Читать интересную книгу Время не ждёт - Ваграм Апресян

— С какими новостями?

Изобретатель понимал, что вопрос относится к его творческим новостям и, если они были, охотно делился ими со своим великим другом. И на этот раз Игнатьев ответил на вопрос Горького:

— Есть у меня одна новость... Правда, идея ее воз никла сорок лет назад, но осуществляю ее сейчас. — Он рассказал историю о том, как, еще будучи юношей, наблюдал в 1894 году в ручье за раком и как у него тогда родилась мысль о постройке буксира, который поползет против течения под напором самого же течения. Рассказал также и о модели, которую изготовил в порядке доказательства своей правоты в споре с Белоцерковцем.

— А теперь строю буксир большого размера.

— Думаете, пригодится в народном хозяйстве? — спросил Горький тоном сомнения.

— Нет, работаю для своего удовольствия. Кто любит рыбку удить, кто лобзиком выпиливать ажурные рамочки для семейных фотографий, чтобы отвлечься от текущих дел, а я увлекаюсь экспериментальными игрушками.

— Где вы будете испытывать своего «рака»?—спросил Алексей Максимович.

— В настоящей реке.

— Отлично, вот я и погляжу, как ползет он против течения. Условимся, однако, что вы испытаете его у меня на даче, в реке Пахре.

— С великим удовольствием, — ответил Игнатьев.

К Горькому пришел вызванный им начинающий писатель Александр Авдеенко. Изобретатель как раз собирался уходить. Горький проводил его до двери, что-то говоря ему. А Авдеенко тем временем начал жадно осматривать предметы на огромном столе. Вдруг он увидел металлические бруски, неизвестно зачем лежащие рядом с чернильным прибором великого писателя.

— Знаете, что это такое? — вернувшись, спросил Горький и, получив отрицательный ответ, сказал: — Почитайте мою статью «Беседа с молодыми» в «Правде», а потом я вам объясню.

Когда Авдеенко прочел, Горький указал на абзац об Игнатьеве и вновь заговорил. Он коротко рассказал историю изобретения самозатачивающихся инструментов и заключил:

— Удивительные силы поднимаются у нас. Вот о таких людях нам надо писать, а мы их знаем мало, непростительно мало! Игнатьев — это новый тип изобретателя, порожденного социальным строем Союза Советов. Это не узкий специалист. Такие, как он, вносят в науку глубину охвата явлений и удивительную смелость экспериментов и обобщений... — помолчал, подумал и новая мысль осветила его лицо: — И знаете, какая в этих людях самая замечательная черта?.. В них чудесно сочетаются качества передовых ученых нашего времени и одареннейших умельцев из народа.

Последние встречи

Спустя два месяца Игнатьев вместе с Верещагиным делал на даче Горького первые приготовления к сборке буксира.

За лето они не успели завершить его сборку. То «звездочки» гусеницы не могли подогнать на ось, то лопасти оказывались непригодными, то подшипники пропускали воду, а говоря по совести, не успели спустить буксир на воду из-за недостатка времени. Наступила осень, выпал снег и пришлось отложить испытание механического «рака» до будущего лета.

Зима пролетела незаметно. Александр Михайлович как-то даже не почувствовал ее. Дважды он съездил в длительные командировки к нефтяникам испытывать буровые коронки, а в Баку весна начиналась в феврале В Москве он без конца курсировал на «газике» между Лучниковым переулком и Большой Семеновской улицей, работая и в лаборатории, и на заводе. Приходилось еще «воевать» с МИЗ, который не торопился освободить помещение заводоуправления, предназначенное для лаборатории. Так, в неустанных хлопотах Игнатьев не заметил, как подошел праздник весны — Первое мая.

Александр Михайлович любил, чтобы праздники отмечались торжественно, весело, чтобы у людей дома была полная чаша, обильный стол, чтобы была великая радость и хороший отдых для души и тела. Он бережно копил премиальные суммы, иногда выкраивал их из сэкономленных средств и перед праздником почти всем раздавал премии. 28 апреля партбюро лаборатории совместно с месткомом обсудило список премируемых, и коммунисты резко покритиковали Игнатьева. Александр Михайлович возразил критикам, говоря, что к празднику все должны иметь лишние рубли, чтобы радостно провести его, обиделся за критику и сильно расстроился. В это время зашел курьер с запиской от секретаря партбюро ЭЗРИ Семеновой. От имени коллектива завода Семенова просила Игнатьева и коллектив лаборатории провести совместно торжественное собрание, посвященное Первому мая. Игнатьев сообщил об этом остальным, обида быстро сошла, но ни одного имени из списка премируемых он не вычеркнул.

