Раймонд также со своей стороны не оставался без дела н не допускал застать себя врасплох. Он хорошо понимал, что теперь у него с Монфором начнется смертельный бой. Только теперь, зимой 1211 года, ясно очертились интересы и пути противников, только теперь Монфор бесцеремонно раскрывает свою политику. Раймонд понимал радость своего врага, которому теперь была открыта дорога в его государство, и перед неприятельским нашествием тулузский граф cделaл воззвание ко всем подданным своих доменов. На его зов откликнулись прежде всего тулузцы. Тотчас по приезде в столицу, он велел особым глашатаям читать грамоту легатов по всем рынкам и площадям своих городов. Когда в Тулузе услышали ее позорные условия, то чувство оскорбленного негодования в одно мгновение охватило все сословия. И рыцари, и гpaжданe, и простые вилланы говорили единогласно, что они лучше согласятся погибнуть или лишиться свободы, чем так страдать и обратиться в ничто.
Горожане понимали, что грамота делает всех их рабами Монфора и католических прелатов. Грамоту эту успели прочесть во всякой деревне, считавшейся в зависимости от графа тулузского, во всяком замке, ему подвассальном. Католики и еретики соединились в одном патриотическом чувстве, в любви к своей родине. Жители Муассака и Агена объявили, что они скорее своей родной рекой поплывут в Бордо, чем признают власть попов, или французов (ni barrau, ni Franses), и, если графу угодно, то они выселятся вместе с ним в другую страну, всюду, куда он хочет. В Монтабане и других городах говорили в том же духе. Граф велел благодарить их за такие чувства. Он приказал изготовить письма во все концы своего государства насчет приготовлений к войне. Он поднимал Альбижуа и Каркассон против Монфора; он просил помощи у самостоятельных графов Беарна, Комминга, де-Фуа, аквитанских синьоров, Саварика и Молеона. Все они тогда же предложили ему свои услуги от всего сердца [3_83].
Тулузских католиков в этом общем патриотическом движении занимало одно - церковное отлучение. По настоянию властей, оно было снято епископом Фульконом [3_86]. Приготовления Раймонда были закончены к началу поста, но он не хотел первым приступать к военным действиям.
Такую же деятельность развивали и в лагере крестоносцев. Арнольд, понимая, что предстоящая кампания важные всех прочих, заботился об увеличении войска. Он послал епископов вербовать крестоносцев во Францию и Германию. Тот самый епископ тулузский, который только что снял отлучение со своих сограждан, прибыв к легатам, принял на себя поручение проповедывать новый ноход во Франции. Фулькон был типом ловкости и изворотливости провансальца. Он, умея льстить и ладить с тулузцами, также сумел найти для них страшных врагов. В лагерь Монфора прибыл славный между тогдашним рыцарством епископ парижский. Вместе с ним приехали и другие вельможи, известные своими подвигами, приключениями, храбростью. То были: Петр, граф д'Оксера; Роберт де-Куртнэ; Адольф, граф Монса; Юлий, граф Майэнна и Энгерран де-Куси, потомок знаменитых сеннских баронов. Вслед за их отрядами шли и ехали новые толпы воинов и пилигримов, блистательные рыцари, бароны, князья и графы, в парче, золоте, камнях, но чаще в железе, на высоких боевых конях. И главной приманкой, поднявшей это воинство, была проповедь Фулькона тулузского [3_85]. Плоды его измены должны были стать ощутитимы для тулузцев. Между знатными рыцарями появился, наконец, хотя и ненадолго, угрюмый, злой и вечно одетый в броню пленитель Ричарда Львиного Сердца - Леопольд, герцог австрийский[A_143]. Весь этот блеск тогдашних военных знаменитостей сосредоточился в Каркассоне почти в одно время, около первых чисел марта. Пост уже давно начался и в это вреля обыкновенно открывались кампании против альбигойцев, обязательные для каждого крестоносца по крайней мере в течении сорок дней.
Готовы были на той и на другой стороне; и Раймонд и Симон были вооружены. Но, в последнюю минуту, меч как будто не желал появляться из ножен соперников. Монфор давал вид, что продолжает заниматься прежним усмирением уже покоренных феодалов и уничтожением их еретиков. Начало похода должно было непременно быть толковым. Монфор собрал все именитое рыцарство на совет и предложил пока заняться осадой Кабарета. Родственник замученного виконта безьерского, Петр Роже, по-прежнему неприступно сидел в своем замке и держал в заключении неосторожного Букхарда де-Марли. Уже 16 месяцев томился пленник в оковах, ожидая освобождение. Его властелин не решался на преступление, понимая, что для него содержание пленника всегда будет выгодно. Имея его в своих руках, барон Кабарета мо выгадать для себя многое.
