белому в чёрных полосах стволу, под плакучими тонкими ветвями, с которых уже свисали молодые серёжки. Сползла на землю и заплакала вдруг. Сколько ж будет её недоля мыкать по всем землям? То никому не нужна была четыре зимы, а тут вдруг на части её рвут, что голодные волки – отбитую от отары овцу. И всем что-то нужно от неё. А что нужно ей самой – никто не спрашивает.
Елица распутала платок, стащила с головы, радуясь уже тому, как свободный ветер перебирает мелкие пряди у висков и шеи. Тяжёлые косы змеями сползли с плеч до пояса. Звякнули колты, упав на землю вместе с лентой. Она подняла украшение и, посидев ещё немного у берёзы, словно набравшись от неё сил, встала и дошла до своей горницы.
Скоро пришёл час и спать укладываться. Заботливая Вея, смирившись с тем, где они с ней оказались, уже разложила вещи Елицы, решив какие постирать нужно, какие почистить. Убрала ларец с украшениями на высокую полку. Принесла взвар из малины и мяты – на ночь душу и тело успокоить. Елица только и сидела, наблюдая за её проворными и уверенными движениями, неторопливой суетой – и оттого только немного пришла в себя после дороги длинной и всего, что от князя с сыном его услышала. Отдохнуть и правда надо – а там уж думать, что дальше делать.
Скоро Вея ушла, сказав, что коли понадобится, то будет в соседней небольшой, как раз для неё предназначенной клетушке. Переодевшись, Елица замерла на своей лавке, слушая тишину чужого терема. И тепло было в хоромине, только тонкая струйка прохладного ночного воздуха текла через приоткрытый волок окна – а по коже так озноб и продирал. Прошёл кто-то мимо двери – и молчание разлилось вокруг. Начала она было погружаться в дремоту, как снова услышала тихие шаги. Насторожилась, чуя неладное, потому как не в стороне они прозвучали, а приближались уверенно. Приподнялась на локте, тревожно вглядываясь в сторону двери – и не зря. Та приоткрылась, впуская тусклый свет снаружи. Перекрыла его тут же высокая фигура мужчины. Рубаха его белая, небрежно распахнутая на груди, светилась каймой вокруг сильных рук и боков неподпоясанная даже. Прямые волосы незваного гостя спускались на плечи его, едва до них доставая, чуть встрёпанные, словно расчесанные небрежно пятернёй.
– Не спишь? – проговорил Гроздан тихо.
– Уходи, – ответила Елица, холодея от невольного страха.
Ведь не просто поговорить пришёл. Разговоры и до утра потерпели бы. Княжич сделал ещё несколько шагов внутрь и закрыл дверь. Стало так темно, что не сразу вновь его разглядеть удалось. А как проморгалась Елица – он уже совсем рядом стоял, нависнув над ней.
– Уйду, когда сам решу, – в его голосе послышалась угрожающая улыбка.
Черты лица княжича проступили сквозь мрак. Глаза блеснули от скупого света месяца, что тонкой полоской падал на пол у лавки. Гроздан снял рубаху и отбросил её на скамью. Елица села, отшатнулась к стене – да бежать некуда.
– Прошу, уходи. Не время…
– Самое время, – он опустил одно колено на постель. – Ты ж не девица уже. Да и до женитьбы ждать уж больно долго. Невмоготу.
Она ударила его по руке, когда к ней протянул. Княжич зашипел коротко, а после хмыкнул и за ворот рубахи её поймал. Дёрнул к себе, заставив приподняться.
– Не ярись. И всем хорошо будет.
Крепким поцелуем он запечатал внутри все возражения, что могли бы сорваться с губ. Елица успела только воздух хватануть и вцепилась в плечи его, силясь оттолкнуть хоть немного. Гроздан обхватил ладонью её шею, чуть сжал, угрожая – дышать стало вовсе тяжко. Одним толчком он опрокинул на лавку и навалился сверху. Задрал рывком подол, всё нетерпеливее шаря под ним и отшвыривая руки Елицы, которая пыталась его остановить. Она всхлипнула, теряя силы в молчаливой и даже тихой борьбе, что со стороны, верно, на возню походила. Но как ни тяжко было когда-то отбиваться от Ледена, да ярость неуёмная сил придавала. А тут просто было страшно и в то же время морочно, словно не с ней всё происходило.
– Всё равно моей женой станешь. Не сейчас, так позже, – жарко забормотал Гроздан, торопливо развязывая гашник.
Раздвинул колени Елицы, но она усилием сумела свести их. Ударить попыталась снова, да княжич руку поймал, прижался губами к ладони, провёл языком по пальцам. Грубым рывком он заставил распахнуться ещё раз и тут же между умостился, не давая вновь закрыться.
– Ну же, – прошептал в ухо, спустился горячими поцелуями по шее. – Не противься. Не отталкивай, люба моя.
Он распустил завязку на вороте Елицы, оттянул его вниз, стаскивая с плеча.
– Оставь меня, добром прошу, – она всеми силами ещё попыталась отстраниться, прикрыть оголённую грудь, уже чувствуя, как прижимается он налитой твёрдой плотью.
– И что ты мне сделаешь? В моём-то доме?
Гроздан в очередной раз пресёк сопротивление и вошел рывком, пальцами сминая её бедро до боли. Замер, тихо выдохнув, почти застонав. Всё внутри сухим жжением обдало. Она закусила губу, вперившись в сводчатый потолок над головой. Защипало глаза слезами, что готовы были пролиться. И две холодные дорожки пробежали по щекам за шиворот.
– Моя теперь. Кто поспорит? – Запорхали губы княжича по груди лёгкими прикосновениями.
Вобрали сосок, и юркий язык обвёл его медленно. Но никакого, самого малого удовольствия не вызывали его пылкие ласки. Елица только слезами давилась, распластавшись под ним. Всё равно теперь стало. Пусть берёт, за чем пришёл, и уходит наконец. Гроздан толкнулся ещё раз, словно утверждаясь в ней накрепко, и задвигался размеренно и сильно.
Он целовал её плечи, сжимал грудь ладонями, оглаживал колени и лодыжки, пытаясь, верно, хоть чем то заставить распалиться в ответ. Да кожа словно онемела, не чувствуя ничего, а в голове стало пусто-пусто. Ни единой мысли. Только размашистые толчки, которыми княжич вколачивался в неё, не давали совсем уж забыться.
Наконец Гроздан замер, легонько содрогнувшись от блаженства, что пробежало по его телу. Не удержал тихого стона. Отстукивали маленькими молоточками по вискам мгновения нежеланного соития. Княжич опёрся ладонью о лавку, внимательно глядя в лицо Елицы, а она даже и взгляд его встретить не пыталась.
– Посмотри на меня, – княжич провёл пальцем по её губам, чуть проникая между ними. Елица отвернулась сильнее. Гроздан качнул бёдрами, ещё оставаясь внутри, и легонько шлёпнул по щеке. – Посмотри, я сказал!
– Видеть тебя не могу… – процедила она.
Запахнула ворот, ещё чувствуя на груди следы его губ, и сомкнула колени, когда княжич выскользнул. Между бёдер теперь горело от грубого вторжения, к которому её тело вовсе не было готово.