черным дымом ноздри, и два угля над ними во впадинах глазниц.
Ее рассудок изнемогал в поисках объяснения. Конечно, это огромный бык или подобное ему животное. Но когда на волю вырвалась передняя часть тела в дыму и потеках расплавленной лавы, за ней показались не задние ноги, а толстый чешуйчатый хвост.
– Что это, во имя Матери? – выдохнула Эсбар.
Копыта пробороздили землю. Тварь открыла пасть, показав темный металл зубов, и испустила душераздирающий крик.
– Не знаю. – Хидат нацелила стрелу. – Но пусть умрет.
35
Запад
– Кто ты?
Лица не было – лишь тень в сером тумане.
– Я вижу сон, – ответил голос, подобный чистой воде (небывалый голос: не скажешь, какой высоты, с каким выговором – без всяких примет). – Полагаю, ты тоже.
– Это твой сон или мой?
Они стояли по разные стороны ручья. Не считая его стеклянного звона, кругом была мертвая тишина.
– И правда ли мы видим сон?
Отзвук ее собственного голоса в точности походил на первый.
– Я помню, как засыпала. – Фигура сохраняла более или менее человеческие очертания и не шевелилась. – Как странно. Сколько снов я видела, и никогда мой путь не сходился с другими. Или я более одинока, чем думаю, или вообразила себе подругу, или тебя послали боги.
– Богов не существует.
– Как же не существует?
Выжидательное молчание.
– Хорошо. Если ты тоже видишь сон, тогда это и твой и мой сон. Что могло нас свести?
– Не знаю. Где ты в настоящем мире?
– Я на острове.
– И я на острове.
Видение распалось. Глориан проснулась в своей постели. Ее била дрожь. Рядом сидела Хелисента.
– Кошмар приснился?
Глориан не сразу смогла ответить. Язык словно пришили к зубам.
– Наверное.
Хелисента тронула ее за плечо.
– Совсем озябла, – пробормотала она. – Скоро утро. Я велю приготовить ванну.
– Спасибо.
Дама подошла к окну проверить, заперто ли. Когда она вернула к жизни огонь и вышла, Глориан заворочалась, силясь припомнить сновидение. Рот наполнился вкусом серебра.
Дамы искупали ее, прогнав озноб. Она отпустила Хелисенту с Аделой, оставив только Джулиан расчесать и высушить ей волосы.
– Не поехать ли сегодня в Королевский лес, раз уроков у тебя не будет? – предложила Джулиан. – Долгие зимние прогулки бодрят.
– Похоже, будет дождь.
– Ты же любишь дождь.
– У меня голова болит. – Глориан обхватила себя за плечи. – Давай лучше останемся, поиграем в карты.
– Нехорошо так замыкаться, Глориан. Почему бы тебе снова не поискать дубовых орешков?
Глориан задумалась, сколько желающих ей смерти людей затаилось среди дубов.
– Может, когда солнце выйдет, – сказала она.
– Как хочешь, – вздохнула Джулиан.
Пока дамы проветривали и окуривали благовониями ее спальню, Глориан отзавтракала в палате Уединения, при охране, державшейся так близко, что она чуяла стальной запах ножен. Ее мир, когда-то замкнутый и мягкий, словно розовый бутон, отрастил шипы.
Мать пришла к ней первой. Она, как всегда, мало говорила. Королева Сабран не давала воли страхам и не мирилась со слабостью. Но она посидела с Глориан, пока та работала.
В первые часы после покушения она никому не позволяла встать между ними. Королева Сабран увела Глориан в свои покои, сама уложила в свою постель и всю ночь не смыкала глаз, гладя по голове дочь, когда та просыпалась. Глориан спала неспокойно, но, как никогда, чувствовала себя защищенной – утешенной матерью, в пелене ее долгожданной любви.
С тех пор королева Сабран к ней не прикасалась. И держалась холоднее, чем когда-либо, словно та ночь нежности обратила ее в камень.
