— Очень просто, — Олег подмигнул майору и добавил в Лизин бокал вина. — Очень просто, девушка.
Проблема в том, чтобы их точно классифицировать.
Определить, к какой группе приматов они относятся.
— И вы определили?
— Безусловно. Наши подопечные, которых остроумно прозвали "новыми русскими", относятся к племени бандерлогов. Царствовали в каменном веке. Отличительные признаки — стайность, одержимость, жестокость, крошечные мозги, маниакальное стремление тащить все в берлогу.
— И что дальше?
— В формулировке проблемы заключается ее решение. Во-первых, бандерлоги, как подвид, недолговечны, рано или поздно они взаимоистребляются. Десять лет для них уже слишком большой срок. И второе, главное: они легко поддаются гипнозу, как массовому, так и индивидуальному. Власть бандерлогов продлится ровно до тех пор, пока кто-то не отберет у них игрушку, называемую телевидением.
— Допустим, — согласился майор. — Но телевизор они не отдадут. Добровольно не отдадут.
В эту минуту позвонили в дверь. Друзья переглянулись.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Гурко.
— Не думаю, — загадочно ответил Сергей Петрович, поддавшись философскому настроению друга. Пошел открывать. Неожиданный вечерний звонок в городе, превращенном в огромный притон, всегда волнителен. Дверь, разумеется, снабжена современными запорами, но «глазок» обыкновенный, панорамный. Майор заглянул в него и увидел переминающегося с ноги на ногу мальчугана лет двенадцати, в джинсовой куртке и меховой кепке, низко опущенной на лоб. Больше на лестничной площадке никого.
Сергей Петрович распахнул дверь. У мальчика светлое лицо, веселые глаза.
— Тебе чего?
— Записку просили передать, — протянул на ладони компактно сложенный листок из школьной тетради.
— От кого записка?
— Не знаю. Там все сказано.
— Кем сказано?
Но мальчуган развернулся и, миновав лифт, с шумом покатился по лестнице. Сергей Петрович защелкнул пару замков, навесил цепочку и, недоумевая, вернулся в гостиную.
Записку Лиза прочитала вслух. Там было сказано следующее: "Дорогой Сережа. Я опять в Москве проездом. Живу в гостинице «Россия». Номер пятьдесят шестой. О плохом не думай. Я тебя уважаю. Есть хорошее предложение на 200 тысяч баксов. Хочешь, обсудим.
Каха".
— Каха Эквадор? — уточнил Гурко.
— Он самый.
— Знаменитый абрек, — пояснил Гурко девушке. — Киллер. Защитник демократии и шариата. За ним как минимум сто покойников. Лет десять объявлен в розыск, еще раньше Радуева. Видишь, какие у Сережи солидные друзья. Бизнесмен!.. Сережа, а почему записка?
Почему просто не позвонить? Или у вас с ним так заведено?
— Наверное, намекнул, что знает квартиру. У него контракт на меня еще с лета. Аванс он уже получил.
— Излагает складно, — сказал Гурко. — "В Москве проездом… О плохом не думай"… Сразу видно, что образованный человек.
— Это не записка, — поддержала Лиза. — Прямо целый роман. Сереженька, и ты к нему пойдешь?
Майор взглянул на нее покровительственно.
— Ты даешь, лейтенант! Как же иначе? Двести тысяч на дороге не валяются.
Лиза покосилась на Гурко. Тот скорчил сочувственную гримасу: дескать, ничего не поделаешь. Большому кораблю большое плавание. Девушка перевела взгляд на майора, который важно кивнул, как император с трона. Лиза хихикнула. Сергей Петрович ответил снисходительной улыбкой. Гурко неожиданно тоже прыснул, будто косточкой подавился. Внезапно всех троих обуял приступ неудержимого смеха, налетел, как ком с горы. Их трясло, словно в падучей. Качалась хрустальная люстра. Летела посуда со стола. У Лизы из глаз потекли ручьи. Гурко опустился на ковер и скорчился, обхватив колени руками. Майора, дольше всех сопротивлявшегося смеховой истерике, скрючило над столом в дугу. Он руками судорожно загребал воздух, будто пытался вынырнуть из океана. Это было как освобождение, как бегство из тяжкого плена, Увы, все кончается когда-нибудь, и смех, и слезы, и любовь, и война, и разруха. Наконец наступила тишина.
— Еще по маленькой, ребята? — робко предложил с пола Гурко.
— Почему бы и нет, — с достоинством отозвался майор.