Но теперь, когда Монфор готовил столь ужасные для местных феодалов действия и когда первой жертвой начатой им бури готовился стать Кабарет, вся отвага старого барона мгновенно пропала. Им овладел невольный испуг; он, при первых же слухах о появлении неприятеля, велел призвать к себе пленника, в душе решившись на капитуляцию. Букхард был уже не в цепях, а в богатой одежде. "Синьор, - сказал ему барон, - вам предстоит получить не только свободу, но даже и самый замок мой; вы должны со своей стороны принять на себя посредничество для заключения мира между мной и легатами вместе с графом Симоном. Я обещаю им служить против всех и на всех и прошу только об одном, сохранить за мной мои домены." Букхард согласился на роль примирителя. Барон сам проводил его за город; его сопровождали пажи и оруженосцы на дорогих конях. Прощаясь, он обещал достойно отблагодарить барона по окончании войны. Букхард встретил армию Монфора на подходе. "Maдонна оказала нам величайшую милость (gran proeza е granda cortezia), какой во Франции никогда не бывало, - говорил он в порыве радости. - Но, государь, я должен предупредить вас об одном; я обещал старому барону, что он не потерпит никакого вреда, что все будет прощено ему, а он за это обещал честью служить вам и покориться." Монфор и легаты приняли предложение, но только с тем, что Петру Роже дадут какой-нибудь другой домен. Вестник поскакал в Кабарет уведомить обо всем феодала.
Ночлег прошел весело. Наутро главные силы повернули на Каркассон, а Монфор с легатами приехал в Кабарет, где и водворил свое знамя, заняв город сильным гарнизоном [3_88]. Таким образом сильный пункт достался крестоносцам без пролития капли крови. Примеру Кабарета, как всегда бывало, последователи многие мелкие окрестные замки.
Следуя заранее составленному плану, поход на тулузские домены должен был открыться нaпaдeниeм на сильную крепость Лавор. Лавор теперь принадлежаль женщине, знаменитой по всей стране, по имени Жиро. Она была вдовой владетеля, вассала виконта безьерского, а через него и графа тулузского. Еретические убеждение владетельницы Лавора далеко не были тайной. Ее город был самым, может быть после Тулузы, опасным центром ереси во всей Европе. Недаром в Лаворе собирались соборы; недаром здесь всегда устраивались дебаты между альбигойскими и католическими богословами. Жиро еще была молода; ее красота, вместе с грациозностью и внешней представительностью, обаятельно действовала на многих; добрый характер, привлекательное обхождение заставляли любить и привязываться к ней. Но о любовных похождениех молодой вдовы не было слухов. Она в точности следовала альбигойской нравственности; для того она имела достаточно твердости и мужской энергии характера. С общиной баронесса была в ладу. При ее дворе было убежище церковной и политической оппозиции, убежище всех новых гражданских и религиозных идей, выработанных эпохой. Понятно, что много рыцарей, даже католиков готовы были служить ей. Она была "целомудренной Аспазией" альбигоизма; судьба определила ей быть и чистой мученицей своей веры. Можно было предсказать, какой отпор встретят крестоносцы в этой героине.
Граф тулузский прислал своему верному вассалу искусных в военном деле рыцарей, и между, прочим своего собственного сенешаля, Раймонда де-Рекальда. Ограбленный Монфором, бывший владетель Монреаля, храбрый и блистательный Амори, приходившийся Жиро братом, начальствовал над ее войском. Восемьдесят рыцарей нетерпеливо ожидали случая состязаться в бою и получить благодарность из уст или очей прекрасной и знаменитой дамы.
Тот город, на который устремлялось теперь крестовое воинство, расположен в пяти лье от Тулузы, на среднем течении неширокого Агута, который, вытекая из возвышенностей Кастра, стремится к Тарну, чтобы влить воды свои в Гаронну. Город был хорошо укреплен; крепостные стены были толсты; рвы глубоки. Местность была такова, что окружить город со всех сторон для армии Монфора было затруднительно. Главнокомандующий расположил свое войско против одной стороны, в тоже время разделив его на две половины. Со своей всегдашней быстротой он велел приставить машины, пробить брешь и кинуться на штурм. Встреча, оказанная неприятелем, была такова, что Монфор остановил все дальнейшие попытки к штурму; он говорил, что у осажденных более войска, чем у него, и сознавался, что и сражаются его солдаты не очень храбро. Выморить их голодом нельзя было и думать, пока не удалось оцепить город со всех сторон. Съестные припасы привозились осажденным из Тулузы, а в лагере осаждающих, при всей дороговизне, чувствовался крайний недостаток. Так как война Раймонду еще не была объявлена, то Монфор просил его не помогать осажденным и, конечно, напрасно. Раймонд просто приказал своим подданным поступать осторожнее.