— Упрям, — шепнул Богомолов кому-то на ухо.

В канун праздника Александр Михайлович сидел в президиуме торжественного собрания в цехе ЭЗРИ. Сначала был доклад о международном пролетарском празднике, затем читали приказы Игнатьева и директора завода с объявлением благодарности и выдачей премий ударникам. Затем один из ударников попросил слова и вышел на трибуну с большим альбомом в руке. Он извлек из альбома приветственный адрес на имя Игнатьева, написанный на ватманской бумаге. Рабочий с чувством прочитал адрес и вместе с альбомом вручил Александру Михайловичу. Раздался гром аплодисментов. В задних рядах люди встали, чтобы лучше видеть церемонию передачи. Изобретатель пожал руку рабочему, поблагодарил коллектив и сел за стол. К прочной обложке альбома была прикреплена полированная до блеска пластинка из нержавеющей стали, красиво окаймленная фасками. На пластинке было выгравировано каллиграфическим шрифтом: «Александру Михайловичу Игнатьеву от коллектива з-да ЭЗРИ». Развернув огромную обложку, Игнатьев прикрылся ею от собрания, как щитом. Люди все же заметили мелькнувший за обложкой кончик носового платка. Он рассматривал фотографии, портреты ударников, диаграммы, показывающие достижения завода за год и четыре месяца работы. Успехи были огромны, как то счастье, которое испытывал в эту минуту и он сам.

В напряженной работе и новых поездках проходили а летние месяцы. Александр Михайлович совсем, было, забросил своего механического «рака», но в августе улучил время и довел сборку до конца. В день испытаний небо с утра было свинцово-облачным, а после обеда полил унылый дождь, и подул холодный ветер. Игнатьев и Белоцерковец ждали на даче у Горького погоды, но когда увидели, что дождь едва ли перестанет, решили пойти к реке. Горький тоже собрался с ними, но Игнатьев и Белоцерковец решительно запротестовали, зная, что он простужен, слегка хворает. Алексей Максимович начал уверять, что чувствует себя хорошо, поэтому считает их протест несправедливым.

— Если вы пойдете, Алексей Максимович, тогда мы не станем испытывать буксир. А лучше, — я предлагаю вам подождать до завтра, мы сегодня приведем все в порядок, а завтра испытаем еще, — сказал Игнатьев.

Горький развел руками и сел.

— Кажется уговорили, — тихо сказал Анатолий Петрович.

На берегу реки у буксира ждали Верещагин и еще трое рабочих. Буксир состоял из двух пар колес грузовой автомашины, гусеницы и рамы. Гусеница с лопастями приводила в движение колеса, нижняя часть ее уходила глубоко под воду, а верхняя часть была над водой. Кроме лопастей, над поверхностью реки виднелась еще площадка, на которой предполагался штурвал для управ ления.

Начали толкать буксир в воду. Работа оказалась нелегкой, отнявшей много силы и времени. Все шестеро сначала остерегались воды, а потом, увидя, что дождь и так мочит их, влезли в реку по самый пояс. Наконец, сооружение стало на дно реки всеми четырьмя колесами, а когда отпустили тормоз, оно тотчас же поползло против течения. Буксир был так устроен, что, несмотря на неровности дна, площадка для управления и верхняя часть гусеницы все время находились над водой. Дождь лил не переставая. Игнатьев и Белоцерковец с часами в руках шагали по берегу и проверяли скорость движения, — четыре километра в час.

Измученные и измокшие до нитки, они вернулись на дачу, довольные результатами испытаний. Увидя Горького еще издали, Игнатьев хотел рассказать ему о буксире, но Горький опередил его. Опираясь руками на перила крыльца и закинув голову, Алексей Максимович смеялся, приговаривая:

— А я все видел, а я все видел! — и озорно погладил усы, залившись смехом.

Игнатьев и Белоцерковец переглянулись. «Вот он как нас провел», — говорили их взгляды, и вдруг оба расхохотались вместе с Горьким.

Ночью Игнатьев проснулся от сильной головной боли и скверного привкуса во рту. Измерил температуру —39,5. Он пролежал больше недели, не давая о себе знать Горькому. Но Алексей Максимович сам позвонил в лабораторию. Трубку взял Белоцерковец. Горький удивился причине молчания Александра Михайловича. Он ведь хотел в погожий день еще раз испытать «рака», так в чем же дело? Дни-то стали хороши? Белоцерковец сообщил о случившемся. Алексей Максимович забеспокоился в сказал, чтобы позвали хорошего врача.

Через десять дней по рекомендации врача Игнатьев поехал в Сочи. В санатории проверили состояние его здоровья.