– Что‑то случилось? – спросила, поднимаясь ему навстречу.
– Нет, все в порядке, – ответил он. – Как вы тут? Освоились?
– Да, без проблем! – нарочито бодро отозвалась я. – Не жалуемся…
– Не жалуетесь… Это хорошо, – Бертон приблизился ко мне почти вплотную, и я уловила легкий запах алкоголя.
– Как дела в Турмалине? – я невольно сделала шаг назад.
– К чему эти вопросы издалека? – он криво усмехнулся. – Спрашивай прямо: как там Аллен?
– Бертон, – от его тона мне стало как‑то не по себе, – давай поговорим в другой раз. Ты, вижу, не в настроении. Возможно, устал… Да и я как‑то неважно себя чувствую… Что‑то голова кружится…
Меня действительно несколько повело, наверное, на нервной почве, еще и тошнота к горлу подступила.
– Почему он? – пальцы Бертона внезапно схватили меня за подбородок, сильно сжав его. – Посмотри мне в глаза и скажи: почему он? Почему Аллен?
– Бертон, что ты делаешь? – от его взгляда по телу начал расползаться страх, а коленки противно затряслись. – Отпусти… Мне больно…
– Чем он лучше меня? Что ты в нем нашла? – Бертон будто и не слышал мои мольбы. – Может потому, что он Император, а я всего лишь король, который ему подчиняется?
– Что ты несешь? – у меня на глазах выступили слезы.
– Кто все время был рядом с тобой? – не унимался он, схватил за талию, силой притягивая к себе. Теперь я и вовсе не могла шевельнуться. – С самого начала? Кто выручал тебя из неприятностей? Кто помогал? Я! Я! А не Аллен!
– И я благодарна тебе! – не выдержав, тоже перешла на крик. – Благодарна! Ты разве не видишь этого? Как я должна это выразить? Что сделать?
– Полюби меня.
Я не успела ничего ответить: губы Бертона впились в мои, грубо и безжалостно. Я началась вырываться, но тиски его рук становились только крепче. Язык Бертона бессовестно хозяйничал у меня во рту, зубы до крови кусали губы. Он был будто одержимым и слишком сильным, чтобы я могла дать ему отпор. Тогда я тоже укусила его в ответ, надеясь хоть так отрезвить его, но получила обратный эффект. Бертон рассвирепел. Толкнул меня на кровать и навалился сверху. Перехватил мои руки, завел мне за голову, прижав к кровати и лишая меня тем самым возможности сопротивляться. Одна его рука удерживала мои запястья, другая пыталась задрать юбку, ну а губы в этот момент осыпали поцелуями шею, лицо, грудь в вырезе платья.
– Бертон, пожалуйста… – я все же заплакала, чувствуя себя униженной донельзя. – Перестань… Ведь это же не ты… Ты не можешь так делать…
В какой‑то момент силы оставили меня, я поняла, что больше не могу бороться. Закружилась голова, заплясали перед глазами мушки, сознание стало куда‑то ускользать, теряться…
– Бертон… Пожалуйста… – прошептала еще раз я.
И провалилась в темноту.
… – Алина, Алина, очнись, – из небытия меня вернул голос Бертона, на это раз испуганный и заискивающий. – Прошу тебя, приди в себя…
Я сделала вдох и приоткрыла глаза. Бертон сидел рядом и смотрел на меня со страхом. Заметила, что платье мое уже аккуратно расправлено, будто его и не пытались содрать с меня некоторое время ранее.
– Хвала богам, Алина… – зашептал Бертон, проводя рукой по моей щеке. – Прости меня, прости… На меня действительно что‑то нашло… Наваждение… Я не хотел делать ничего такого, не хотел причинить тебе боль… Извини, умоляю…
– Оставь меня… – я с трудом разомкнула пересохшие губы, а после облизала их.
– Нет… Не оставлю. Я позвал лекаря, он должен вот‑вот прийти. Я побуду с тобой до его прихода.
Я обреченно закрыла глаза. Голова все еще кружилась, а во рту был кислый привкус. К счастью, в этот момент пришла мама. Бертон сразу поднялся, давая ей возможность сесть рядом со мной.
– Что случилось? Таиса сказала, тебе стало плохо. Как это произошло? – атаковала она меня взволнованными вопросами.
