ощутить себя одинокими в этом мире и тем самым свободными – хоть на какое-то время – от связей, сделавших их врагами.
Харка вполз в хижину, привычно чиркнул огнивом и поджег ветки, которые нареза́л всегда загодя. Пламя осветило обоих индейцев.
За прошедшие два года Четан подрос, но это не доходило до сознания Харки, потому что он и сам за это время вытянулся. Четан казался худым, как никогда, и стал более смуглым; лицо его и всегда-то было угловатым, а теперь очертилось еще острее.
Харка вытянул из снега замороженную заднюю ногу антилопы и принялся обжаривать ее на золе прогоревших дров. Хижина наполнилась ароматом, который обоим голодным юношам показался изумительным. Недостатка времени долгой зимней ночью не было. Харка со знанием дела обжарил мясо со всех сторон и поделил его на двоих. Они поели, не произнося ни слова. Оба думали о том, как вместе когда-то охотились на антилоп.
Когда они наелись и обтерли ножи и руки, Харка подложил дров в огонь. Настало время что-то говорить, и действительность, проникнув в хижину, оторвала их от давних времен; казалось, и вражда в тишине ночи проскользнула через покинутые снежные поля, замерзшие ручьи и пробралась в это крохотное, освещенное огнем убежище.
– От нас сбежал один человек, – сказал Четан. Он говорил холодно, как будто с посторонним, с которым надо о чем-то договориться. – Его зовут Том, мы называли его Том без Шляпы и Сапог. Он был наш пленный и взял в жены Шешоку, чтобы обеспечивать ее и ее сына Шонку. И вот он сбежал. Он был в блокгаузе.
– Может быть.
– Так и было. И потом ускакал дальше на восток, несмотря на буран. Вероятно, он нас боится. Он обещал нам стать воином рода Медведицы, но белые всегда врут.
Харка ничего на это не ответил, сказал лишь:
– Когда сойдет снег и зазеленеет трава, сюда явятся вачичун, чтобы воевать с вами.
– Минувшим летом мы их прогнали. Они больше не вернутся.
– Вы прогнали нескольких, а снова придут много больше.
– Ты что, стал предателем и прихвостнем вачичун? Один наш убьет сотню койотов.
– Но тогда вас преследовать явятся тысячи.
Четан со злостью швырнул ветку в огонь:
– Ты говоришь как трус. Ты что, больше не Харка Твердый Камень?
– Если ты хочешь это проверить, пойдем выйдем. Я тебя не боюсь.
В глазах Четана сверкнули отблески огня.
– Ты хочешь, чтобы с тобой было то же, что с твоим отцом?
Харка не понимал смысла этого вопроса, ведь он не догадывался о том, что Маттотаупа пережил в стойбище рода Медведицы. Поэтому он не сразу нашелся с ответом, да и не знал, должен ли вообще отвечать.
Четан принял молчание Харки за пристыженность, и гнев его сразу развеялся.
– Харка Твердый Камень! Что тебе делать на стороне нашего врага? Начинается большая битва, мы тоже это знаем. Возвращайся к нам!
– С моим отцом Маттотаупой.
– С твоим отцом Маттотаупой, если он сделает то, чего от него требуют старейшины рода Медведицы.
Харка не шевельнул пальцем, не дрогнул ни одним мускулом и бровью не повел, когда его губы сложили вопрос:
– Чего они требуют?
– Скальп Рыжего Джима, которого мы называем Красным Лисом.
Харка глубоко вздохнул:
– Таково слово совета старейшин?
– Да, таково.
– Я передам это отцу.
Четан очень внимательно разглядывал Харку, своего некогда младшего друга. Харка хорошо владел собой, Четан это знал, но никогда бы Харка не стал обманывать своих братьев по племени. Неужто он действительно ничего не знал о вылазке Маттотаупы в их стойбище?
– Один вопрос к тебе, Харка Твердый Камень.
– Спрашивай!
– А сам ты был бы готов принести нам скальп Рыжего Джима?
– Хау.
– Так возвращайся!
– Но и у меня к тебе есть один вопрос, Четан. Я сын вождя, а не сын предателя. Мой отец невиновен. Ты в это веришь?
– Нет.
Харка вздрогнул и побледнел. Его взгляд, которого он не сводил с Четана, скользнул вниз. Он смотрел в огонь и медленно вытянул ветку, концы которой еще горели огнем, так что теперь дотлевал лишь остаточный жар среди пепла. Все молчало и замерло без движения: жар, который больше не вспыхивал пламенем, рука Харки, тихо лежащая на колене, его губы, плотно сомкнувшиеся. Застыл и Четан. Больше он не произнес ни слова. Его «нет» было последним. Ночь и снег тоже хранили молчание.
Два молодых индейца сидели друг против друга молча до самого утра. Рассветные сумерки проникли сквозь ледяное оконце и залили серым светом два бледных лица.
Четан поднялся, как будто под тяжкой ношей. Подобрал свое оружие и выполз из снежной хижины наружу, не попрощавшись, не сказав ни слова, даже взгляда не поднял на бывшего друга.
Харка остался один.
Он стиснул зубы, и кожа на его скулах натянулась. Он сам себе не разрешал осмыслить свои чувства. Как будто стояло обычное утро, он снова развел огонь, пошел к реке умыться, а потом принялся искать на свежем снегу следы дичи.
Два дня спустя он снова показался в блокгаузе, позаботился о Чалом, который все это время был под присмотром Маттотаупы. Харка встретился с отцом у лошадей, но промолчал, не сказал ни слова о встрече с Четаном. Он хотел выждать, когда отец сам распознает характер Рыжего Джима и тогда будет готов его убить. Но возвращение в родное стойбище могло состояться лишь тогда, когда старейшины признают невиновность Маттотаупы. Иначе Маттотаупа никогда не согласится вернуться; и Харка одобрял эту гордость, потому что сам чувствовал то же самое.
Наступило то время года, когда дни снова становились длиннее. Снег стал рыхлым и пористым и потерял свой слепящий блеск. С ледяных сосулек, свисающих с веток и с крыши блокгауза, капало. Подтаявший снег с шорохом падал с веток, шумно обрушивался с крыши под действием полуденного солнца. Ветры, дующие над землей, были полны влаги. Река вздулась, а когда последний растаявший снег впитался в травянистую почву, глинистые потоки воды подобрались к самому блокгаузу. Ветки ив зазеленели, поднялись стебли травы, и первые молодые ростки проклюнулись из земли. Начали раскрываться и бутончики цветов. Дни становились длиннее ночей. Изголодавшиеся бизоны, мустанги, лоси, олени, антилопы паслись на полянах; хомяки покинули свои норы с опустевшими кладовыми и искали новое пропитание. Медведи очнулись от зимней спячки, весь жировой запас с них сошел; тощие, подвижные, голодные, они вышли на поиски добычи. Белые и индейские охотники везли в фактории на обмен ценную зимнюю пушнину.
Стояло утро этой поры года. Бен с женой и дочерью позади дома