Девушка, однако, ловко высвободилась, но не сбежала вниз, а, встретившись с ним взглядом, спросила:
– Сделал ли ты то, что обещал? Буду ли я твоей царицей?
Фараон Аменхотеп глубоко вздохнул.
– Буду ли я твоей царицей? – повторила Тии вопрос.
Царь вздохнул снова.
– Ты не понимаешь...
– Напротив. – Тии отступила. – Я все понимаю слишком хорошо.
– Нет. – Аменхотеп сделал беспомощный жест. – Я не могу совершить столь важный шаг, не получив знамение, свидетельствующее о благоволении богов.
Глаза Тии наполнились таким презрением, что щеки Аменхотепа запылали, словно их обожгло дыханием богини. Его охватила ярость, ибо он больше не мог мириться с тем, что Тии еще не тает в его объятиях.
– Все это не имеет значения! – выкрикнул он, прыгнув вперед и схватив ее за волосы. – Я фараон! И могу делать все, что мне угодно!
Девушка пронзительно закричала и попыталась вырваться, но Аменхотеп схватил ее за плечи и притянул к себе. Потом она ощутила, как рука царя тянется к ее бедрам, и упала назад. Теперь она находилась на самом краю плоской крыши – над садом, где у фонтана прогуливались львы. Один из них, лениво подняв глаза, вперился в нее взглядом. Во внутреннем дворе по другую сторону дворца собрались какие-то люди, видимо привлеченные ее криком.
Аменхотеп рванулся к девушке и схватил ее за лодыжку.
– Ты сделаешь меня великой царицей? – выкрикнула Тии.
Но фараон хрипло дышал, и его рука тянулась ей под подол. Она билась и выворачивалась, чувствуя под собой жесткую крышу...
А потом эта крыша куда-то пропала.
В первый миг Тии не поняла, что произошло: услышав удалявшийся, полный злобы и ужаса крик фараона, она даже улыбнулась, порадовавшись освобождению. Потом ноздри ее заполнились лиственным ароматом, и одновременно тело пронзила боль от сильного удара. Тии догадалась, что упала на крону дерева или за что-то зацепилась. Спружинившие ветви не прервали ее падение, но замедлили его, что и позволило девушке остаться в живых. Спустя долю мгновения она рухнула на влажную, пахнущую травой землю.
Как ни странно, острая вспышка боли не лишила Тии чувств. Хотя на ее теле, похоже, не осталось живого места, она не разбилась насмерть.
Эта мысль первой пришла ей в голову, едва только с глаз схлынула красная пелена. Такой исход казался невероятным, и тем не менее это было правдой.
Долгое время Тии даже не предпринимала попытки пошевелиться – она просто лежала, чувствуя на лице жар солнца, вдыхая запахи акации и тамариска и слушая пение сидевших на ветвях птиц. Глаз девушка не открывала и не имела ни малейшего представления о ходе времени. Однако, когда солнце перестало обжигать лицо, поняла, что настал вечер. Правда, холода она, как ни странно, не ощущала. Тии с удивлением поняла, что ее греет что-то большое и теплое.
Она села. Голову сжало тисками боли – сильной, но, впрочем, вполне терпимой. Ушибы она, конечно, получила, но, учитывая высоту падения, такой финал следовало считать удачей. Осторожно потрогав голову, Тии убедилась, что раны там нет. Тогда она открыла глаза и... обмерла: два льва лежали по обе стороны от нее, а третий свернулся клубком у ее ног. В первый миг ей захотелось горько рассмеяться: ну разве не нелепо – выжить, упав с крыши, чтобы быть съеденной дикими зверями? Однако, вместо того чтобы наброситься на нее и растерзать, львы принялись вылизывать ее раны, словно имели дело не с человеком, а со львицей из своего прайда. Их шершавые языки терли нежную кожу девушки как наждак, но боль уменьшалась и отступала. Наконец Тии ощутила в себе достаточно сил, чтобы подняться на ноги, а едва сделала это, львы, словно домашние коты, принялись игриво валяться и перекатываться на спинах. Тии пощекотала их за ушами, звери потерлись о ее ноги, а когда она направилась к воротам сада, последовали за ней, резвясь и играя, будто огромные котята. Она отодвинула засов и открыла ворота, так что львы были вольны убежать. Но они не отходили от нее ни на шаг. Миновав внутренний двор, отделявший женскую половину, Тии вступила в ту часть дворца, где прежде никогда не бывала. Однако она прекрасно знала расположение покоев фараона по рассказам Эйэ, а потому направилась туда, где его можно было найти с наибольшей вероятностью. Тии миновала одну арку, потом другую... Двое караульных попытались преградить ей дорогу, но, взглянув в ее лицо и увидев сопровождавших ее гривастых хищников, залепетали что-то невнятное и в ужасе расступились.
За аркой находился другой сад. На первый взгляд он показался девушке безлюдным, но потом она услышала отдаленные голоса: какие-то люди вели возбужденный разговор. Тии направилась туда, откуда доносились звуки, и остановилась возле высеребренного лунным светом пруда. Львы по-прежнему держались с нею рядом.
Прислушавшись снова, девушка узнала голос отца – тихий и напряженный от едва сдерживаемого гнева.
– А я говорю, этого не может быть. Она не может быть мертва. Это исключено. А потому, о фараон, я снова спрашиваю тебя: откуда она упала? Я должен найти ее.
– Она мертва, о Юаа! – Аменхотеп помолчал и повторил: – Мертва Я видел это собственными глазами. И вот что странно: весь день, до самого вечера, я так и не смог найти в себе силы, чтобы спуститься и взглянуть на ее лицо. – Он помолчал снова – А ведь не в моих правилах отворачиваться от лика смерти.
– Если ты взглянешь в ее лицо, о фараон, то – я тебе это обещаю – обнаружишь, что она жива Тии не может погибнуть так просто, ибо с самого рождения ее оберегает некая тайна.
Отец ее произнес это с такой уверенностью, что девушка поразилась, тем паче что она не имела ни малейшего представления о том, на чем сия уверенность основана.
– Еще раз говорю тебе, фараон, моя дочь жива! – настаивал Иосиф.
– Если бы так! – воскликнул Аменхотеп и нервно, едва ли не безумно рассмеялся.
– А что, если бы так?
– Тогда я знал бы, что получил знамение и боги дозволяют мне наречь ее великой царицей!
Тии, услышав это, медленно улыбнулась, а потом в первый раз после падения взглянула на свое отражение в пруду. Руки и ноги ее были покрыты рубцами и синяками, волосы спутаны и перемазаны кровью, но, окруженная львами, она выглядела почти богиней, а луна на водной глади увенчала ее голову серебром.
Снова улыбнувшись, она повернулась и продолжила путь по тропинке. Когда Тии приблизилась к говорившим, те умолкли. Лицо Иосифа окаменело, но мгновение спустя оттаяло, и он с безмерной радостью прижал дочь к сердцу. Она рассмеялась, но тут же поморщилась от боли и, высвободившись из рук отца, взглянула в расширившиеся от удивления и неверия глаза царя.
– Но как же... Нет... – запинаясь, промолвил он. – Я же сам... Я сам видел... Ты была мертва.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});