Читать интересную книгу Остров Буян - Степан Злобин

Когда избрание челобитчиков было закончено и народ расходился с площади, стоявший в толпе Истома увидел Гаврилу-хлебника, Прохора Козу с приятелем — стрелецким десятником Максимом Ягой — и Томилу.

— Томила Иваныч! — не по-бывалому смело и громко позвал Истома.

— Здоров, звонарь! — отозвался Томила.

— Не скачи-ка! Мне так не угнаться, постой!

Томила отстал от спутников.

— Кого же обрали к царю-то, Томила Иваныч! — с горечью воскликнул Истома. — Невесть кого: конокрада-барышника Никифорку Снякина! Уж этот посол наворочает дела в Москве: до царя с челобитьем дойдет ли, а коней у московских людей покрадет — голову про заклад!

— Миром выбрали, — возразил летописец.

— Тьфу ты, миром! Да нешто так выбирают! По мирскому делу такие ли люди надобны! Ни единого человека доброго не обрали!..

— Идем-ка, что ль, с нами, Истома. Посидим, потолкуем, — позвал Томила. — Максим вина принесет, а в закуску груздочки.

…Гаврила и Прохор удивленно взглянули на нового гостя Томилы.

— К винцу и пьяница! — подмигнул Истоме Прохор.

— А мне его хоть не будь! Без вина, вишь, хмелен! — возразил Истома.

Максим Яга разливал по стаканам водку.

— Слышьте, братцы, пить пей, да дело разумей! Чего же ныне деять? Челобитчики выбраны никудышны людишки: глянь туды, глянь сюды — ни единого нет, чтобы тайное дело наше ему поверить, — сказал Томила. — Кому же теперь дать послания наши? Как мыслишь, Левонтьич?

Хлебник крякнул, поставил пустой стакан и черпнул из блюда грибов.

— Попадья успенская, что ли, тебя полюбила, Иваныч! Экие грузди! Окроме нее, нигде не едал таких, — сказал он.

— Груздочки на славу! — поддержал и Коза.

— Знать, грамота и в грибах тоже надобна, — вставил словечко Яга.

Истома смолчал. Поставив пустую кружку на стол, он забыл закусить и хмуро поглядывал на собутыльников.

— Истома, а ты что же груздей! — угощал хозяин.

— Грустей да печалей всю жизнь довольно. Радостей человеку мало, — сказал звонарь. — Как же земское дело теперь, Томила Иваныч?

— Сам видишь, люди не те.

— Устрашился, стало? Так что же ты, человек еси али рак, что задом попятился! — внезапно напал Истома.

Постучались в ворота.

— Кого-то бог дал!

Томила вышел. Возвратился в избу с одним из только что выбранных челобитчиков — Савелием-рыбником.

— Вот и Савося под чарку! — приветливо воскликнул Яга.

— Ох, братцы, без чарки мне жарко! — сказал с сокрушением рыбник, подсаживаясь к столу.

— Что так? Народ тебе честь оказал, а ты экой жаленушкой ходишь! — усмехнулся Гаврила. — Трахни-ка поставушку да расскажи, что стряслось.

Рыбник выпил, скользнул взглядом по столу, закусил.

— Назвался груздем — полезай в пузо! — с невеселой шуткой сказал он.

— Чего же у тебя стряслось? Аль опять из-за плеса с Устиновым тяжба? — спросил Томила.

— Хуже, Томила Иваныч! Уж ты пособи. Не раз выручал, научи опять, чего деять… Сам знаешь, время какое горячее в рыбном деле — весна, а меня самого как в сети загнали: прошлый год по градским делам задолжался я рыбникам, на Москве исходил деньжишек, а лишку не воротил. За то меня в челобитчики и обрали: мол, ты добром тех денег не воротил, а теперь сколь исходишь за челобитьем, то мы за долг твой зачтем. А я лучше долг ворочу втройне. Мне ныне от промысла отбывать негоже.

— А ты сейчас чарку пил, чего молвил? — с насмешкой спросил Коза.

— Чего молвил?

— Назвался груздем — полезай! Вот и ты полезай!

— Да нешто я сам назвался! Устинов проклятый кричал мое имя. Ему без меня раздольней ловить по Великой до самого устья! — воскликнул рыбник. Он с недоверием, словно взвешивая, взглянул на гостей Томилы. И, будто решившись, признался: — И то сказать-то, Томила Иваныч, страшусь я по экому воровскому делу. Пропадешь на Москве. А у меня, знаешь, пятеро малых да два старика на шее. Осиротить их страшусь. Кого бы в место мое принанять с челобитьем ехать. Уж я и деньжишек не пожалею и о здравии стану молиться. Хозяйка моя подорожничков напечет, и вином употчую вдосталь! Каб ты мне помог сыскать человека…

Истома встал со скамьи и шагнул на середину избы.

— Я еду! Меня посылай! — звучно и уверенно сказал он.

