— Что ж, — сказал Лидон, отворачиваясь, — благодарю богов, что мне придется сражаться не со львом и не с тигром; даже ты, Нигер, не такой свирепый противник, как они.
— Но не менее опасный, — сказал гладиатор со зловещим смехом.
И зрители, восхищаясь его сильными руками и свирепым лицом, тоже засмеялись.
— Возможно, — сказал Лидон небрежно и, расталкивая толпу, пошел к двери.
«Пойду-ка и я за ним, тогда мне меньше бока намнут, — подумал благоразумный Сосий, торопясь вслед за Лидоном. — Толпа всегда расступается перед i Радиатором, заодно и мне будет свободнее».
Сын старика Медона быстро шел сквозь толпу, и которой многие узнавали его.
— Это храбрец Лидон, завтра он выступит на арене, — сказал один.
— Я поставил на него, — сказал другой. — Глядите, как уверенно он идет!
— Успеха тебе, Лидон! — напутствовал его третий.
— Лидон, сердце мое с тобой, — прошептала хорошенькая женщина из среднего сословия. — Если ты победишь, то мы еще встретимся.
— Красавец, клянусь Венерой! — воскликнула девочка лет тринадцати.
— Благодарю вас, — отвечал Сосий, всерьез приняв это на свой счет.
Хотя у Лидона были самые чистые помыслы и он никогда не занялся бы этим кровавым ремеслом, если б не надежда выкупить отца на свободу, его все же не оставили равнодушным эти замечания. Он не думал о том, что те же голоса, которые сейчас его расхваливают, завтра, возможно, будут приветствовать его предсмертные муки. Он был великодушен и добр, но вместе с тем горяч и безрассуден, воображал, будто презирает свою профессию и начал гордиться ею. Теперь он видел, что сделался знаменитостью; его шаги стали еще легче, лицо оживилось.
— Нигер, — сказал он, выбравшись из толпы, и резко повернулся, — мы часто ссорились; нам не придется сражаться друг против друга, но вполне возможно, что один из нас завтра умрет. Дай же мне руку.
— С превеликим удовольствием, — сказал Сосий, протягивая руку.
— А! Это что за дурак? Я думал, здесь Нигер!
— Прощаю тебе твою ошибку, — сказал Сосий снисходительно. — Ничего. Ошибиться нетрудно — мы с Нигером почти одинакового сложения.
— Ха-ха! Вот здорово! Да Нигер придушил бы тебя, если б это услышал!
— У вас, гладиаторов, очень неприятная привычка разговаривать, — сказал Сосий. — Поговорим лучше о чем-нибудь другом.
— Ступай прочь, — сказал Лидон с нетерпением. — Мне не до тебя!
— Еще бы, — согласился раб. — Тебе есть о чем подумать: завтра ты в первый раз выйдешь на арену. Я уверен, что ты умрешь храбро!
— Да падут твои слова на твою же голову! — сказал суеверный Лидон, потому что ему вовсе не по душе пришлось напутствие Сосия. — Умру! Нет, я верю, что мой час еще не пробил.
— Кто играет со смертью, должен быть готов к проигрышу, — сказал Сосий зловеще. — Но ты крепкий малый, и я желаю тебе удачи. Прощай!
С этими словами раб повернулся и пошел домой.
— Надеюсь, он не накаркал беду, — сказал Лидон задумчиво. — Я мечтаю освободить отца и полагаюсь на свою силу, а о смерти вовсе и не думаю. Бедныймой отец! Я у него единственный сын. И если я умру…
Гладиатор прибавил шагу, как вдруг на другой стороне улицы он увидел того, кто занимал его мысли. Опираясь на палку, согнутый заботами и годами, понурив голову, седовласый Медон неверными шагами медленно приближался к гладиатору. Лидон на миг остановился: он сразу понял, что привело сюда старика в столь поздний час.
«Он, конечно, ищет меня, — подумал гладиатор. — Приговор, который вынесли Олинфу, привел его в ужас, он больше прежнего возненавидел арену и хочет убедить меня отказаться от поединка. Мне нельзя с ним сейчас видеться — как вынесу я его мольбы и слезы!»
Все эти мысли, которые мы здесь излагаем так пространно, промелькнули в голове Лидона как молния. Он резко повернулся и быстро пошел назад. Он не останавливался до тех пор, пока, запыхавшись, не поднялся на невысокий холм, откуда был виден самый веселый и блестящий квартал города. Он окинул взглядом притихшие улицы, сверкавшие в свете луны, которая только что взошла и живописно освещала шумную толпу у амфитеатра, и это зрелище поразило его, хотя по природе он был груб и не впечатлителен. Он присел отдохнуть на ступени пустынного портика и почувствовал, что тишина успокаивает его и вливает в него новые силы. Перед ним сиял огнями дворец, где хозяин давал пир. Двери были открыты ради прохлады, и гладиатор видел множество гостей за столами в атрии; в глубине, перед длинной анфиладой ярко освещенных комнат, искрились в лунном свете струи фонтана. Колонны были украшены гирляндами, всюду сверкали редвижные мраморные статуи, и вдруг среди взрывов веселого смеха зазвучала песня:
Довольно сказок про Аид!Нам лгут жрецы для устрашенья,Забыв про совесть и про стыд.И нет нам, бедным, утешенья!
Но Зевсу тоже свет не мил.Нелегок, братцы, божий жребий:Зевс про дела свои забыл,Разглядывая смертных с неба.
Нас Эпикур великий спас.Был предречен конец нам лютый:Замуровать хотели насВ Аид, а он разрезал путы.
И, если есть на свете Зевс,Сердиться он на нас не будет:Ведь мы и сами боги здесь,Под небом, хоть душою — люди.
Мы пьем вино, веселый плясНам греет души, будит ноги…Богам небесным не до нас,А на земле мы сами — боги.
Когда Лидон (который, хоть и был не слишком благочестив, но все же испугался, услышав эту песню, воплощавшую модную философию того времени) оправился от испуга, мимо прошла кучка людей, судя по их простой одежде — из среднего сословия. Они о чем-то разговаривали и, видимо, не заметили гладиатора.
— Какой ужас! — сказал один. — Олинфа отняли у нас! Мы лишились своей правой руки. Когда же Христос сойдет на землю, чтобы защитить нас?
— Неслыханное злодейство! — сказал другой. — Приговорить невинного к той же казни, что и убийцу! Но не будем отчаиваться. Гром с Синая еще прогремит, и бог спасет Олинфа…
Лидон посидел немного и встал, чтобы идти домой.
Как безмятежно спал в звездном свете чудесный город! Как тихи были его украшенные колоннадами улицы! Как мягко пробегали темно-зеленые волны по купам дальних рощ! Каким высоким, безоблачным и синим было спящее небо Кампании! И все же это была последняя ночь веселых Помпеи, колонии древних халдеев, легендарного города Геракла, излюбленного приюта веселых римлян.[81] Век проходил за веком, не задевая, не разрушая его, а теперь последний луч трепетал на циферблате его судьбы! Гладиатор услышал позади себя чьи-то легкие шаги — несколько женщин возвращались от амфитеатра домой. Обернувшись, он увидел странный призрак. Над вершиной Везувия, едва видимой вдали, струился бледный, призрачный, мертвенный свет — мгновение он мерцал на небе, потом исчез. И в тот же миг весело и пронзительно зазвучал голос молодой женщины: