Оставив Каркассон под формальной властью своей жены, граф Симон со всеми силами пошел на замок. Крестовое воинство было тогда в полном cбopе. При всем том, когда армия приблизилась к цели похода, то оказалось, что она не в состоянии будет обложить со всех сторон город, расположенный на такой местности. Жители знали все тропинки, все пути из замка и по прежнему имели свободное сообщение с окрестностями. Из за своих стен они посмеивались над крестоносцами и часто делали нападения на неприетельский лагерь. Ряды Монфоровых войск заметно убывали. Но с прибытием бретонцев его надежды снова поднялись. Бретонцы считались лучшим войском; дорогой они перенесли много бедствий и лишений; их числом достигало пяти тысяч. За ними прибыли отряды двух воинственных и славных рыцарей - Роберта Дре и его брата, епископа Бове, по имени Филипп. Последний славился своей храбростью; духовное платье он надевал редко; его всегда видели в шлеме и кольчуге; на своем коне в бою он наводил ужас. Он прославился в Палестине и в войнах с англичанами на юге и севере Франции; тогда редкая битва происходила без его участия. Пример знаменитого прелата, предложившаго свой меч и услуги Монфору, при-влек в лагерь войско епископа шартрского и крестоносцев Абевиля.
Теперь, оглядевшись вокруг себя, Монфор увидел достаточно сил, чтобы действовать решительнее. Он приказал готовить штурм. Но личная храбрость оказалась бессильной против условий местности, столь удобной для обороны и так губительной для нападающих. Цепляясь один за другого, крестоносцы лезли по скалам на стены, но, опрокинутые, летели со страшной крутизны; их трупы наполнили пропасти, которые служили естественными рвами для осажденных. Оставалось отступить.
После этого успеха, уверенность осажденных в собственной недоступности и непобедимости стала еще большей. Еретики начали появляться на городских стенах без всякого вооружения; они смеялись над крестоносцами и кричали им: "бегите, скройтесь от лица нашего" [3_71]. В свою очередь, энергия Монфора не остывала; к храбрости надо было добавить искусство. И в его стане нашелся человек, который под церковной рясой скрывал таланты полководца.
Это был Вильгельм, архидиакон парижский. Он более всех других ревновал о соблюдении в лагере церковного благочиния и об исполнении духовных треб; он же в решительную минуту первый нашелся и первый предложил тот план действий, который только и мог сокрушить неодолимый замок. Его деятельность была неутомимой; не знали, когда он ел, когда спал; его всегда заставали за работой. Он ободрял баронов и воинов, упавших духом от постоянных неудач. Он то устроивал новые машины, то поправлял старые; часто он работал сам с топором в руках, если работники не умели привести в исполнение его указаний. Мало того; на машины нужен был лес; доставать его было не безопасно: альбигойцы чутко сторожили своих врагов в лесу, где их резали целыми партиями. Вильгельм сам взялся предводительствовать этими охотниками и, видя его впереди себя, последние отважно кидались в бой. На первом военном совете он предложил изменить систему осады; надо было действовать долгим трудом. Глубокие овраги решено было засыпать и наносной почвой заменить отсутствие природной; исполнить такой замысел было уже само по себе гигантским предприетием. Поневоле взялись все; сперва смеялись, потом роптали, наконец увидели, что дело подходит к концу, что упорную природу можно одолеть - и из армии Монфора поскакали гонцы с известием, что падение Терма неминуемо, как ни тяжки труды и усилие, положенные для того [3_72]. Огромные машины были поставлены на созданном для них месте; из них была открыта безпрестанная пальба. В первой стене была пробита брешь; через нее крестоносцы ворвались в нижнее предместье. Тогда защитники отступили во второе предместье, заманивая за собо уже расстроенные ряды неприетеля. Атака второй стены была отбита и, осыпаемые камнями и огненными зарядами, крестоносцы скоро оставили даже первое предместье, будучи горячо преследуемы. После новой неудачи Вильгельм и Монфор направляют все усилия на башню Термет, которая особенно вредила осаждающим; из нея сыпалась масса снарядов. Овладеть ею значило обладать всем замком. У самых ее стен были поставлены охотники, которые взялись прервать всякое сообщение башни с городом. Они не только сумели продержаться, будучи всегда между двух огней, но успели даже поставить в промежутки большую стенобитную машину, которая стала действовать против башни. Тогда осажденные видвинули против нее свою машину, метавшую тяжелые камни. Но во всяком случай сообщение между башней и городом было прервано; отряду грозила голодная смерть и ему оставалось только темной ночью незаметно от стражей пробраться к предместью. Пустая башня на следующее утро была занята воинами епископа шартрского.
