Читать интересную книгу Остров Буян - Степан Злобин

Истома, сидя в санях, казалось, не видел и не слышал всей толпы, не замечал ни детей, ни бабки Ариши, несмело топтавшейся позади детей. Громкий голос рядом с санями пробудил его от задумчивости, глаза его потеплели. Он поманил к себе бабку. Она протискалась к самым саням.

— Прощай, мать, — сказал ей Истома, назвав ее так в первый раз за все годы. — Расти внучат… Спасибо тебе… Будет стрясется что, не покинь их одних…

Бабка всхлипнула. Торопливо, словно вспомнив забытое, полезла за пазуху под шубейку, трясущимися руками вытащила деревянный крестик, поспешно распутывая нитку.

— Из Киевской лавры[203]… кипарисовый, как и крест господень… Носи, Христос тебе в помощь, сынок мой… Истомушка… — тоже в первый раз прорвалась лаской бабка.

Истома надел крест на шею. Притянул к себе Федю и обнял за плечи. В обе щеки расцеловал прильнувшую к нему Груню. Иванка вскочил на задок, обнял отца со спины. Отец потрепал его по руке.

Пахомий взглянул на Иванку и усмехнулся.

— А ты, свет, смотри тут без нас — время горячее, головы не сверни! — сказал он.

— С бо-го-ом! — крикнул кто-то из передних саней.

Вся вереница повозок тронулась, забряцали дорожные бубенцы на тройках. Челобитчики, сняв шапки, крестились, кричали слова прощания.

Стая собак и толпа ребятишек кинулись в угон за поездом вдоль улицы к Петровским воротам.

8

В тот же день, как уехали челобитчики, Иванке пришлось расстаться с Кузей.

Кузя сразу вошел в мятеж, словно всю жизнь только того и ждал, словно о том мечтал, и затем покинул отца и мать и ушел бродяжить с Иванкой… Он вошел в мятеж не горячась, но положительно и спокойно. Он говорил как равный с Томилой Слепым о земском ополчении, и его слушали серьезно и внимательно, как рассудительного взрослого советчика.

Когда зашла речь о том, чтобы отправлять по городам письма, то дядя Гаврила вместе с Томилой Слепым послали Кузю в Остров, Воронач и Опочку. Ему дали земские письма. И Кузя, сложив котомку, простился с Иванкой и обнялся с дядей. Иванка просил также послать и его, но его не пустили. Иванка махнул Кузе рукой и опечалился. Ему казалось, что Томила не хочет его посылать, потому что он не уберег посадский извет от Собакина, и он не смел настаивать и оправдываться…

С уходом Кузи из города Иванка стал одинок. С Якуней он не встречался, избегая бывать в доме кузнеца, а к Захарке испытывал только вражду…

Иванку мучила обида и ревность. Не раз подходил он к дому Мошницына, стоял у ворот и, не решаясь войти, уходил… Он брел к Мирожскому монастырю или обратно в город, но издали снова ему начинало казаться, что встреться он на одну духовинку с Аленкой — и все разъяснится…

Один раз он совсем готов был войти в дом, когда навстречу ему из дома Мошницына вышел Захар, весело напевая… Иванка шмыгнул в чужие отворенные ворота… И вдруг здесь в сумерках неожиданно столкнулся с Якуней и отшатнулся.

— Чего тебе тут? — засмеялся Якуня. — Не совестно? Мимо ходишь, а к старым знакомцам и глаз не кажешь!..

— Не хочу с Захаркой встречаться.

— Боишься — бока наломает?!

Иванка молча сунул кулак под нос Якуни. Захарка прошел мимо ворот. Обледенелый снежок хрустел под его шагами.

— Теперь не боишься? Идем, — позвал Якуня.

— Куда?

— К нам идем. Алена-то рада будет!

— Недосуг, — отмахнулся Иванка.

— Ты что — на Аленку сердит за Захарку?

Иванка почувствовал, как загорелись у него щеки и уши, но он сказал, стараясь казаться равнодушным:

— Да нет, так, недосуг. Занят я…

— Напрасно серчаешь, — вступился Якуня за сестру. — Ты бы еще года три пропадал, — а девке что, плакать сидеть?!

— Я не помеха — хоть за рогатого пусть идет! — огрызнулся Иванка. — Что ты ко мне прилип!

— Ну и дурак! — оборвал Якуня. — Девка тебя ждет, лишь батьке не смеет сказать про тебя — боится, что силой выдадут. А Захар день за днем все ласковей. Ты воротился, Аленка про то не знала. Я в воскресенье помянул за пирогом про тебя. Аленка вскочила да вон из горницы… Вот уж ден пять с Захаром и слова не молвит…

Иванка обрадовался:

— Я мыслил, уж их обручили.

— Чаял я меду пить на Захаркиной свадьбе, — поддразнил Якуня, — а мне что — и на твоей поднесут!

— А твоя свадьба скоро ли? — спросил повеселевший Иванка. Весь мир для него вдруг посветлел.

