— Тридцать? — Ласточкин пробуравил его живыми глазками из-под спутанных седых бровей. — А не врешь?
— На глаз мерил. — Леша снисходительно пожал острым плечом. — Может, и больше.
Ласточкину этот жест не понравился, он положил тяжелую руку на плечо Леши и попросил по-свойски:
— Не дури, парень. Иди-ка ты домой спать.
Только что в этом зале рыбаки бурно требовали, чтобы рыбу брали у них чуть ли не из сетей, на месте лова, в море. Чтобы Ласточкин присылал за рыбой посуду. И после собрания многие старые знакомцы набились в кабинет, долго еще орали и спорили об этих самых приемных базах или плавучих рыбницах, как их назвать, пропади они пропадом. Будто столько ловили рыбаки, что им трюмов собственных сейнеров не хватало. Совсем забарились! Так и ушли ни с чем, а вот этот паренек всех переждал.
— Спать я мог бы давно уйти, Григорий Ефимович!
— Что ты мне все Григорий Ефимович да Григорий Ефимович, будто я тебе родственник! — закричал Ласточкин. — Я тебя первый раз вижу. Ты кто такой?
— Бригадир. С «Ветерка».
— Вот как?! — не поверил Ласточкин и опять пригляделся к Леше. — Я в твои годы на дубах бычков таскал. У весла сидел, парень! А весла!.. Что за весла были! Как у Магеллана. Шесть метров длиной. А ты, значит, бригадир?
Он и горевал и удивлялся, а по толстому, набрякшему нездоровой багровостью лицу его текла этакая недобрая, с издевочкой, улыбка.
Леша почувствовал, как до боли сдавились и, наверно, побелели губы. Именно в такие минуты Дуся ласково говорила ему: «Остынь, Лешка!» Вероятно, гнев его сейчас выглядел предательски мальчишеским и поэтому смешным.
— Где ж ты рыбу поймал? — спросил Ласточкин.
— У Серых скал.
— И в море?
— В море, мятую, бросили погибать. Трюм забили, а в сетях еще рыба, а девать некуда. Ни баржи, ни того самого дуба, хотя бы и с веслами, на котором вы плавали. Я вас как рыбака хочу спросить: дело это?
Он опять вертел в руках папироску, и Ласточкин вынул спички и кинул на портфель.
— Кури. Ну, а если завтра ты не поймаешь? Я не стану за тобой посуду по морю гонять, щенок! Не буду ждать, гулять вокруг тебя, жечь казенные денежки. Хочешь, чтобы государство за тобой с ладошкой бегало?
— А если поймаю? — спросил Леша, бледнея.
— На берег привези. У меня машина — суну тебе в трюм рыбосос, быстро выкачаю, не задержу. Беги снова в море, лови еще. Или тебе к берегу ходить не хочется? Обслужи тебя в море, чтобы ты лежал на боку? Видно, лень вперед тебя родилась, парень.
— На берегу у меня жена, — ответил Леша. — На берег мне всегда радостно лишний разок сойти. Но ведь рыба-то не ждет.
— В путину надо работать двадцать пять часов! — что есть сил крикнул Ласточкин.
— В сутках-то — двадцать четыре, — отрезал Леша.
— А вы вставайте на час раньше!
— И что это такое, — с надменной усмешкой сказал Леша, — как постарше человек, так — кричать. Будто разговаривать разучились!
— Разве я кричал? — спросил Ласточкин. — Ты брось эти штуки. Брось! Не нервничай! Садись на мое место и действуй, вот тогда видно будет. А я поеду рыбу ловить. С охотой.
Он постучал себя большой пятерней по гулкой груди, а Леша, улыбаясь, покачал белобрысой головой:
— Нет, Григорий Ефимович, я вам своего места не уступлю. Честное слово.
— Занятная же ты личность, бригадир с «Ветерка», — задумчиво протянул Ласточкин. — Ты думаешь, это просто — трестом управлять? Причалы, механизмы, рыбные цеха на берегу, а берег-то на сотни километров, заводы, бумаги… Вы ловите рыбу, а я ее — соли, копти, храни, вывози.
— Не вы один…
— Я один! — перебил Ласточкин. — Вас-то много, а я один! И еще — «не кричи», дьявол ты разэдакий! Да мне некогда с тобой разговаривать, а кричу я быстро и понятно. Пока!
На улице моросило. Под узким козырьком подъезда захрустел чей-то дождевик, быстрая тень мелькнула и скрылась за афишной тумбой. Ласточкин окликнул грозно:
— Кто?
И покосился на фонарь, забрызганный дождевыми каплями, точно вынутый из воды. Тень выглянула и остановилась у щита с мокрым объявлением о состоявшемся уже собрании рыбаков.
— Дуся это, — прозвучал знакомый девичий голос.
— А тебе чего здесь надо?
— Ничего. Просто жду.
— Не меня, конечно, — грустно пошутил Ласточкин. Он оглянулся на дверь и шагнул в лужу здоровенным резиновым сапогом. И так пошел в шумную сырую темноту, прямо по лужам.
