Онькин в своих обидах не совсем был прав: молодняк каждую осень Амиров отбирал себе самый перспективный — что да, то да, но работал он с этим молодняком не абы как, все возможности выявлял, сам Онькин не отважится дать поруку, что и у него сейчас было бы столько же фаворитов, получи он прошлой осенью тех лошадей, которых получал Амиров.
Накануне скачек вывешиваются на ипподроме результаты последних резвых галопов — они не только для болельщиков, пользуются ими, прикидывая шансы лошадей, и тренеры. Все это делают, кроме одного Амирова.
В часы проездок и галопов каждый тренер выходит на круг с хронометром в руках — засекает время своих лошадей. А Амиров успевает следить не только за своими, но и за главными конкурентами; говорили, у него во всех карманах секундомеры.
Разгуливает он по зеленому полю, не глядит вроде бы по сторонам, однако все видит. Когда стоишь с ним рядом, то только и слышишь: щелк-щелк, щелк-щелк. Вытянет из кармана, глянет мельком на циферблат и снова — щелк-щелк… Ни единой записи в блокноте не делает, а спросишь его, как, например, час-два назад прогалопировал тот или иной скакун из какой-нибудь чужой конюшни, — отвечает без раздумья с точностью до десятой доли секунды.
И на этом совещании, которое он созвал утром в день Дерби, Николай Амирович никакими шпаргалками не пользовался и далее сердился, когда кто-нибудь начинал шелестеть программкой.
Для начала Амиров вместо Наркисова в трех основных призах посадил на фаворитах Олега Николаева.
Ничто не сместилось на смуглом лице Наркисова, словно бы решение Амирова и не было жестокой бесцеремонностью: человек зиму и лето пахал, а пенки снимает заезжий гастролер! Но, конечно, спора быть не может: Николаев сильнее и надежнее, это раз. Второе, чем мог утешиться Нарс, малое Дерби (приз имени РСФСР) и приз Арагвы уготованы все-таки для него, да и в главных трех Наркисов будет участвовать; хоть поплоше под его седлом будут лошади, однако и у них есть шансы прийти и третьими, и вторыми, и даже первыми — как знать, как знать, Гарольд силен, но и Глыба может не уступить! Это в Дерби. В призе имени Калинина для двухлеток вполне можно рассчитывать на успех Магнита — точная копия отца: как и Анилин, темно-вишневый, с лысинкой и белыми носочками на трех ногах. В призе имени СССР шансов нет, но и вторым или третьим прийти тоже почетно.
Так утешал себя Нарс Наркисов, но если бы и не нашел он этих вероятностей удачи, то все равно бы беспрекословно выполнил любое, пусть самое вероломное, решение тренера. Амиров был для него богом, а с богом какой может быть спор. И все свои честолюбивые мечты на будущее Нарс связывал исключительно лишь с работой в конюшне Амирова.
— Приз двухлеток, Калининский, — начал диктовать Амиров, — и Магнит и Фрум равно могут выиграть, кто старт вырвет, тот и приедет. Кого бояться? У Онькина и Милашевского лошади слабее наших, но приемистые и на такой мизерной дистанции могут и первыми подскочить. Надо им не дать выстрелить со старта. У тебя, Пашка, лошадь прихрамывает, а идти надо…
— Понятно, Николай Амирович, — поторопился заверить Пашка: он знал, что жокей он никакой, и уж тем одним тешился, что честь участвовать предоставлена. — Я на старте их буду караулить.
Амиров ни одобрения не высказал, ни наказа никакого не дал: в порядке вещей считал Пашкину сообразительность и готовность.
— Приз СССР. Тут, Олег, у меня к тебе одна просьба: не вырони хлыст. Алтай десять корпусов даст всем, но только из-под палки — весь в отца, Элемента. Ну да ладно, это все беллетристика, голубые глаза. К делу. Ты, Нарс, держись в середине до последнего поворота. А там уж дуй без оглядки!
Совещания как такового, собственно, и не было: просто Амиров излагал свои соображения, а остальные внимали ему да поддакивали. Не изменилось ничего и когда речь о главном пошла — о Дерби.
— В Гарольда я так верю, что загодя записал его на приз Европы. — Слова Амирова не оставляли места для дискуссий. — От вас одного прошу: не испортить карьеру этой экстрамирового класса лошади. Проиграет он — трудно, а может, уж и невозможно будет доказать его исключительность. Ведь как с Анилином было? Хотя вы все знаете. Я чего боюсь? Байрамов — жокей хитрозадый, может на старте обмануть тебя, Олег. Не ввязывайся с ним в драчку, держись так, словно бы и не собираешься выигрывать. Второе — даже если и вырвешь старт, все равно поначалу на бровку не становись, вытолкнуть могут, — тут подобралась братва — плохо не клади. Понял меня? Ты, Нарс, выстреливай со старта и иди за лидера, Глыба — кобылка резвая, а погода нынче сухая. Значит, Олег, на первой пятисотке пропускаешь — недалеко, конечно! — вслед за Глыбой Перстня, Одоленя, Форсайда, Дансинга, ну и других желающих, пусть рвутся, Глыба из них душу вытрясет. И сама, понятно, сдохнет, в хвост отпадет… Что же делать: искусство требует жертв. Все! Пашка, иди позови коваля, скажи, мол, Амиров велел прийти.
3
В день Дерби с раннего утра едут и едут на ипподром работники конезаводов, расположенных в радиусе ста-трехсот километров от Пятигорска, летят специалисты из Москвы, из союзных республик, идут любители скачек и даже те, кто до этого уверял, что к скачкам совершенно равнодушен.
Трибуны переполнены, болельщики перебираются на крышу и перила балконов, ребятишки гнездятся на ветвях деревьев; динамик не устает внушать суровым голосом, что ни в коем случае нельзя перелезать через железную изгородь и подходить к беговому кругу. Один из заядлых лошадников, решив с помощью своей любительской кинокамеры заснять скаковую дорожку сверху, через головы зрителей, полез на урну-плевательницу, что стояла в проходе. Его сразу же турнули с нее, но не потому, что он порядок нарушал, а потому, что «место занято!».
И программка нынче пухленькая, толстая — почти сто страниц. В ней, кроме обычного перечня скачек и самых необходимых сведений, еще и рассказы из истории Дерби, кроме кличек лошадей — подробные родословные их, фотографии, а под ними данные об экстерьерах, статях, мастях.
В газете «Кавказская здравница» напечатаны интервью с директором ипподрома, ведущими тренерами и жокеями, высказываются предположения и прогнозы, а на афишах день этот именуется аршинными буквами не иначе как «праздник», дальше следует разъяснение шрифтом помельче, что за праздник: «чистокровного конезаводства».
Ходили слухи, что Амиров приготовил сюрприз, что сегодня он явит миру нового Анилина, а может быть, и не одного. Амиров слухов не опровергал, а вся таинственность подготовки подтверждала нешуточность его намерений. Говорили, например, что он самолично ковал своих лошадей, а кузнец был у него на подхвате. Больше того, Амиров на вечернем кормлении собственными руками отмерял всем лошадям овес и лил в него патоку и только размешивать доверял конюхам.