- Господин так называемый венецианский офицер, вы были на Корсике пятнадцать лет тому назад вместе с вашим другом Гужоном Баленом и спасли от похищения, задуманного чтобы заманить моего отца в смертельную ловушку, маленького мальчика, которому тогда было три года и которого вы отбили у похитителей. Этим мальчиком был я.
- Боже мой! Наполеоне, - закричал Тюльпан. - Наполеоне Буонапарте!
- Си! - Коротышка улыбнулся и во взгляде больше не было ни малейшего намека на раздражение.
- Наполеоне Буонапарте! - повторил донельзя изумленный Тюльпан. - Но как ты меня узнал?
- Я никогда не забываю лица человека; но я думаю, что особенно запомнил глаза. Ваши глаза, говорила мне мать, они как незабудки.
- Как она себя чувствует? А как отец?
- Все хорошо. В нашей большой семье все в порядке. А как ваш друг?
- Он умер. На Корсике, немного позже...Я скажу тебе, почему я... почему я интересуюсь, нет ли в клубе, из которого ты вышел, человека, который в этом виновен. Или может быть кто-то встречал там его, или сможет сказать мне, где его найти.
- Кого?
- Генерала Рампоно.
- Я его не знаю. Но мог бы узнать.
- Могу я предложить тебе бокал вина, Наполеоне?
- Наполеон Бонапарт, - уточнил Бонапарт.
- Тюльпан, меня не интересует бокал вина, - добавил он с характерной для него откровенностью: - Я голоден.
- Я тоже не обедал, - сказал Тюльпан. - Приглашаю тебя к Бовийеру. В "Альманах дю Пале-Ройяль" я прочел, что это один из лучших ресторанов Парижа. Там в меню сто восемнадцать блюд. Это даст нам возможность поговорить о жизни.
Что они и сделали весьма обстоятельно, но только после того, как Бонапарт проглотил три порции супа, два первых блюда, целого цыпленка, два десерта и одну шарлотку, так как он действительно был голоден и очень беден и ему слишком часто приходилось оставаться без обеда.
Они ушли из ресторана только заполночь. Бонапарт знал все о жизни Тюльпана, но в равной степени теперь он знал то, что ему следовало знать о господине Рампоно.
Всё это он узнал не открывая рта, не отводя своего орлиного взгляда от лица Тюльпана и оставаясь совершенно нечувствительным к тому шуму, который царил вокруг, пока Тюльпан говорил - и особенно в конце:
- Итак, в замке Рош-Нуар я нашел женщину, которая должна была быть ещё молода, но которая казалась стара, как сама смерть, это была мадам де Курк, мать Эвелины. Восемь лет тому назад, через неделю после моего ареста, Эвелина была заключена в монастырь неподалеку от Фалеза. Это было сделано по желанию...что я говорю... по приказу Рампоно, который добился этой подлости от барона де Курк, угрожая тем, что если тот этого не сделает, то он не заплатит его долги. Пятнад цать дней спустя Эвелина повесилась в своей келье...Вот почему я молю Бога, чтобы Рампоно был жив, пока я не убью его собственноручно. Чтобы отомстить за Эвелину. И чтобы отомстить за Гужона, которого он приказал расстрелять.
Когда они вышли из ресторана, Бонапарт сказал:
- Если он жив, то я найду его след.
- Наполеон!
- Да?
- Ты все хорошо понял? Я сам хочу покончить с ним.
- Я нахожу наглостью то, что он ещё не умер, - сказал Бонапарт.
Как мы уже говорили, природа была не слишком благосклонна к господину Рампоно. Но родившись некрасивым, трусливым и жестоким, он не переставал упорствовать в этих качествах и получилось так, что со временем они ещё более усилились. В особняке, который он построил в квартале Руль и которому постарался придать голландский стиль, его слуга, кучер, садовник и кухарка находились в постоянном страхе. Часто совершенно ни за что можно было получить удар тростью, главным образом по спине, но иногда по ошибке и по голове. Так например, он не выносил ни малейшего шума: они жили в тишине, похожей на гробницу, и слуги должны были разговаривать между собой знаками и записками. Он не переносил своего собственного вида, что вообще говоря понятно, но в результате этого слуга, бривший его по утрам и постоянно дрожавший при этом, несколько раз получал жестокую взбучку за то, что осмеливался предложить ему зеркало.
Не имеет значения, в чем была причина ярости господина Рампоно, - он относился ко всем окружающим с отвращением, тогда как те исключили его из своей среды. Это произошло вскоре после того, как разнеслись слухи о его ответственности за самоубийство мадемуазель де Курк. Его и раньше не любили, теперь же начали презирать. Безумная ярость охватила его, когда ему не осталось сделать ничего другого, как повернуться, выйти и больше не появляться при дворе, - ведь в тот ужасный вечер принц Конти не позволил ему сесть за его стол для игры в ландскнехт. Его офицеры обращались к нему только строго по служебным вопросам. Вскоре после этого он был уволен из армии. Старые слухи о том, что он якобы отравил богатую старуху, на которой когда-то женился, обрели новую силу, что привело к появлению пасквилей и спекуляций в различных газетах, и Рампоно жил в постоянном страхе, что будет начато новое следствие (проводилось ли оно когда-нибудь полицией?). Замешательство его объяснимо: дело в том, что он действительно отравил свою супругу.
Отвергнутый всем светом, со временем он лишился и своего единственного сотрапезника, барона де Курка, который был его единственным утешением в том смысле, что он мог жестоко унижать его - вымещая обиду на все человечество - тем, что швырял тому в лицо экю, которые выпрашивал у него несчастный неисправимый игрок; несколько раз он доходил до того, что швырял монеты в грязь в саду, чтобы получить удовлетворение от зрелища, как его должник ползает на коленях, перемазанный с ног до головы.
И этого негодяя больше нет! Два года назад он бросился в Сену, преследуемый призраком дочери, которую его собственное малодушие приговорило к смерти.
- Устроить мне такое! - прорычал Рампоно, когда ему сообщили эту новость. - После всего, что я для него сделал!
И Курк был помещен в галерею тех, кто был ему отвратителен.
Если ещё добавить, что в это прекрасное майское утро, о котором мы рассказываем, Рампоно узнал, что у него сифилис, то станет ясно, каково было его состояние. Врач немедленно покинул его. Сифилис! Опустившись в кресло в своем салоне, Рампоно с ужасом повторял это слово. Он сказал очень четко, - сифилис, этот никчемный доктор.
- Весьма застарелый сифилис, мсье. Вот уже много лет как он внедрился в вашу кровь.
- Это невозможно, доктор! Подумайте о моем возрасте! У меня не было никаких связей по крайней мере последние восемь лет, - умолял он этого набитого дурака.
- Ну и что из того? Стало быть, вы его подцепили ещё раньше.