А Дуся, увидев того, кого она ждала, побежала, прижалась, накрыла его краем своего плаща и прошептала:
— Ты с ним о квартире говорил, Лешка?
— Нет.
— А я думала — о квартире. Опять нет. О чем же? Рассказывай, чего ты у него добился?
— Ничего.
— А чего просил?
— Это совсем не важно.
— А какое у него было выражение лица?
— Выражения лица у него не было. Все выражение у него жиром заплыло.
— Какой ты злой!
— Хочешь, отучусь?
— Нет, не надо. Сначала добейся квартиры. Злись сильней!
— Р-р-р, — притворно зарычал Леша в самое лицо ей и вдруг осекся, почти задохнувшсь от радости, что лицо ее с двумя родинками на щеке, из-за которых он говорил: «Ты у меня не потеряешься», что глаза ее, что губы ее были так близко.
— Фу, Леша, — сказала она, — нельзя так целоваться. Лампочки, висевшие на тонких проводах поперек мокрой улицы, опрокидывали навзничь городские акации. Мелкая их листва липла к сапогам, трепетала в лужах.
— Куда мы идем? — спросил Леша.
— Хочу посидеть с тобой у моря, как другие. Они сидят вечерами, когда ты плаваешь.
— Дождь. Не боишься?
— Я пошутила, — сказала Дуся. — Смотри.
Он не разобрал, что она держала в руке.
— Что это?
— Ключ.
— Откуда?
— Сестра уехала. В командировку. У нас есть своя комната! Идем.
— Через бульвар? — быстро спросил он. — Напрямик?
Они подошли к бульвару, разбитому на послевоенных пустырях. Сами горожане сажали здесь деревья и цветы и любили гулять среди не очень щедрой, но все же ласковой и веселой их пестроты. Ветры, несдержанные, хлесткие и холодные, быстро задували цветочные клумбы, как костры, и они, бывало, лишь грустно тлели, не разгоревшись.
В траве самого большого газона плохо пряталась сквозная тропа.
— Напрямик нельзя, — сказала Дуся.
— Не мы первые.
— Сейчас милиционер засвистит.
— Он спрятался от дождя. И потом, почему здесь люди протоптали тропку? Здесь удобнее. Значит, и надо узаконить ее и посыпать песком.
— Всюду свой порядок, — смеясь возразила Дуся. — Ах, Лешка, Лешка! Ты анархист!
— Потише! — шутливо предупредил ее Леша. — У меня ружье!
2
Раньше никогда Леша не держал ружья в руках, но на первой же охоте убил зайца. Он шел степью, по ломкой стерне, заросшей полынью, вспугивая по бокам неправдоподобных, как попугаи, сизоворонок. Странно было видеть этих ярких, бьющих в глаза сверкающей голубизной птиц в серой степи. И радостно. Может быть, он любил все нарядное?
Мягкая дорога со следами тракторных гусениц неожиданно нырнула под ноги из полыни. Солнце садилось за спиной, а вдалеке, над морем, вытягивалось тонкое, темное облако.
Вдруг Лешу обогнала машина и, взвизгнув тормозами, остановилась в трех шагах перед ним. Его окатило волной тяжелой пыли. Когда пыль снесло в сторону, он приоткрыл глаза и увидел, что из брезентового кузова «газика» высунулась круглая голова Ласточкина.
— Садись, знакомый! — крикнул тот.
— Спасибо!
Они поехали, то и дело прыгая на кочках, ранее незаметных для ног.
Ласточкин укоряюще чмокнул губами:
— Видишь, ты и на охоту сбегал, а мне все некогда…
— Пока шторм, — сказал Леша, — мотористы на «Ветерке» занялись профилактикой. Почему бы и не поохотиться? — и пригласил Ласточкина к себе на «Ветерок» на зайца.
— Зайца надо часа три с уксусом отмачивать, — буркнул Ласточкин. — Видать, охотник ты никакой.
— Никакой, — сознался Леша.
Шофер поинтересовался, будут ли заезжать в голубинский рыбный цех. Ласточкин никогда не пропускал ни одного рыбного цеха по дороге, куда бы ни ехал, и здесь тоже решил задержаться.
— А я до Тони сбегаю, — сказал шофер, когда подъехали к воротам рыбного цеха, и выпрыгнул первым.
— Девушка тут одна работает, — пояснил Ласточкин, долго, с кряхтением выбираясь из тесной машины, — небывалой красоты. Погляди пока, если охота.
— Нет, — сказал Леша.
Вскоре Ласточкин вернулся на свое место и сразу стал беспокойно сигналить. Прибежал шофер, и двинулись дальше. По-осеннему быстро смеркалось, море заиграло огнями, как фокусник факелами.
— У какого причала твой «Ветерок» стоит? — как бы между прочим спросил Ласточкин.
— Возле пятого, — ответил быстро Леша.
Там обычно стояли корабли базы государственного лова, и Ласточкин распорядился, чтобы шофер ехал туда.