— Полный! — скомандовала Леля.
Лодка развернулась, поплыла и… пристала к берегу.
— А все-таки покатались! — сказала Леля, первой спрыгнув на пляж.
Она подхватила свой сарафан, надела на ходу, и он тут же промок пятнами от купальника.
…Два дня после этого Леля купалась в другом месте и заплывала, куда хотела. Мальчишки же подружились с лодочником и даже катались в его лодке. Звали и Лелю. Но она с Гулливером отрабатывала на волейбольной площадке подачу. Становилось скучно — садилась на мяч. Гулливер усаживался напротив и вытирал пот с лица. И снова кидали мяч друг другу.
Вокруг стояли горы, облитые солнцем. На ближнем склоне Леля увидела цепочку живых фигурок, пригляделась и узнала ребят.
— Куда это они? — спросила она почти испуганно.
— Да на озеро… — нехотя отозвался Гулливер. — Потащились… В такую жарищу!
— На какое озеро?
— Где-то в горах.
— А кто сказал?
— Костя.
— Костя? Какой?
— Да этот… лодочник!
— Седой? — спросила Леля. — А он пойдет?
— Нет. Он же плавает. На своем дредноуте.
— Тогда я пойду.
И Леля побежала.
Она была городской девочкой, и ей очень захотелось взглянуть на горное озеро. Гулливер схватил мяч и кинулся следом.
И вот перед ними открылись горы. Издали они казались голыми и неживыми, а вблизи словно переменились. В каждой выемке, будто в пригоршне, горы держали миндаль и кизил, а из каждой трещины по узловатым стеблям, как по веревкам, выбирался дикий виноград.
Бледно-розовые, в цвету, кусты шиповника стояли на самой высокой скале, куда забралась Леля. Среди камней попадались загадочные метлы мелких-мелких цветов на коротких ножках, точно обрызганные синькой. Сорвешь куст — и сразу букет в руке.
Леля прыгала с камня на камень, не подавая руки Гулливеру, все время пытавшемуся поддержать ее, словно она могла упасть!
Далеко внизу, на воде, точкой кружился «дредноут» с лодочником. Интересно, знает ли он, что это за синий бурьян, и какая гора виднеется справа и какая слева, и что прячется за ними. Должен знать — он ведь местный.
Озеро выглядело просто, с осокой по одну сторону и кустарником по другую, словно кто-то взял его снизу, поднял сюда и оно так и осталось синеть среди громоздившихся в небо скал.
Леля нырнула в озеро в чем была, и вода, оглушающе ледяная, сковала ее. Мальчишки закричали, протянули с берега руки.
— Гулливер, — попросила Леля, не попадая зубом на зуб, когда выбралась на берег, — дай мне свои штаны!
Все мальчишки были в трусах, но Гуля не позволял себе такой вольности и даже днем носил брюки, а по вечерам ходил в пиджаке и галстуке.
— Пожалуйста, — сказал он Леле, чересчур громко захохотав. — Ты утонешь в них.
— Не утону! — крикнул она, побежав к курчавой серебристо-зеленой рощице за озером. И сейчас же появилась оттуда в подвернутых Гулливеровых штанах. — Ребята! Здесь миндаль!
Миндаля нарвали в майки столько, что всю обратную дорогу грызли, грызли и еще принесли с собой. Зубы у Лели потемнели от кожуры молодых орехов. Для мамы она несла тот неизвестный синий куст.
Мама поцеловала Лелю, но сказала:
— На кого ты похожа?
— Я тебя огорчаю? — серьезно спросила Леля.
Положив голову на мамино плечо и глядя в сторону, она вдруг припомнила… Маленькую ее всегда вертели, когда она приходила со двора. Ботинки в грязи, руки тоже, повернут спиной — на спине мел!.. «У нас не дочка, а бандит какой-то растет», — говорил обиженно папа. «Давай отдадим ее кому-нибудь», — предлагала мама. «А кто ее возьмет?»
Неожиданно захотелось домой. И, подсчитав, она не пожалела, что до отъезда осталось так мало.
Но конечно же надо было сходить еще к далекой бухте, так условились с мальчишками. Возле этой бухты попадались совершенно редкие сердолики. У Лели был один, но такой ничтожный, что его стыдно показывать дома…
О далекой бухте ребятам тоже рассказывал лодочник Костя.
Туда не было ни обычной дороги, ни даже козьей тропы. Скалы, охраняющие ее, отвесно падали в море, и в бухту можно было заплыть только из соседнего заливчика, где среди мягких бородатых камней, залезших в водоросли, сидели здоровенные крабы.
— Нет, нет, — настойчиво возражала мама утром. — Я тебя никуда не пущу! Идти да еще плыть!
— Мамочка! — умоляла Леля. — Я принесу тебе живого краба!
— Спасибо. Мне совершенно не нужен живой краб, — отвечала мама. — Что я с ним буду делать?