Еретики употребили в свою пользу все, что могла дать им храбрость, изобретательность и стойкость. Каждый из жителей, решившийся или спастись или погибнуть, хотел во время этой достопамятной пятимесячной осады сделаться героем. Когда часть стены обрушилась, то следом за ней воздвигалась другая, из камня и дерева; историк Монфора сознается, что альбигойцы Терма не теряли ни минуты даром и как бы предупреждали и устраняли всякий вред, который старались делать им противники; мгновенно появлялись у них запасные стены. Архидиакон Вильгельм, неусыпной бдительности и искусству которого приписывали все ведение и весь успех осады, велел поставить еще одну метательную машину на возвышенном и недоступном месте. С высокой скалы она метала в город тучи камня. Знали, что неприятель постарается уничтожить ее - поэтому Монфор в охрану дал 300 солдат с 5 рыцарями. Когда, однажды утром, 50 человек из города, вооруженные длинными копьями, со множеством зажигательных снарядов, кинулись на машину, то крестоносцы, обуянные паническим страхом, бросились бежать, опасаясь сгореть или быть свергнутыми в пропасть. Только один молодой рыцарь остался и долго геройски оборонялся против нападавших, пока не дождался помощи; он четыре раза скидывал головни, неуязвимый за стеной машины от копий.
Наконец Монфор, узнав, что во многих местах сделаны проломы, приказал новый генеральный штурм, но, встретив везде двойные стены, пораженные страхом и потерявшие энергию, крестоносцы везде повернули назад и отступили. Дух армии Монфора падал, когда однажды совершенно неожиданный звук рога и белое знамя возвестили, что неприятель просит мира. Что было причиной того? Крестоносцы не подозревали, что если у них истощились припасы, что если сам граф Симон стыдился обедать при посторонних, потому что часто за его столом не было ничего, кроме сухого хлеба, то в осажденном городе началось самое ужасное бедствие. В Терме уже несколько дней небыло ни капли воды, хотя вина, оставалось месяца на два или на три. Как нарочно настала засуха и всему городу оставалось или сдаться или умереть от жажды. При таких обстоятельствах сам гордый Раймонд решился на переговоры с ненавистным ему врагом. Монфор назначил Гюи де-Левиса для подписания соглашения от своего имени; они были очень кротки и снисходительны. Раймонд в самый день Пасхи обязывался сдать город Монфору и взамен Терма получить какое-либо другое владение. На другой же день договор был подписан и утвержден. Изнуренные католические вожди обрадовались окончанию этой тяжелой осады; сам епископ Бовэ, привыкший к боям и штурмам, спешил ехать домой; также снялся с места епископ шартрский и светские вельможи и рыцари, уже пропустившие обыкновенный срок отъезда. Напрасно Монфор уговаривал баронов повременить; только епископ шартрский согласился подождать некоторое время.
Предчувствия не обманули Монфора. Через несколько дней пошел проливной дождь; каналы и бассейны городские обильно наполнились водой и граждане тотчас отказались от сдачи; их свободный дух воскрес. Монфор думал подействовать на их совестливость, послал к ним самого Левиса, чтобы побудить их исполнить обещания. Раймонд отвечал, что сами крестоносцы не держат своих обещаний, что они изменнически погубили виконта безьерского. Надо было начинать осаду снова. Между тем строптивые вожди пилигримов выходили из подчинения; епископ шартрский, не смотря на всю важность настоящей минуты объявил, что он более оставаться не может. Скрыв досаду, Монфор даже отправился провожать епископа. В его отсутствие, альбигойцы сделали яростное нападение на неприятельский лагерь; они проникли до самых палаток и зажгли их. Огонь уже начал распространяться по линиям, как крики "Монфор, Монфор"! раздались на той и другой стороне. То был он сам, в железе, на огромном коне, с тяжелым мечем, страшно разившем направо и налево. Альбигойцы теперь в свою очередь повернули назад и побежали в город. Темь не менее надо было возобновлять осаду с ее прежними жертвами.