Имя папы упоминалось постоянно в сношениях с Австрийским двором, в толках о союзе всех христианских держав против турок, и папа не упускал случая давать знать о себе московскому правительству, давать знать о своем влиянии. И Григорий XIII, и Сикст V уведомляли царя, что они хотят отправить в Москву опять Антония Поссевина; Сикст объявлял, что Стефан Баторий в исполнение своей клятвы, данной при вступлении на престол польский, хочет возвратить земли, отшедшие от Литвы к Москве при прежних королях, и потому папа отправляет Поссевина, чтоб воспрепятствовать войне. Но смерть Батория сделала это посредничество ненужным. Потом два раза, в 1595 и 1597 году, приезжал в Москву посол Климента VIII, иллирийский священник Комулей: славянин был избран именно потому, что мог объясняться с русскими без посредства переводчика. Комулею было наказано склонять царя к войне с турками, склонять внушением страха пред могуществом турок, указанием выгод, которые могут получить русские от приобретения счастливых южных стран в сообществе с народами, искусными в деле ратном, напоминанием, что Византия есть наследственное достояние государей московских, что народы, угнетаемые турками, родственны русским по языку и вере. Комулей должен был также хлопотать о соединении церквей; внушать, что один папа может утверждать государей в королевском достоинстве, что истинная церковь в Риме, а не в Константинополе, где патриархи рабы султана. Ход переговоров и следствия их нам неизвестны.
Мы видели, что Грозный перед смертию вел переговоры с английским послом Боусом, который сердил его тем, что никак не хотел войти в виды его относительно союза Москвы с Англией против Польши и Швеции. Мы видели также, что Боус главными врагами своими считал Никиту Романовича, Богдана Бельского и дьяка Андрея Щелкалова. Последний, по жалобе посла, был удален от сношения с ним и, если верить Боусу, был даже прибит царем. По смерти Иоанна посол (как он сам говорит) впал в руки врагов своих, Никиты Романовича и Андрея Щелкалова: девять недель держали его в заключении в его доме, содержали строго, обходились дурно, и каждый день ждал он еще худшего. После прекращения восстания против Бельского послу велено было явиться во дворец, при входе в который у него отняли меч: "Если б я не вооружился терпением, то погиб бы, писал Боус, - большие услуги оказал мне Борис Федорович Годунов и сделал бы еще больше, но он не имел еще власти до коронации царя; несмотря на то, он часто присылал ко мне и дарил дорогими подарками". Боуса отпустили с грамотою, в которой царь писал Елисавете, что английские купцы будут пользоваться и при нем теми же выгодами, которые были даны им последнею грамотою отца его; но взамен требовал, чтоб королева позволила московским купцам ходить торговать в Англию и через Англию в другие государства, также чтоб позволила иностранным купцам ходить чрез Англию в Россию со всякими товарами, с доспехами, медью, оловом, серою, нефтью, свинцом, селитрою и всяким оружием, чтоб пропускала мастеров всяких ратных и рукодельных, каменного дела и городовых мастеров, пушечных литцев и колокольников. По озлобленный Боус бросил в Холмогорах царскую грамоту и дары. Тогда отправили в Англию в легких гончиках, толмача Бекмана, родом ливонца.
Вследствие жалоб Боуса королева долго не принимала Бекмана, наконец приняла и спросила: "Для чего нынешний государь ко мне не так любовен как был отец его? Всяким людям иных земель велит на Русь ездить торговать, а моим людям для чего не велит?" Бекман отвечал, что такого запрещения нет. Тогда призван был Боус, и Елисавета спросила его: зачем он ей сказал, что царь не велит англичанам ездить торговать в его землю? Боус отвечал, что он не то говорил, говорил он, что с других иноземцев пошлин не берут, а с англичан берут. Бекман возражал: "Это не правда: с англичан берут половинную пошлину, а с других полную, и если б Боус государевых грамот в Холмогорах не покинул, то ты бы, государыня, подлинно проведала, какую нынешний государь хотел держать к тебе любовь, больше старого". Бекмана отпустили с грамотою, в которой Елисавета соглашалась позволить русским купцам торговать в Англии, с условием, чтоб царь дал Английско-Русской компании право исключительной торговли в своих областях. Но при отпуске Бекман не был допущен к Елисавете. Этим оскорбились в Москве, и приговорил государь с боярами отписать к королеве Елисавете с вычетом о после ее и о гостях и что толмача Бекмана не по-пригожу отпустил дьяк ее, а не сама она, о том подлинно выписать, а грамоту послать с англичанином, В грамоте говорилось: "Дело не схожее указывать нам в наших государствах - тому торговать, а иному не торговать; гости твои бьют тебе челом не по делу, хотят одни корыстоваться, а других мимо себя пускать не хотят; в наших государствах с божиею помощию всяких товаров довольно и без твоих гостей, государства наши великие и людей в них, и всяких товаров много".