Они разговаривали в своей комнате, расположенной на втором этаже дома отдыха, а внизу, в парке, под балконом, Лелю давно дожидался Гулливер.
— Не нравится мне этот ваш… семафор, — строго сказала мама, поглядев в окно. То ли как железнодорожница, то ли оттого, что Гулливер готов был весь день проторчать под балконом, мама спутала его прозвище. — И зачем тебе эти крабы?
— Сердолики! — нахмурилась Леля. — Ну, я не пойду.
— Ну, иди, иди, — разрешила мама, улыбнувшись чуточку грустно.
Конечно, Гулливер ходит и ходит тенью, но эта бухта! Так хотелось туда попасть!
Дорога карабкалась с перевала на перевал. Не шли, а ползли по острым камням, а вдоль скалы плыли так долго, что едва хватило сил. Потом ничком лежали на сером пляже, заваленном булыжниками величиной с кулак, а потом ходили согнувшись и до рези в глазах искали сердолики, камни-огоньки, будто это брызги моря остекленели в минуты здешних рассветов и затерялись в крупной гальке пляжа.
Галька отзывалась на каждый шаг: хруп, хруп. Леля наступала потверже: хруп, хруп. Снова ей казалось, что она в далеком путешествии, на земле, где еще не было людей.
С этим чувством она брела назад.
— Костя! — удивленно крикнул кто-то из мальчишек.
Леля посмотрела.
Под скалой качалась знакомая лодка, но она была пуста. А Костя еле был виден на верху скалы. Он помахал рукой и стал провожать ребят и Лелю взглядом, пока они не спустились в ущелье, все поросшее тихой рыжей травой, угрюмо сидящей на камнях.
Леля оглянулась.
В то самое мгновение, когда она оглянулась, Костя, взмахнув руками, отделился от скалы и вниз головой полетел с нее в море.
И Леля подбежала к обрыву, остановилась и замахала тапочкой, что несла в руке, а когда опомнилась и заглянула в тапочку, сердоликов там не было. Ее камни-огоньки, собранные с таким трудом, все разлетелись.
Костя сидел в «дредноуте», не поднимая головы.
— Что ты тут увидела? — послышался за спиной голос Гулливера.
— Интересное занятие — целый день кататься на лодке. Правда? — съязвила она.
— Он же подрабатывает, — небрежно объяснил Гулливер. — Зимой учится, а летом людей спасает.
Леля повернула к нему свое загорелое лицо. Упругие губы ее сложились неожиданно по-взрослому: не то в улыбке, не то в усмешке. Если бы Гулливер был внимательней, он заметил бы это, но он только потянулся к ней губами, и она увидела, как рыжеватый пух блестит над его верхней губой.
— Что ты хочешь? — спросила Леля беспомощно.
— Я? Поцеловать тебя.
— А если я не хочу? — спросила Леля, точно ждала от Гулливера совета. — Уйди!
Гулливер потянул носом.
— А что ты сделаешь?
— А вот что!
Она шлепнула по его наклоненной голове пустой тапочкой и, приложив руки к бокам, «солдатиком» прыгнула со скалы вниз, и сразу сердце у нее задрожало и онемело от ветра.
Вынырнув, она увидела впереди ворох брызг. К ней плыл Костя. Она повернула и поплыла от него к берегу. Но он вылез раньше.
— Оттуда еще никто из девчат не прыгал!
— А что? — зло спросила Леля, стараясь сдержать дыхание.
— Эй! — задрав голову, крикнул Костя Гулливеру. — Прыгай! Чего он не прыгает?
— Леля-а! — долетел сверху голос Гулливера. — Я на-рочно-о!
Поднимая пыль, со скалы скатился камень и глухо бултыхнулся в воду.
Леля забросила назад волосы. Извилистые струйки потекли по ее шее, по ее крепким мальчишеским плечам. Она посмотрела на босые ноги: вторая тапочка слетела во время прыжка и утонула.
— Сердолики мои пропали, — вздохнула Леля. — Жалко.
— Еще можете сходить.
— Я уезжаю.
— Когда?
— Сегодня, — ответила Леля очень сердито.
— Леля, — кричал Гулливер со скалы.
— А я думал… — сказал Костя и помолчал. — Я хотел вашим ребятам показать, где пещеры. Там кристаллы железняка как золотые шестигранники. Будто бы их мастер сделал. А еще есть каньон — туда ночью забираются на луну смотреть. Но днем там лучше. Красные скалы. Еще есть у нас родник в горах, — говорят, целебный. Кратер вулкана…
Он снова примолк.
— К нам сейчас две экспедиции приехали из Ленинграда, — прибавил он, глядя в море и думая о своем. — С ними интересно ходить…
— А вы ходили?
— Ага. Смотрите, — вдруг сказал он равнодушно, — дельфины играют…