Читать интересную книгу Жизнь и приключения русского Джеймса Бонда - Сергей Юрьевич Нечаев

его в этих вымыслах, и как государь любил единство и даже только однообразие, имевшее вид единства, то все, что он утверждал по военному ведомству, приказывал распространять и на морское. Таким образом Меншиков из самостоятельного начальника морских сил становился копиистом Чернышева. Этого одного было достаточно, чтобы взволновать его самолюбие, но, кроме того, под этою копировкою скрывались величайшие затруднения. Если на морское ведомство распространялось что-нибудь хорошее, заслуга оставалась за Чернышевым; если дурное — флот роптал на Меншикова; а Меншиков, отстаивая флот, терял расположение царя; так кредит его обрушивался с двух концов. Но что еще хуже — Чернышев лгал государю с изумительною наглостью, а князь этого не умел».

Поясним сказанное.

Михаил Павлович Позен в 1828 году был уволен с должности начальника отделения Департамента податей и сборов и назначен (для особых поручений) к управляющему военным министерством. А с декабря 1834 года он уже был управляющим Военно-походной канцелярии Его Императорского Величества. А дипломат Александр Сергеевич Меншиков в 1829 году был назначен начальником главного морского штаба, хотя все его знания флота ограничивались лишь книжным изучением морского дела, которым он несколько месяцев занимался у себя в деревне. С Чернышевым у него отношения, мягко скажем, не сложились.

К.И. Фишер в своих «Записках сенатора» уточняет:

«Между тем борьба между ними сделалась ожесточеннее; Меншиков усилил насмешки над париком Чернышева, а тот, гораздо практичнее, подрывал грунт под ногами Меншикова. На стороне князя была правда, на стороне Чернышева — сила. Князь имел один доклад в неделю; Чернышев ходил с докладом ежедневно. Меншиков беспрестанно отказывал дамам, высоко стоящим, в их покровительных просьбах; Чернышев шел этим просьбам навстречу. Первый сидел с утра до вечера за бумагами, последний посещал все вечера и везде закидывал удочки себе, рогатины — князю».

Но это все — мнение одного человека. Между тем французский путешественник маркиз Астольф де Кюстин, посетивший Россию в 1839 году, писал о Чернышеве так:

«Граф Чернышев: блестящий адъютант, изысканный посланник Александра при наполеоновском дворе, превратился ныне в серьезного, влиятельного человека и одного из самых занятых министров в империи — всякое утро он непременно работает вместе с императором».

Русский писатель Ф.В. Булгарин в своих «Воспоминаниях» тоже пишет о Чернышеве:

«Место, занимаемое князем Александром Ивановичем Чернышевым в государстве, заставляет меня противу моей воли быть чрезвычайно скромным в рассказе о его подвигах и заслугах, чтоб слов моих не почли лестью. Знающие меня коротко знают также отвращение мое от всякой лести и похвал и принятую мною систему отмалчиваться, когда нельзя сказать сущей правды. Но как о князе А.И. Чернышеве много печатано было в чужих краях несправедливого, а в России вовсе не напечатано ничего, то я по долгу совести и из бескорыстной преданности к князю, от которого вовсе независим, любя и уважая его как русского патриота и любителя просвещения, скажу несколько слов о блистательном его поприще, почти беспримерном и тем более заслуживающем внимания, что князь всем обязан своей службе, своему усердию, своим дарованиям и правосудной милости русских государей <…>

Герб светлейшего князя А.И. Чернышева — это четверочастный щит. В первой, серебряной части, выходящей с левого бока черный коронованный орел с красными глазами и языком и золотыми клювом и когтями. Во второй и третьей частях, в красном поле, повторяют одно изображение диагонально положенной городской серебряной стены с зубцами. В четвертой, серебряной части, выходящей с правого бока, черный коронованный орел с красными глазами и языком и золотыми клювом и когтями.

Посреди щита, в малом щитке, имеющем голубое поле, — золотая подкова шипами вниз и внутри ее золотой же крест — герб фамилии. Щит увенчан княжеской короной и тремя серебряными (с золотыми украшениями) шлемами. Из короны выходят два знамени.

Из них на правом, в голубом поле, повторены эмблемы фамильного герба, а на левом, в серебряном поле, черное крыло.

Щитодержатели: два казака верхом, один с саблей, а другой спикой. Девиз «Верою и правдою» приведен золотыми буквами на голубой ленте. Герб украшен княжеской мантией и увенчан княжеской же короной.

Нет сомнения, что немногим людям счастье так благоприятствовало, как князю А.И. Чернышеву. Этим упрекали князя Чернышева! Когда и Суворова стали упрекать счастьем, он сказал: «Сегодня счастье, завтра счастье, послезавтра счастье… помилуй Бог, да ведь надобно же сколько-нибудь и ума!» Правда, счастье приблизило князя А.И. Чернышева к государю под Аустерлицем, но если б он не имел существенных достоинств, то не приобрел бы доверенности государя, и не был бы отличен Наполеоном, великим знатоком в распознавании людей! Даже чужеземная клевета не могла помрачить заслуг и достоинств князя А.И. Чернышева, а кто знает его близко, тот не только чтит его, но и любит, как человека правдивого, любителя просвещения, нежного отца семейства, правосудного ценителя заслуги и таланта. Высказал я то, что было у меня на душе, и что совершенно справедливо. Если б я думал иначе, то как человек независимый, не ищущий и не желающий ничего в свете — я бы молчал!»

А вот мнение о Чернышеве военного историка генерала Н.К. Шильдера:

«Деятельность князя А.И. Чернышева обнимает собою полстолетия и занимает немалое число славных страниц <…> Он ознаменовал себя одинаково блистательно на трех поприщах: дипломатическом, военном и гражданском <…> Такая счастливая участь выпадает на долю немногих избранных, к которым принадлежит бесспорно и князь Чернышев».

Да, некоторые современники видели в Чернышеве только удачливого карьериста, надменного, тщеславного и хвастливого, но при этом не могли не согласиться, что, как пишет Г.В. Бибиков в своей «Истории кавалергардов», изданной в 1992 году во Франции, «несмотря на свои крупные недостатки, Чернышев, обладавший несомненным умом и способностями по занимаемому им положению, должен быть признан одним из заметных деятелей царствований Александра I и Николая I».

Сам Александр Иванович, безусловно, знал о завистниках, о чем свидетельствует его личная переписка. Сохранилось его письмо к сестре княгине Екатерине