Он выпрямился во весь свой рост и почти касался головою невысокого потолка избы. Прозрачной синевы глаза его молодо засветились на испитом лице. Он отшвырнул костыли, словно почувствовал небывалый приток силы.

Все изумленно уставились на него.

Рыбник бросился подымать костыли.

— А клюшки-то, клюшки как же? — забормотал он, тыча костыль в руку Истомы.

Звонарь с удивлением взглянул на костыль, словно не он два года не расставался с подпоркой.

— Для такого великого дела я и без клюшек до самого гроба господня, не то что в Москву дойду! — торжественно заявил Истома. — А ты уйди отсель! Дух от тебя нехороший! — гневно сказал он рыбнику.

Рыбник попятился к порогу.

— Томила Иваныч… — словно прося защиты хозяина, пролепетал он от двери.

— Ладно, ладно, Савелий, ступай. Ужо приходи вечерком, и уладим, — пообещал Томила незадачливому челобитчику.

Рыбник вышел.

7

Тайные грамоты бабка зашила в шапку Истомы. Его приодели, обули. Томила позаботился придать благообразный вид его запущенной густой бороде, и из всех челобитчиков города он выглядел самым почтенным, внушающим доверие.

Истома твердо стоял на ногах, но после долгих месяцев, проведенных с костылями, он никак не знал, куда девать руки, и поп Яков отдал ему в дорогу свой посох.

Томила зашел за звонарем, чтобы проводить его к Земской избе, где челобитчики принимали от выборных составителей и от земских старост челобитную грамоту.

— Елисею Лисице в Новгороде поклон скажи от меня да перво листы покажи ему с глазу на глаз. Он знает новгородцев, кто не продаст, — говорил в последний раз летописец, напутствуя Истому в дорогу.

— Во всем положись, как на камень… Прощай, Томила Иваныч, — сказал на прощание Истома. — Спасибо. Открыл ты глаза мне на мир. Бог мне дал, как червю, только брюхо, чтоб ползать, а ты крылья вырастил… Люблю я тебя за то…

Толпа провожатых окружила Всегороднюю. Семьи челобитчиков тесно стояли вокруг саней и возков, приготовленных в путь.

Из растворенных дверей Земской избы, переполненной любопытным народом, доносился голос земского старосты, торжественно читавшего текст челобитья. Когда он умолк, во Всегородней поднялся гул, и толпа расступилась, давая дорогу посланцам Пскова к царю.

Важно сходя с крыльца, челобитчики выступали, красуясь перед народом. Возле саней они стали прощаться с семьями. Жены их суетливо крестили в дорогу, совали в руки забытые второпях подорожные гостинцы. Ребята бросались на шею отъезжающим отцам.

Возле крытых саней посадского выборного Сысоя Григорьева его хозяйка, со злыми глазами, сухая и угловатая баба, в богатой шубе, размазавши по лицу румяна, пилила мужа:

— Куды те нелегкая тащит! Смотрел бы, как люди-то деют! Савелия-рыбника шиш от семейки, от дома угонишь! Нанял вместо себя человека, и жив и здоров!.. А тебе-то, вишь, надо чести посадской!.. Дураков ищет честь-то!

— Не тяни ты жилы! Не в супостатские страны — к царю православному еду! — прорвался, не вытерпев, муж.

— А куды я с робятами денусь? Семь душ нарожал, да к царю! Бери их с собой!

— Что ты воешь, Устинья Самойловна! Люди в Литву да в Неметчину ездят — не гинут! — вмешался посадский из провожатых.

— Из Москвы белил да румян привезет! — засмеялся казак.

— Она, дура, страшится — муж из Москвы не воротится!

— Кому такой надобен! Мужичок с кувшин, борода с аршин, ножки кренделем! — подхватили две зубоскалки казачки.

Толпа возбужденно кипела вокруг отъезжающих.

— Боярам в руки нашего челобитья не давайте, одному государю! — кричали посадские.

— Скажите ему все градские обиды.

— Постойте за мир — правду режьте!..

Истома не входил в Земскую избу. Оттуда в гурьбе челобитчиков вместе с Томилой вышел Савелий-рыбник, но в широкие дорожные пошивни вместо него сел Истома. Когда рыбничиха сунула ему в руки тяжелый мешок со снедью, глаза его злобно сузились и сверкнули. Томила, чтобы его успокоить, принял мешок и отдал сидевшему рядом в санях выборному от черного духовенства — монастырскому конюшенному старцу Пахомию.

Пахомий весело подмигнул Иванке:

— Вот мы и сподобились с бачкой твоим к государю в гости! Не плоше бояр! То-то, малый!.. Воротимся — пирогов привезем.

— С добром воротитесь, то всем городом напечем пирогов! — весело отозвался кто-то в толпе.

Истома, сидя в санях, казалось, не видел и не слышал всей толпы, не замечал ни детей, ни бабки Ариши, несмело топтавшейся позади детей. Громкий голос рядом с санями пробудил его от задумчивости, глаза его потеплели. Он поманил к себе бабку. Она протискалась к самым саням.