Англичанин, с которым приговорили послать эту грамоту к Елисавете, купец Горсей, должно быть, объяснил в Лондоне состояние дел при московском дворе, указал, к кому нужно обратиться, чтоб получить желаемое. Елисавета прислала с Горсеем грамоту к царице Ирине, где писала, что часто слышит о ее мудрости и чести, что слава об этой мудрости разнеслась по многим государствам; прислала к ней опять лекаря Якоби, знатока в женских болезнях. Но главное, Елисавета прислала грамоту к Годунову, в которой называла его кровным любительным приятелем, как переводили в Москве. В грамоте к царю Елисавета оправдывала поведение посла своего Боуса тем, что его очень рассердили, приказывая снимать меч при входе к царю: "Такое недоверие нас очень опечалило, - писала Елисавета, - в наших землях это великое бесчестие, когда велят меч снять, и за такое бесчестие в сердце нашего посла великая кручина была, и что ни делал, все с кручиною. А теперь сказал нам Горсей, что меч отнимают у послов по вашему обычаю, как у вас всегда ведется в царстве, и мы, узнав это, перестали кручиниться и надеемся, что между нами будет вечная любовь". Горсей сказал Елисавете, что в Москве недовольны тем, что она приняла Бекмана в саду, который он назвал огородом; королева писала об этом царю: "Место, где Бекман был перед нами, есть место честное, близко нашей палаты, и туда никого не пускают, только великих и любительных слуг для чести, и в огороде этом нет ни луку, ни чесноку; Бекман сказал не правду. Так пригоже тебе Бекмана гонца за его лживые и бездельные ссорные слова не только понаказать, и побить пригоже".
Годунов оправдал надежды своей кровной любительной приятельницы: в 1587 году позволено было английским купцам торговать вольною торговлею, пошлины с их товаров - таможенной, замытной, свальной, проезжей, судовой, с голов, мостовщины, перевозов - брать не велено. Только запрещено было им брать с собою в Московское государство чужие товары; русским людям от англичан английскими товарами не торговать; закладней русских людей англичанам за собою не держать, закупней своих по городам не посылать, товар на товар менять и продавать должны они местным делом, а в розницу, вразвес и в аршин на своем дворе не продавать и не менять: сукна продавать кипами и поставами, камки и бархаты поставцами, вина куфами. Если английские купцы захотят ехать в иные государства или в свою землю, то брать им с собою товары из царской казны, продавать и менять их на товары, которые Московскому государству потребны, и в царскую казну отдавать. Выезжая из Москвы, английские купцы должны являться в Посольском приказе к дьяку Андрею Щелкалову. Разобьет английский корабль и принесет к русским берегам, то царь велит сыскать товары вправду и отдать англичанам. Английские купцы живут по старине на дворе своем у св. Максима за торгом, держат одного дворника русского или своего немца, а других русских людей не держат; да у них же дворы - в Ярославле, в Вологде, на Холмогорах и у пристанища морского. На людей своих, посылаемых из Московского государства, англичане берут проезжие грамоты из Посольского приказа; кому будет дело до англичан, судят их царский казначей и посольский дьяк, а чего сыск не возьмет, присуживают им веру с жребия: чей жребий вынется, тому и веру учинить.
Годунов дал знать Елисавете в своей грамоте, что государь "для тебя, сестры своей, и для нашего печалования твоих подданных пожаловал больше прежнего. А я об них вперед буду государю своему печаловаться и держать их под своею рукою, буду славить перед государем и государынею твои к себе милость и ласку". Благодаря кровному, любительному приятельству Елисаветы к Годунову английские купцы освободились от платежа пошлин, простиравшихся более чем на 2000 фунтов стерлингов в год. Но доходили жалобы других иностранных купцов, что англичане не пропускают кораблей их к Московскому государству. Вследствие этих жалоб царь писал Елисавете: "Бьют нам челом многие немцы разных земель, англичане (не из компании), французы, нидерландцы и других земель на твоих гостей, что они кораблей их к нашему государству пропускать не хотят. Мы этому и верить не хотим; а если так делается в самом деле, то это твоих гостей правда ли, что за наше великое жалованье иноземцев отгоняют? Божию дорогу, океан-море как можно перенять, унять и затворить?" С другой стороны, министры Елисаветины прислали на имя Годунова и Щелкалова грамоту, в которой прописаны были жалобы английских купцов на московских приказных людей. Щелкалов отвечал один: "К такому великому человеку (Годунову) писали вы многие непригожие слова, поверя непрямым людям, ворам. Пишете в своей грамоте с укоризною к такому честному и великому человеку, к шурину государскому, будто вашим торговым людям и жить нельзя, потому что им от приказных людей жесточь великая, и торговать перестать хотят, и если торговать перестанут, то будет бесчестно государю нашему и его приказным людям. За такие слова боярин Годунов сам в своей грамоте писать к вам не захотел, словам вашим очень подивился и приказал мне вам отписать".