Русская армия силою до восьмидесяти тысяч ратников спустилась вниз по днепровской долине и там, возле Хортицы, вошла в соприкосновение с монголами. Поначалу тактическое преимущество было у русских. Как обычно, симулируя отступление, монголы старались измотать врага и заманить его в западню. Так они отходили девять дней. Дойдя до Калки, небольшой калмыцкой речки, впадающей в Азовское море через реку Кальмиус в окрестностях Мариуполя, Джебэ с Субутаем вдруг остановились и заняли боевые позиции. Русские не только не были готовы к такой перемене в поведении противника, но и оказались неспособными к согласованным действиям. Князь Галицкий, черниговцы и вслед за ними кипчаки устремились на врага, не дав киевлянам времени присоединиться к начавшемуся наступлению. Джебэ и Субутай, похоже, загодя выбрав это место для битвы, русских опрокинули, а князь Галицкий просто сбежал с поля брани (31 мая 1222 г.). Князь Мстислав Романович Киевский, войско которого уцелело, заперся в укрепленном лагере и после трех дней успешной обороны предложил монголам хороший выкуп за возможность уйти. Те условия русских приняли, но убийство послов забыто не было; и когда Мстислав оказался у них в руках, его умертвили, а вместе с ним и всех киевлян. Уместно уточнить, что князь задохнулся под тяжестью наложенных на него досок и ковров. Этой казни русские летописцы простить врагам не могли, но следовало бы знать, что подобная расправа у монголов считалась почетной, ее удостаивались исключительно лица высокородные, дабы не проливать их крови.
Одержав столь громкую победу, Чингисиды, казалось, должны были попытаться отогнать русских к Киеву и Чернигову. Но они этого делать не стали, удовлетворившись преподанным уроком: они успокоили свое сердце тем, что разорили несколько городов на кумано-русской границе. Один монгольский отряд проник в Крым, к тому времени сильно разбогатевший на торговле с Генуей и Венецией. Главным портом полуострова была Сольдая, нынешний Судак, куда генуэзцы приплывали за северными мехами, белкой и черно-бурой лисой, а также за рабами, которых перепродавали в Египте. Монголы этот торговый центр уничтожили, и это был их единственный «недружелюбный» поступок по отношению к латинскому миру.
В конце 1222 года Джебэ и Субутай напали на прикамских болгар. Этот народ тюркской расы и мусульманского вероисповедания жил в лесах, окружавших нынешнюю Казань, недалеко от того места, где Кама впадает в верхнюю Волгу. Он торговал с Персией и Хорезмом дарами северной природы: мехами, воском и медом. Болгары встретили монголов с оружием в руках; но были завлечены в засаду, окружены и во множестве уничтожены.
После этого Темучжиновы ратоводцы стали подумывать о возвращении в Азию. Они пересекли Волгу (в ее нижнем течении), Урал, склонили к покорности кочевавших восточнее этой реки (в районе нынешнего Уральска и современного Актюбинска) тюрок-канглы, а затем, миновав Эмиль и Тарбагатай, возвратились в Монголию.
Чингисхан мог быть доволен. В ходе этого разведывательного рейда Джебэ с Субутаем покрыли расстояние, равное восьми тысячам километров, и, одержав ряд побед над персами, кавказцами, тюрками и русскими, доставили ему ценные сведения о пройденных странах. Субутай воспользуется этими знаниями через два десятка лет, когда Чингисовы сыновья поручат ему завоевание Европы.
Годы покоя
Осенью 1225 года Чингисхан возвратился из Туркестана в Монголию, на берега Туулы, в район нынешней Урги. Наступили годы отдыха Великого Завоевателя. Его власть простиралась от Самарканда до Пекина. На беспокойных границах обширной империи ратоборствовали его верные воеводы, подавляя любые попытки сопротивления. Ему, встретившему так много жизненных трудностей попервоначалу, за судьбу своего творения теперь можно было не беспокоиться. Не будучи стариком — в тот период ему было 58 лет, — он вполне мог рассчитывать на относительный покой. Именно таким, занятым мыслями об отдыхе, представляет нам Есугаева сына четыре века спустя его далекий потомок, монгольский историограф Саган Сэцэн, который изобразил этого железного человека стоящим на краю вешнего поля, грустным и задумчивым, охваченным неизъяснимой тоской: «Вот прекрасное место для собраний спокойного народа, прекрасное пастбище для оленей и серн, отменное место для отдыха старого человека».
Но в действительности отдых Покорителя Вселенной не носил характера буддийской пасторали. Как он отдыхал, мы знаем: прежде всего устраивая гигантские звериные облавы, подобные тем, в которых участвовал в 1223 году под Ташкентом, видя в них разновидность войны; его развлекали также всевозможные игры и, естественно, попойки.
Некоторое представление о досуге Чингисхана можно составить по рассказу китайца Чжао Хуна, представлявшего при его правой руке, каковой являлся Мухали, ханчжоуский двор. Как-то раз Мухали пригласил к себе посла и спросил:
— Сегодня играли в конный мяч… почему ты не пришел?
Китаец ответил, что, не будучи приглашенным, принять участие в царской забаве не дерзнул.
Тогда Мухали сказал:
— Ты приехал в наше государство, — следовательно, стал человеком одной с нами семьи. Приходи веселиться всякий раз, когда бывает пир, игра в мяч или облава на зверя и выезд на охоту. Зачем еще нужно приглашать и звать?
Расхохотавшись, он велел послу выпить шесть штрафных чаш вина и отпустил его только тогда, когда тот сделался совершенно пьяным.
Мухали, между прочим, проникся настоящей дружбой к этому китайцу, который в войне с «Золотым царем» показал себя весьма способным военачальником. Когда настал день прощания с Чжао Хуном, Мухали приказал сопровождавшим его чиновникам «во всех хороших городах оставлять его на несколько дней дольше, давать ему пить хорошее вино и есть хорошую пищу. И в конце добавил:
— Пусть играют для него на хорошей флейте и бьют в хороший барабан!
Услаждать игрой на музыкальных инструментах, само собой разумеется, должны были луноликие красавицы; известно, что, например, за Мухали во время походов следовало до двадцати музыканток. Китайские дипломаты к тому же отмечали особый дар Мухали подбирать себе женщин. «Когда ваш посол представлялся монгольскому полководцу, — доносит один из них венценосному Цзинь, — после обмена протокольными любезностями его пригласили сесть и испить вина в компании одной из жен Мухали… Вместе с ним сидела его жена принцесса Лай Мань и все восемь наложниц, которых величают госпожами. Упомянутые наложницы все ослепительной белизны и красивой наружности. Четыре из придворных дам — дочери цзиньских разбойников, а четыре других — татарки. Из всех восьми четыре госпожи особенно красивы и пользуются наибольшей любовью Мухали. Все одеты в платья и шелка, какие носят северные варвары».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});