— Я вовсе не хочу быть жестоким и не прочь поболтать с тобой. Но помни, больше никаких хитростей, никаких уловок!
— Нет, нет. Скажи мне, добрый Сосий, который час?
— Уже вечер — стадо коз возвращается домой.
— О боги! Чем кончился суд?
— Оба приговорены к смерти.
Нидия подавила крик.
— Ах, я так и думала! Когда же их казнят?
— Завтра на арене. Если б не ты, несчастная, мне тоже позволили бы пойти посмотреть.
Нидия прислонилась к стене. Она не выдержала — ей стало дурно. Но Сосий не заметил этого, потому что уже смеркалось и к тому же он был поглощен собственными заботами. Он продолжал жаловаться, что лишился такого интересного зрелища, и сетовал на несправедливость. Арбака, который из всех рабов выбрал в тюремщики именно его; но, прежде чем он высказал половину своих жалоб, Нидия с глубоким вздохом пришла в себя.
— Ты вздыхаешь, тебе жаль меня! Что ж, это все-таки утешение. Раз ты понимаешь, сколько из-за тебя неприятностей, я постараюсь не ворчать. Тяжело, когда с тобой плохо обращаются и никто тебя не жалеет.
— Сосий, сколько тебе нужно, чтобы выкупиться на свободу?
— Сколько? Ну, скажем, тысячи две сестерциев.
— Благодарение богам! Не больше? Видишь эти браслеты и цепь? Они стоят вдвое дороже. Я отдам их тебе, если ты…
— Не искушай меня. Я не могу тебя отпустить. Арбак жесток и беспощаден. Он бросит меня в Сарн на съедение рыбам. Увы! Тогда все сестерции в мире не оживят меня. Лучше уж я буду жить, как пес, чем умру, как лев.
— Сосий, подумай, ты будешь свободен. Подумай хорошенько… Отпусти меня только на один час! Я уйду в полночь и вернусь еще до рассвета. Ты можешь дажепойти со мной.
— Нет, — сказал Сосий твердо. — Один раб ослушался Арбака и исчез без следа.
— Но по закону хозяин не властен над жизнью раба.
— Закон этот хорош, да толку от него мало. Уж я-то знаю, законы всегда на стороне Арбака. И, кроме того, когда меня убьют, какой закон сможет вернуть мне жизнь?
Нидия ломала руки.
— Значит, нет никакой надежды? — сказала она в отчаянии.
— Никакой, покуда сам Арбак тебя не отпустит.
— Если так, — сказала Нидия быстро, — может быть, ты, по крайней мере, снесешь мое письмо. За это хозяин тебя не убьет.
— А кому?
— Претору.
— Претору? Ни за что! Я знаю, меня тогда заставят давать показания на суде. А рабов допрашивают под пыткой.
— Прости, я не то хотела сказать, слово «претор» вырвалось у меня случайно, я имела в виду совсем другого — веселого Саллюстия.
— А! Зачем он тебе понадобился?
— Главк был моим господином; он купил меня у жестокого хозяина. Он единственный был добр ко мне. А теперь он должен умереть. Я никогда не будусчастлива, если не смогу в этот час испытания подать Главку весть, что хоть одно сердце ему благодарно. Саллюстий его друг. Он передаст мое письмо.
— Я уверен, что он этого не сделает. Главку есть о чем подумать до завтра, и ты, слепая девушка, напрасно хочешь его побеспокоить.
— Послушай, — сказала Нидия, вставая, — хочешь ты стать свободным? Это зависит от тебя. Завтра будет уже поздно. Никогда свобода не покупалась такой дешевой ценой. Тебе ничего не стоит уйти из дома незаметно. Меньше чем за полчаса ты успеешь вернуться. И ты не хочешь сделать такой пустяк, чтобыполучить свободу?
Сосий был взволнован. Правда, просьба показалась ему на редкость глупой, но ему-то что за дело? Тем лучше. Можно крепко запереть Нидию, а если Арбак и узнает о его отсутствии, то это не такой уж страшный проступок, он отделается выговором. Если же Нидия напишет в своем письме больше, чем она говорит, если напишет, что она под замком — о чем хитрый Сосий сразу догадался, — не страшно! Арбак не узнает, что письмо отнес Сосий. Словом, награда была огромна, риск невелик, соблазн неодолим. Сосий больше не колебался.
— Давай сюда свои побрякушки, я снесу письмо… Или нет, погоди — ты ведь рабыня, и эти украшения принадлежат не тебе, а твоему хозяину.
— Главк подарил их мне, а он мой хозяин. Да и как может он теперь их потребовать? Кто еще знает, что они у меня?
— Ну ладно, сейчас я принесу тебе папирус.
— Нет, не папирус, а табличку и стиль.
Нидия, как читатель вскоре увидит, была дочерью благородных родителей. Они делали все, чтобы облегчить ее несчастье, а ее острый ум быстро схватывал знания. Поэтому, несмотря на свою слепоту, она еще ребенком, хоть и не в совершенстве, выучилась ощупью писать острым стилем на навощенной табличке. Когда Сосий принес ей табличку, она нацарапала несколько строк по-гречески, на языке своего детства, который знал почти каждый италиец из высшего сословия. Потом она тщательно перевязала письмо ниткой и запечатала воском. Прежде чем отдать его Сосию, она сказала ему:
— Сосий, я слепа и сижу взаперти. Быть может, тебе вздумается обмануть меня, не выполнить поручения, а лишь сделать вид, будто ты отнес письмо. Нотогда я торжественно обрекаю твою голову Немесиде, твою душу — адским силам. Дай мне правую руку и повторяй за мной: «Клянусь землей, по которой хожу, стихиями, которые властны над жизнью и смертью, клянусь Орком-мстителем и всевидящим Юпитером Олимпийским, что я честно выполню свое обещание ипередам это письмо в собственные руки Саллюстия! А если я нарушу клятву, пускай все проклятия неба и ада падут на меня!» Довольно. Я верю тебе — вот твоя награда. Уже темно, не теряй же времени.
— Ты странная девушка и здорово напугала меня. Но я тебя понимаю. И если только я сумею найти Саллюстия, то отдам ему письмо, как поклялся. За мной, конечно, водятся небольшие грешки, но нарушить клятву — ни за что! Это пускай благородные делают.
Сосий ушел, тщательно задвинув тяжелый засов на двери и замкнув его на замок. Он повесил ключ на пояс, сходил в свою каморку, закутался с головы до ног в широкий плащ и незаметно выскользнул через заднюю дверь.
Улицы были пустынны. Вскоре он добрался до дома Саллюстия. Привратник велел ему оставить письмо и уйти, потому что Саллюстий оплакивает Главка и его ни под каким видом нельзя беспокоить.
— Но я поклялся передать ему письмо в собственные руки и сделаю это!
И Сосий, по опыту зная, что всякий Цербер любит, чтобы его задобрили, сунул привратнику несколько монет.
— Ну ладно, — сказал тот, смягчившись. — Входи, если хочешь. Но, сказать тебе правду, Саллюстий решил потопить горе в вине. Он всегда так делает, когда случается какая-нибудь неприятность: велит подать роскошный ужин с лучшим вином и пирует, пока в голове у него, кроме винных паров, ничего не останется.
— Замечательный способ! Эх, хорошо быть богачом! На месте Саллюстия у меня бы каждый день бывали какие-нибудь неприятности. Но замолви заменя словечко домоправителю, вон он идет.