условиях потреблять — чистое самоубийство, спятишь от жажды, потому пришлось объявить разгрузочную ночь. Но лучше уж пострадать одну ночь от жажды, голода и холода, чем попасть в руки врага. Пусть даже наши разведчики и засекли лишь его бледную тень, в виде точек на горизонте. Но я сказал, — «в море», и Лга’нхи со мной согласился.
Ну вот, список приведен в порядок согласно существующей реальности. Правда, пришлось допрашивать Гит’евека про имена погибших. Подло, конечно, так издеваться над больным, но что поделаешь — обращаться к другим с такой просьбой я постеснялся. А с Гит’евеком этот разговор провел под маркой «готовности к переходу в загробный мир», мол, не бойся, если что, тебя там наши встретят, давай-ка вспомни их имена.
Ляпни кто мне такое в схожих условиях — устроил бы истерику. А он воспринял это спокойно. Действительно, коли переходишь из одного мира в другой, так уж лучше, чтобы тебя там встретили друзья, чем торчать там один-одинешенек в ожидании появления родни. Кажется, я реально его этим успокоил. Вот только успокоить бы еще и себя.
К моему большому сожалению, из всех моих подопечных он был первым кандидатом в загробный мир. Рана его представляла собой жуткое зрелище, а от былого Гит’евека осталась, дай бог, только половина — бледная, измученная постоянной болью, которую он старательно скрывает, и слабостью, которую он тоже не желает признавать, не принимая чужой помощи.
Я уже прибег к последнему средству — червям. Благо еще после битвы догадался выставить несколько кусков верблюжатинки на солнышко, в которые мухи и отложили свои личинки. Теперь я пересадил появившееся мушиное потомство Гит’евеку, тому парню с раздробленной ногой, которого я штопал первым, и еще одному — с пробитым насквозь плечом и переломанной ключицей. Кажется, в ране остались осколки кости и теперь создают проблемы. Не дай бог, придется снова разрезать и копаться в ране. Боюсь, этого не выдержу ни я, ни пациент.
Зато Бали’гхо — вояка, которому я пришивал скальп, — выздоравливает на удивление легко и уже начал прогуливать перевязки и корчить из себя здорового (пришлось даже Лга’нхи пожаловаться). Кажется, я был прав, утверждая, что голова для местных — это орган второстепенный и кое-кто из них вполне себе сможет жить даже без нее.
А в общем-то, я боялся, что будет хуже. Но, видно, у местных все-таки удивительно сильный иммунитет и здоровье, благодаря тому что слабаки обычно умирают еще во младенчестве. Так что остальные мои пациенты по большей части идут на поправку. Тишка, даже несмотря на прямой мой запрет, уже через пару дней вовсю орудовала котелками и хваталась за весло. Большинство помятых в схватках с верблюдом баб вообще изображают абсолютно здоровых, дабы унылый вид и отсутствие каши не дали повода мужику засматриваться на посторонних баб.
А вот с подружкой Лга’нхи, боюсь, будут проблемы — рана хоть и заживает очень хорошо, но рука потеряла подвижность. По местным меркам, это повод для развода и смены спутницы (спутника) жизни. Кому нужен супруг, не способный выполнять свой супружеский долг? В смысле, защищать семью и добывать харчи или готовить пищу и обихаживать мужа. В наших чудесных степях подобный супруг сам уходил из племени, не обременяя других заботами о себе. А вот как быть с ирокезами? Что-то мне подсказывает, что, даже если все раненые выздоровеют, как минимум трое из них вполне могут остаться калеками. И как в таких случаях поступать мне?
С одной стороны, я пытаюсь заложить в своих подопечных какие-то основы гуманизма. А с другой — калеки — это реальная обуза для племени, мы просто не потянем заботу о них. Ну об этих троих, допустим, еще и сможем позаботиться. Только ведь это была не последняя наша битва, а значит, и потери тоже будут не последние. Короче — проблема! Если в ближайшее время не придумаю, как сделать так, чтобы и они приносили нам пользу, придется изгонять, вернее, не мешать уходить самим. Тоска!
Ну ладно, надо ложиться спать, а то ведь завтра опять целый день грести. Завтра надо успеть дойти до обещанного Кор’теком островка. Потому как церемонию вхождения в племя втихаря провести не получится. Нужен большой костер, громкие камлания и пир. А это лучше делать на изолированном от всех острове.
Глава 13
Да, все было чудесно. И угощение было на славу. И все мои задумки прошли на «ура». А Витек вообще был на высоте и буквально потряс всех. Более того, как показали последующие события, просто совершил некий переворот в мозгах соплеменников.
Но лично меня потрясла Осакат! Все-таки женщина остается женщиной в любых условиях. А главное, когда успела?! Я не знал, то ли ржать, катаясь по пляжу, то ли повысить ее в звании до обер-ученицы шамана.
Надо устраивать такие вечеринки почаще! Прошло восемь дней после битвы у Рогатой скалы, семь дней сумасшедшей гребли, ночей без костров, когда спишь вполглаза, и даже во сне в каждую секунду готов сорваться и бежать. Даже для дубовой психики местных это были немалые напряги.
Вообще, мои давние представления, что жизнь первобытного человека — это сплошь приключения и испытания, были сильно подпорчены книжной романтикой. Обычно это такая же занудная жизнь, как и Там, у какого-нибудь московского клерка или работяги. И даже постоянно висящая над тобой дамокловым мечом тень смерти воспринимается как скучная обыденность.
Дни мало чем отличаются один от другого. Перегон стада, охота или выход в море на утлой лодчонке становятся не приключением, а обычной работой, вроде штамповки одной и той же детали или заполнения сотен одинаковых документов изо дня в день. Воинские набеги тоже случаются гораздо реже, чем разговоры о них, как поездка на рыбалку в моем мире или походы в дорогущий ресторан. А развлечение, типа попеть былины у костра, надоедает похлеще телевизора и сериалов. В общем и целом жизнь тут размеренна и нетороплива. У москвича и то иной раз больше стрессов случается за день, пока он доедет до работы, пихаясь локтями в метро и уворачиваясь от машин на «зебрах».
Мы, ирокезы, в этом отношении, конечно, сильно отличались от остальных.
Вот только не надо думать, что это было предметом радости для всего