что после подобного, и я и лорд Гордан развернувшись, изумленно воззрились на лорда Арнела.
– Не беспокойся, Бетси, уж кто-кто, а я точно доживу, – коварно заверил мэр Вестернадана.
– Ой, а я б не была так уверена. Знаете, миссис Ваерти, это вам не миссис Макстон, от матушки нашей мисс Ваерти даже миссис Макстон в ужасе пребывает. А еще, знаете ли, мистер Ваерти, очень хочет поговорить с вами по-мужски. Но, сдается мне, тет-а-тет разговора у вас не выйдет, потому как миссис Ваерти…
– Хм, а может мне и имеет смысл задержаться? – задумчиво произнес лорд Гордан.
На этом лорд Арнел решительно поднялся, и произнес:
– Анабель, мы уходим, у нас свадьба, пора готовиться.
И не предоставив мне даже времени на приличное прощание, унес для начала из кабинета, а после из дома, а затем и вовсе взмыл вверх, сохраняя человеческую форму.
И не предоставив мне даже времени на приличное прощание, унес для начала из кабинета, а после из дома, а затем и вовсе взмыл вверх, сохраняя человеческую форму.
* * *
В поместье Арнелов мы опустились прямо за воротами. Отсюда, открывался великолепный вид на само грандиозное здание, имеющее вполне неоспоримое право именоваться дворцом, и на дивный заснеженный сад, и на ярко-цветущие розы, что виднелись через стекло оранжереи… и на полное отсутствие кого бы то ни было вокруг.
– Какая удивительная тишина, – едва Адриан взял меня за руку и повел к дому, заметила я.
– Прости, не удержался, – почти извиняясь, произнес лорд Арнел. – Я беспокоился о тебе, и твоих чувствах после этой встречи. Но, должен признать, действительно тяжело тебе дался лишь разговор с ОрКолином.
В этих словах слышался вопрос, который Адриан весьма желал бы задать, но не желал давить на меня.
Чувствуя тепло его ладони, сжимавшей мои пальцы, я замедлила шаг, после и вовсе остановилась.
Несколько мгновений я стояла, запрокинув голову и глядя в такое синее холодное зимнее небо, а затем постаралась облечь в слова то, что терзало мою душу.
– Мне совестно перед лордом Горданом, это правда, и я чувствую себя недостойной женщиной, нарушившей собственное слово. Но я не отняла у лорда Гордана надежды на счастливое будущее и достойный брак. Он очень отзывчивый, удивительно человечный для дракона, ныне совершенно свободный от уз Зверя и той паутины интриг, правил и власти, коим был окутан властолюбивыми матронами Города Драконов. Мне действительно совестно с одной стороны, однако с другой – перед лордом Горданом отныне лежит весь мир, и я убеждена, что он найдет достойную девушку, и более ни одна драконица не помешает возлюбленным воссоединиться.
Я замолчала, более не думая о лорде Гордане, потому как лорд Арнел был прав – действительно тяжело мне дался разговор с ОрКолином.
– Мне никогда не вернуть генералу потерянного сына, – почти прошептала, чувствуя всю глубину отчаяния. – Факт искусственного происхождения и внедрения Памяти Крови доказать удалось. Этому недугу подвержены лишь носители крови Ржавых драконов, что, несомненно, в некотором смысле, радует, ведь масштаб трагедии оказался контролируемым. Но все же…
– Почему в твоем голосе я слышу вину? – вдруг весьма резко спросил Адриан.
Отвернувшись, я несколько долгих секунд смотрела, как ветер пытается обрушить снег с вершины окружающих деревьев на вычищенное каменное покрытие поместья Арнелов, но снег решительно удерживался погодным барьером, и ни единой крупинки не просыпалось на выметенный двор. Все оставалось там, за забором. Снег, сломанные ветки, грязь…
В этом была суть всех драконов.
И я все же решилась это произнести:
– Шесть лет профессор Стентон упорно изучал свойства Памяти крови, и даже привлек к этому меня, наиболее удобную студентку с нужного ему потока Университета магии. Но, как вы понимаете, о Памяти Крови профессору было известно и ранее. Более того, у него имелся Джимми – один из Зверей, что добровольно стал подопытным Стентона, и я даже думать страшусь, что пришлось вынести этому несчастному.
– Анабель, – Адриан осторожно сжал мои пальцы.
– Так вот, – я продолжала смотреть на погодный барьер, – профессор занимался изучением Памяти Крови задолго до моего появления. Задолго, до того, как обосновался в столице. Если вспомнить рассказ вашей тетушки Алисент Арнел, то впервые заповеди отцов-основателей Вестернадана Стентон прочел более шестидесяти лет назад. И если бы… если бы моему наставнику достало совести, он уделил бы внимание не только поискам особенности своего собственного народа, но и… и…
– И выяснил истинную природу той Памяти крови, что обращала молодых оборотней в Зверей, убивая их? – кратко сформулировал суть моих терзаний Адриан.
Посмотрев на дракона, что сегодня станет моим супругом, я тихо выдохнула:
– Да.
Медленно развернув меня, лорд Арнел изучил взглядом мое бледное лицо, затем тихо спросил:
– Когда погиб сын ОрКолина?
И это было самое ужасное.
– Пять лет назад, – прошептала я.
Стентон мог спасти его. На тот момент, он уже знал об оборотнях достаточно, и он использовал ментальное вмешательство в сознание ОрКолина. Так что знал, абсолютно все знал, но совершенно ничего не сделал. Как и я.
Тяжело вздохнув, Адриан посмотрел мне в глаза, и хрипло произнес:
– Четыре года, четыреста смертей, четыре сотни похорон, на которых родные убитых выли и готовы были рыть мерзлую землю от отчаяния и горя, а все что я мог – лишь бессильно наблюдать. Как ты думаешь, что в результате чувствую я?
О, я и не ведала, что ответить на подобное.
– Анабель, – он нежно прикоснулся к моему лицу, – мы прошли через многое. И ты, и я. Но если мне есть за что корить себя, и терзаться множеством вопросов и сожалений, то тебе винить себя абсолютно не за что. Свободно мыслить и действовать по собственному разумению ты смогла лишь после смерти профессора Стентона, ранее ты была скована влиянием его авторитета, уважением к нему как к наставнику и учителю, а так же истинно драконьим коварством лорда, готового на все, чтобы не потерять свое сокровище. Но…
Едва заметная усмешка, взгляд в мои глаза и тихое:
– Анабель, Стентон действительно мог бы вмешаться в дела кланов оборотней. Мог бы спасти сына ОрКолина. Он мог бы многое. Но он поставил всё, на выживание драконьей расы. Всё, включая собственную жизнь. И ты можешь винить его, вполне заслуженно, но я всегда буду испытывать к Стентону глубочайшую благодарность за то, что в одну холодную