— Посватаешь — и женюсь, — ясно улыбнулся Якуня.

— Кого ж тебе сватать?

— Есть одна девка, да то беда: с тобой в одночасье венчаться надобно, а то поп и венчать не станет.

— Пошто поп не станет?

— Скажет: родные — нельзя.

Иванка взглянул на Якуню и громко захохотал. Он понял: Якуня говорил о его сестре Груне. Для Иванки она была еще девочка — ей едва пошел шестнадцатый год, ан оказалось, что у нее уже нашелся жених!..

Придя домой, Иванка новыми глазами поглядел на сестру. И впрямь она стала не хуже Аленки. Экая чернавка была, а возросла какая! Острая лисья мордочка, синие глаза, а бровь черная, густая… И станом стройна…

Иванка начал невольно следить за сестрой и приметил в ней много такого, чего не видел раньше: была она тихая и потому незаметна в доме, ходила неслышно, как чудесница какая-то, умеющая угадывать помыслы людей.

Уже не бабкой Аришей, а Груней держался дом, только бабка ворчала и гремела ухватом, а Груня делала все неслышно: всех напоит, накормит, поштопает, затопит печь, занавесит окна — и все неслышно… Говорила она тихо, словно смущаясь, но глаз не опускала — темные синие глаза ее были всегда широко открыты… Ее бывало слышно только тогда, когда она пела, но сразу нельзя было сказать — поет она или нет: просто делалось хорошо на сердце и уже потом, если подумать, откуда идет тепло, можно было понять, что тепло от песни… Песни ее были все грустные, задушевные, и голосок негромкий и нежный…

«Так вот какая полюбилась Якуне, — подумал Иванка. — Веселый, а девушку полюбил тихую…» У Иванки явилось жаркое желание поженить Якуню и Груню. «Пусть радуются!»

— Жених тебе кланяется, — сказал Иванка сестре.

— Что за жених? — небрежно спросила она.

— Якунька.

— Крикун, — снисходительно, как взрослая, улыбнулась она.

— Крикун, — подтвердил с улыбкой Иванка. — Люблю я его! — добавил он не без хитрости, вызывая сестру на ответ.

— А я не люблю. Трещит без умолку, да без толку.

— Сватать хочет тебя.

Она покраснела.

— Бякаешь зря! — сказала она сердито, нахмуря бровки.

И Иванка прекратил разговор, не желая ее смущать.

Глава двадцать первая

1

Томила сидел за столом, загородив свет воскового огарка и поскрипывая пером. Изредка, глядя на пламя, он задумывался над словом, и тогда до слуха его долетало все множество звуков, слагавших ночную тишину: шуршание тараканов, лай собак по дворам, крики котов, сонное и редкое дыхание Иванки и шаги за окном. Вот, бряцая оружием, прошел стрелецкий дозор, вот какой-то случайный ночной прохожий… Томила прислушался. За окном послышались голоса: кто-то тихо заговорил. Томила наскоро сунул исписанные листки под стол и скинул дверной крюк. В сторожку вошел старичок нищий и с лукавым смехом обратился к нему:

— Не признал?!

— Отец Яков! — воскликнул подьячий, узнав в старике соседа, попа с Болота. — Чего-то ты? Маслена миновала.

— Маслена миновала, а я и ряжусь, — с усмешкой сказал старик. — Владыки страшусь — в одночасье в подвал засадит, коли проведает, а дело к тебе безотменное: завтра царские именины, голубчик, — сказал ряженый поп, приблизясь.

— Мне что?! Ко двору на пирог не звали! — усмехнулся Томила.

— А ты слушай: земские старосты Подрез да Менщиков после обедни пойдут ко владыке, станут его просить отслужить молебен о здравии царевом на площади.

— Что ж, в церкви крыша худая аль места мало?

— Чают весь город собрать к молебну, да хочет владыка усовестить горожан, чтоб повинное челобитье в Москву бы послали да тебя с Гаврилой схватили…

— Кто ж его станет слушать? — сказал Томила, уверенный в том, что разговор о повинной в городе не найдет поддержки.

— Стрельцы приказа Чалеева станут — сговорено… Большие посадские станут, а там и пойдет… Да ты слушай — за тем ведь ночью к тебе прилез: попов будет много, попы станут в одно с владыкой. Он ныне двоих попов засадил за то, что стояли у караула с посадскими для береженья немца… при моих глазах их в подвал потащили…

Поп придвинулся к самому уху Томилы и зашептал:

— Владыка стрельцов скоро ждет с Новагорода от воеводы. Митрополита просил с увещаньем приехать, и тот-де тоже к нам едет…

Томила растерялся. Заговор Макария с земскими старостами был неожиданным. Что можно сделать за ночь? Бежать на площадь сейчас же, ударить сполох? Напугаешь ночью народ — может статься и хуже: устрашатся прихода иногородних стрельцов и отступятся сами…