– Мы разговаривали, и она потеряла сознание, – ответил за меня Бертон. – Я уже отправил за лекарем.
Разговаривали, значит… Впрочем, маме лучше не знать, как обстояли дела на самом деле.
– Тебе что‑то болит? – снова спросила она меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Нет, только голова кружится. И слабость… – я попыталась успокоить ее улыбкой.
Лекарь, худощавый старичок в очках, явился совсем скоро. Долго раскланивался перед Бертоном, пока тот не прикрикнул на него:
– Осмотрите сенту поскорей. Она ни с того, ни с сего упала в обморок.
– Конечно, – закивал тот. – Мне бы только остаться с ней наедине…
Бертон вздохнул:
– Буду ждать за дверью.
А вот мама выходить отказалась, но доктор и не настаивал.
– Как долго вы были без сознания? – спросил он меня первым делом.
– Не знаю… – я взглянула на часы, что висели напротив кровати. Оказывается, с момента прихода Бертона прошло не так уж много времени. – Судя по всему, минут десять‑пятнадцать…
– Раньше обмороки случались? – лекарь стал деловито водить рукой в районе моей груди, затем живота. При этом он не касался меня, держа ладонь в нескольких сантиметрах от тела. – Головокружения? Тошнота? Слабость?
– Обмороки – нет, – отозвалась я. – А все остальное – да, бывало. Особенно в последнюю неделю. И больше всего тошнота…
– Ты мне не говорила! – с упреком посмотрела на меня мама.
– Не считала, что это стоит внимания. Думала, у меня проблемы с желудком… – ответила я.
Лекарь еще некоторое время молча «сканировал» своими ладонями, затем убрал их и внимательно взглянул на меня, собираясь что‑то сказать. Но тут в спальню снова сунулся Бертон:
– Уже осмотрели? Что с ней? Диагноз можете поставить? Это серьезно?
– Да, диагноз уже есть, Ваше Величество, – снова торопливо закивал доктор. – И опасного в этом ничего нет, уверяю. Просто сента в деликатном положении.
– Что? – вскрикнули мы почти одновременно с Бертоном.
– Да, сента ждет ребенка…
Глава 16
Шок. Именно в нем я пребывала вот уже второй день. Известие о беременности стало поистине шокирующим, притом для всех. При других обстоятельствах я была бы счастлива, однако теперь… Все было слишком неожиданно, а главное, не вовремя.
Какое будущее ждет этого ребенка? Если я сама не знаю, что будет со мной завтра…
– Поешь бульона, я сама его сварила, – очередной раз заглянула ко мне в спальню мама. – Тебе сейчас надо хорошо питаться.
Я лишь кивнула. Взяла тарелку и принялась молча есть.
– Ты же не винишь себя ни в чем? – тихо спросила мама. – Ты не должна этого делать…
– Я виню себя в том, что не предугадала такой исход, – ответила так же тихо. – Мне нельзя было забываться и потакать своим желаниям… Даже один раз.
– В любви трудно сохранить разум. Но ты разве жалеешь о минутах, проведенных с Алленом?
– Не жалею…
– Тогда что тебя гнетет?
Слезы комом подступили к горлу. Ложка с супом так и не дошла до рта, я уронила ее обратно в тарелку.
– Мне страшно, – на выдохе призналась я.
– Страшно, что узнает Аллен? – деликатно уточнила мама.
Я отрицательно мотнула головой.
– Не только это. Мне страшно, что вернется Линэль, – я не сдержала всхлипа. – Ведь это, – ткнула себя пальцем в грудь, – ее тело. И ребенок находится в нем. Теоретически он не мой, понимаешь? Это ребенок Линэль. Линэль и Аллена. Что будет, если вдруг она объявится и захочет вернуть свое тело? А если она что‑то сделает с ребенком?
– Но она может и не появиться… – не очень уверенно возразила мама. – Ты же говоришь, она давно не выходит на связь…
– Вот именно! – я промокнула салфеткой все же увлажнившиеся глаза. – И это настораживает… В последний раз она угрожала, что вернется. Вдруг это были не просто слова?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Завтра я встречаюсь с Эллой и приведу ее сюда, слышишь? – мама пристально посмотрела на меня. – Она поможет. Непременно поможет. Хорошо бы, чтобы в замке не было Изумрудного короля. Он не собирается улетать, случаем?