила их кассирша.

Вышли на перрон. Становилось жарко. Чистое небо дышало зноем. Люди искали навесов, чтобы укрыться от лучей палящего солнца.

— К вечеру, наверняка, гроза соберется, — предположил Щукин, вынимая пачку "Беломора" и присаживаясь на диван к Валентине. — Слишком парит.

— Не надо бы грозы, — сказала Валентина, не спуская глаз с семафора. — Сенокос начинается. Люди на луга уезжают.

— Небесной канцелярии не прикажешь. — продолжал Щукин, выпуская струйки дыма. — Того и жди — соберется и нас не спросит…

— Саша! — прервала его Валентина. — Посмотри-ка Семафор открыли.

На перрон вышел дежурный по станции с жезлом.

— Идет! — соскочила Валентина и как-то странно забегала по платформе.

— Какой вагон?

— Десятый.

— Пошли дальше, — сказал Щукин. — Десятый в конце платформы.

Валентина, как девчонка, вприпрыжку побежала в конец платформы, оставив позади Щукина. Паровоз, сбавляя скорость, притормозил у камеры хранения. Валентина увидела Лучинского. Он стоял на подножке вагона и ждал, когда остановится состав. Поезд остановился. Лучинский прыгнул на платформу, сделал несколько шагов к встречающим и поставил чемоданы.

— Але-о-ошенька-а! — закричала Валентина и бросилась в объятия. Слезы радости переполнили ее глаза. Не стыдясь людей, она повисла у Лучинского на шее, издавая какие-то неопределенные звуки.

Лучинский растерялся и не знал, чем ответить этой необыкновенной девушке. Он стоял и думал, как все-таки любит его Валентина… Люди с завистью смотрели на них, и никто не смеялся, не опошлял хихиканьем их большой человеческой любви.

Пока Валентина увивалась вокруг Лучинского, осыпая его бесконечными поцелуями, смущенный Щукин стоял в стороне и старался повнимательней разглядеть Лучинского. Это был выше среднего роста армейский старшина неброской наружности. Такие люди, по мнению Щукина, всегда верны женам и не позволят ничего плохого в семейных отношениях… На расстегнутой гимнастерке с чистым подворотничком — орден "Красной Звезды". Слева — медаль "За отвагу" с тремя другими бронзовыми медалями. "Заметный старшина!" — подумал Щукин, не трогаясь с места.

Наконец Валентина успокоилась. Смахнув слезу с выбритой щеки Лучинского, она подняла чемодан и стала разыскивать в толпе Щукина.

— Алешенька, — сказала Валентина, подводя Лучинского к Щукину, — познакомься. Это Саша Щукин, муж Светланы. Мы сейчас поедем с Сашей домой.

Лучинский протянул руку,

— Очень рад познакомиться. Алеша.

— Саша, — ответил Щукин. Дай-ка мне, Валентина, чемоданчик, а то надорвешься. Не женское это дело таскать чемоданы.

Все трое подошли к грузовику. Щукин завел мотор,

— Багаж — в кузов, а сами — в кабину!

— Зачем в кабину? — возразил Лучинский. — Нам с Валентиной удобно будет и в кузове. Не станем тебя стеснять, Саша.

— Как хотите. Мое дело — предложить.

Машина свернула на большак. Щукин включил предельную скорость у переезда, и грузовик помчался, как сумасшедший. Замелькали деревенские дворы, зеленеющие поля, лесные массивы…

За Слободами Лучинский спросил:

— Как поживает Татьяна Федоровна? Не образумилась за эти шесть лет?

Валентина покраснела и опустила голову:

— Кажется, пока нет.

— А я, признаться, хотел остановить машину у вашего дома, чтоб заодно просватать тебя и увезти домой невестой.

— Поедем к тебе, Алешенька…

Щукин словно угадал мысли Лучинского, притормозил у Кошачьего хутора.

