Он говорил что-то еще, отвечал на вопросы, задаваемые немного смущенным тоном. Потом снова повисла тишина. Стоя в тишине, прижавшись друг к другу, они слышали, как тикают часы, как бьется сердце: казалось, сейчас оно было у них одно на двоих. Время перестало быть осязаемым, они уже не понимали — возможно, оно снова остановилось, возможно, просто бежало слишком быстро, не касаясь земли и не оставляя следов. Потом в тишине раздался звонок. Один, другой, третий…
— Снимите трубку, — услышала Саша. — Подойдите к телефону и снимите трубку.
Она почти не понимала, о чем ее просят. Денис, сжимая ее ладонь в своей ладони, потянул ее к столу. Она послушно пошла вслед за ним и коснулась пальцами незнакомой телефонной трубки. Коснулась, подняла, приложила к уху…
— Узнала? Я думаю, ты меня узнала, несмотря на то, что так много времени прошло…
— Где она? Где Марина? Что ты с ней сделал?
Он рассмеялся — громко, надрывно.
— Значит, узнала…
— Где Марина? Прошу тебя, умоляю…
— Вот как заговорила… А что взамен?
— Все… Проси, что хочешь.
— Ничего не надо, — его голос снова стал ледяным. Она видела, как будто здесь, напротив, его глаза — все те же. Серые, ледяные. Мертвые.
— Ничего не надо. Я просто хотел, чтобы ты знала — за все в жизни надо платить. Теперь пришла твоя очередь — платить…
— Прошу тебя. Умоляю. Пожалуйста, не причини ей зла… Не причиняй ей боли…
— Ей не будет больно, — он усмехнулся в трубку. Ей будет даже интересно — лететь.
— Лететь? — холодея, переспросила Саша. — Ты сказал — лететь?
— Ну да. Жаль, что у нее нет крыльев. Без крыльев летать… неудобно. Я просто хотел, чтобы ты знала…
В трубке послышались короткие гудки. Саша подняла лицо. Она чувствовала, как земля уходит из-под ног, и знала, что это — навсегда.
— Шестьдесят три, ноль восемь, — послышался далекий голос. — Автомат. Крымская, пятнадцать… Срочно на выезд. Сетка. Да, сетка — обязательно. Срочно.
Она чувствовала, что это навсегда. И теперь хотелось только одного — быстрее. Перестать видеть, слышать, чувствовать, жить. Последняя опора — холодная ладонь, сжимающая пальцы — тоже исчезла. Она посмотрела на Дениса, зная, что видит в последний раз, и попыталась слабо улыбнуться ему. Она хотела сказать, что любила его все эти годы, хранила тепло их любви, но теперь это уже не имело значения. И все же, наверное, нужно было попросить прощения — перед тем, как уйти навсегда? Может быть, тогда она скорее попадет туда, куда так стремится? Может, тогда ее полет будет легче и стремительнее?
— Куда же ты? — только и успела она произнести, не понимая, почему он вдруг разжал пальцы, словно отпуская ее, поняв, что больше уже ничем в этой жизни не сможет ей помочь. — Куда же ты? — повторила она и бессильно рухнула на диван. Но его уже не было — он исчез так же внезапно, как и появился. А может быть, все это ей только приснилось?…
Выскочив на проезжую часть, Денис бросился наперерез проезжающей мимо машине. Водитель, рассыпавшись матерной тирадой, распахнул дверцу, собираясь набить сумасшедшему прохожему морду.
— Крымская, пятнадцать. Срочно. Быстрее. Прошу тебя.
Слова застряли в горле, так и не выплеснувшись — видимо, было что-то такое в лице этого парня, что заставило водителя посильнее нажать на газ. Выжав из своего потрепанного «жигуленка» немыслимую скорость, он домчал нежданного пассажира до места назначения всего за пять — семь минут, не обращая внимания на красный свет светофора, лавируя между машинами на центральной улице.
Денис выскочил из машины и огляделся. Пятиэтажный дом, возле которого притормозил «жигуленок», ничем не отличался от десятков таких же домов, расположенных рядом. Табличка с затертыми цифрами криво висела на торце задания — «15». Он стоял, смотрел на табличку и чувствовал, что хочет умереть. Хочет умереть, потому что не знает, что ему делать дальше. Он сделал бы все возможное и невозможное, если бы только знал, что ему нужно делать. Будка телефона-автомата примостилась возле первого крайнего подъезда пятиэтажки. Она была пуста, и вокруг было абсолютно пусто. Не было никого, ни одного человека, ни одной живой души — только он и небо. Небо, которое манило его к себе точно так же, как манило несколько минут назад к себе Сашу. Небо, которому нельзя было ответить «нет» — оно было слишком могущественным и неумолимым. Ему можно было только покориться. Бессмысленно было бы просить о чем-то холодное и бездушное небо. Но Денис, подавляя растущий страх перед его величием, все же заставил себя поднять голову и посмотреть туда — наверх, чтобы обратиться к небесам с самой последней просьбой. Просьбой о том, чтобы они оставили здесь, на земле, маленькую девочку — его дочку, пятилетнюю Марину, которую он никогда в жизни не видел, но любил так сильно, как не любил никого не свете. Чтобы оно, небо, не забирало ее к себе так рано — слишком рано, слишком несправедливо…
Он поднял голову, собираясь закричать — и в этот момент увидел ее.
Что-то голубое, на самом краю. А за спиной — черное, огромное. И это черное давило, толкало — вниз, на землю. Крыша была трамплином к небесам. Прошла доля секунды, и голубое сорвалось с трамплина, полетело — навстречу вечности…
И в этот момент он понял, что должен сделать.
Он должен забыть о том, что это — голубое, летящее, стремительно несущееся навстречу смерти. Он должен забыть о том, что это. Он не должен видеть платье, распахнувшееся навстречу ветру, крошечные, беспомощно болтающиеся ножки в розовых ботинках, черные пряди волос — на голубом.
Он должен видеть — мяч. Свой мяч. Единственный и решающий мяч, который он не имеет права не взять.
В тот же миг все изменилось. Ужас, сжимающий горло, отступил, сдал свои позиции. Его место занял привычный расчет — расчет скорости полета и угла падения. Все стало понятно, привычно. День за днем, месяц за месяцем — годами отрабатывал на тренировках Денис этот прыжок. Пятнадцать лет ежедневных тренировок — теперь он знал, ради чего он обливался потом, ради чего не уходил с поля даже тогда, когда уходили все. Ему нужно было подготовиться, как следует подготовиться к этому решающему прыжку. Потому что он просто не имеет права не взять этот мяч.
И он его взял, пошатнувшись от удара уже в тот момент, когда все было кончено, уступив силе притяжения земли, которая теперь тянула к себе их двоих. Теперь их было двое, они были вместе… Падая, Денис успел подумать о том, что эта девочка удивительно на него похожа. Похожа, как две капли воды…
Через пару минут послышались звуки милицейской сирены. Когда опергруппа выскочила из машины, Денис все еще продолжал лежать на сером асфальте, прижимая к себе невесомое тело своей дочери.