Сегодня она находилась в палате Совета. Поступили новые сообщения о пропаже скота. В мире что-то зашевелилось, и Инис начинал чувствовать это шевеление. Король Бардольт пропустил обычный летний визит, а Глориан только и думала, как бы его повидать. Впрочем, он скоро будет здесь. Обычно он не покидал Хрота в темные месяцы, когда был нужнее всего своему народу. Должно быть, он прибудет из-за покушения на ее жизнь.
Тот мужчина с тусклым ножом явился из шахтерского городка Краухэм. Глориан видела, как он умирал на разбросанном по полу камыше. На следующее утро мать приказала двору перебраться в замок Дротвик, где Глориан забилась в свои комнаты и осталась наедине со своими дамами и своим ужасом. Он вздрагивала от самого тихого звука, страшась снова увидеть то бледное ожесточенное лицо.
Он хотел ее убить, потому что решил, будто Безымянный восстал и ее род не вправе повелевать Инисом.
Все из-за горы Ужаса.
Она взглянула в запотевшее окно. Утро было мрачным, свинцовым – под стать ее настроению, но в Гористом крае такие рассветы не редкость.
Заскрипела дверь. Она напряглась всем телом.
– Принцесса, кортеж короля Бардольта миновал Ворхерст, – доложила рыцарь Эрда. – Скоро они будут здесь.
– Благодарю.
Рыцарь Эрда удалилась, снова оставив Глориан одну. Одной безопаснее всего.
Отец прибыл в Дротвик за полдень. Когда всадники проезжали под ее окном, Глориан высмотрела среди них Вулфа. Он поднял взгляд, и их глаза встретились.
За это короткое мгновение она увидела тени под его темными глазами. Он коротко поклонился ей и проехал дальше.
Король Бардольт любил первым делом принять ванну. Ожидая его, Глориан играла в карты с дамами, но мыслями была далеко, и раз-другой дамы нарочно поддались. Часовая свеча наполовину прогорела, когда отец наконец вызвал ее к себе.
Он ждал в Памятной комнате, где хранились документы и рукописи. Король Бардольт терпеть не мог читать, зато ценил эту часть замка за тишину и прохладу.
По сторонам двери стояли двое его дружинников. Один суровый и бледный, со шрамом на скуле («Карлстен», – вспомнила она), а второй с непослушными черными волосами, аккуратной бородкой и темной кожей. Этот ей улыбнулся.
– Добрый день, – на хротском обратилась к нему Глориан. – Не припомню, мы знакомы?
– Трит Исборгский, принцесса. Имею честь. – Он поднял кулак к сердцу. – Радости вашему дому.
– Огня твоему очагу.
Отец сидел, опершись локтями на колени, и поглаживал бороду, как всегда делал в глубокой задумчивости. Он встал навстречу дочери:
– Глориан.
– Папа, – прошептала она.
Один его вид – целительное лекарство для глаз. Отец, даже без кольчуги и без мехов, выглядел каменной стеной, какую не пробьет ни один клинок. Едва закрылась дверь за ее спиной, Глориан бросилась к отцу, и тот сгреб ее в объятия.
– Королевна, – пробормотал он. – Ты цела.
Она хотела ответить, а вместо того расплакалась.
– Ну-ну, моя воительница, все хорошо. – Он усадил ее на колено, как сажал маленькой. – Поплачь, если плачется. От этого на сердце легче. И я плакал, когда меня первый раз пытались убить.
– Правда?
– И во второй. И в третий.
Глориан свернулась у него на груди, слезы сами текли по лицу. Отец, крепко прижимая ее к себе, запел низким, медленным голосом. Сколько раз на ее просьбы не оставлять ее в Инисе он успокаивал дочь этой старинной колыбельной, от которой и Святой бы оттаял.
– Папа, – она утерла глаза, – почему ты не приехал летом?
– В Хроте были дела, требовавшие внимания. Зато теперь я здесь. – Король Бардольт заглянул ей в лицо. – Тот углекоп мертв. Он