— Езжай, Саша, дальше! — крикнула ему Валентина, и Щукин, покачав головой, с места рванул вперед, к Губину.

Спустя несколько минут на улице, у домика Лучинского, где Щукин остановил машину, собралась толпа любопытных старушек.

— Здорово, бабоньки! — закричал Лучинский, приветствуя бравых соседок.

— Здравствуй, Алексей Иванович! Здравствуй, сынок! — на разные голоса запели старушки. — С приездом, дитятко!

— Спасибо, бабульки!

— Ишь, вернулся к дроле, — прошептала одна.

— И Валентина — тут как тут, — заметила вторая.

— Татьяна на работе, — сказала третья. — Она дала б им разгон.

— А что, бабоньки, — возразила первая. — Может, он в самом деле любит девку. Не надо бы каркать понапрасну.

Выпрыгнув из кузова, Лучинский принял чемоданы и на лету подхватил в охапку Валентину. Он снес ее на крыльцо. Валентина стала открывать дверь. Вернувшись за чемоданами, Лучинский подошел к Щукину:

— Саша, очень прошу зайти на часок и отметить мое прибытие.

— Спасибо за приглашение, — сказал Щукин. — С удовольствием. Только машину поставлю в гараж. Пока накрываете на стол, приду.

Лучинский внес багаж в горницу и, словно испугавшись чего-то, попятился к порогу. Он не узнал своего курятника. Глаза то и дело натыкались на обновленные предметы знакомой обстановки, от которых веяло чистотой и блеском. Горница будто обнимала его своим уютом. Улыбка расцвела на лице Лучинского. В эту минуту он ясно осознал, что без Валентины не сможет прожить и дня, что в будущем она внесет в его жизнь что-то красивое, радужное, сверкающее, как внесла эта маленькая комнатка, переполненная солнечным светом, излучающим любящим сердцем Валентины.

— Спасибо тебе, Валюшенька, — с нежностью проговорил Лучинский и поцеловал Валентину. Слеза выкатилась из-под ее густых ресниц. — Не надо, не плачь. Все будет хорошо. Как-нибудь уговорим Татьяну Федоровну. Ведь нам никак нельзя жить врозь… Неужто счастье обойдет нас стороной?

Валентина накрыла стол. Часы пробили пять. Но Щукина все еще не было.

— Схожу на квартиру, узнаю. Может, его послали куда?

— Сходи, Валюшенька, — сказал Лучинский, доставая бутылку шампанского.

Встретив у конторы Петухова, Валентина узнала, что Щукина отправили в Курцево за каким-то срочным грузом.

— А когда приедет?

— Часа через два.

Валентина вернулась в домик Лучинского ни с чем.

— Не будем ждать, — сказал Лучинский, когда она вошла в горницу, сняла у порога туфли и сообщила, что Щукина послали в Курцево.

Наполнили фужеры. Провозгласили здравицу за счастливое будущее, в которое они верили, как верят дети в красивую сказку. Но не успели выпить, как открылась дверь, и на пороге показалась Татьяна Федоровна.

— Ах, ты, бесстыдница! — завопила она. — Мало того, что встретила чужого парня — пьянствуешь с ним? А ну-ка домой, потаскуха!

Валентина — в слезы. Лучинский вышел из-за стола:

— Зачем вы нас обижаете, Татьяна Федоровна? Мы любим друг друга. Не разрушайте, пожалуйста, нашего счастья…

— И слушать не хочу! — отмахнулась она от Лучинского. — Не допущу, чтоб родная дочь таскалась с чужаком. Марш домой! Не то милицию вызову…

— Татьяна Федоровна, давайте говорить по душам. Какой я чужак? Вы же меня хорошо знаете. Неужели я хуже других? За что ненавидите?

Татьяна Федоровна внутренне признавала, что Лучинский не хуже других, но делала наоборот, ограждая сына от опасности, которую мог внести в дом будущий зять, и стояла на своем.