– Ну и какова же будет польза от того, что мы это поймем? – снова влез Диэрри. – Ведь понимание этого не имеет никакого практического применения. Обыкновенное жонглирование словами и понятиями! Вам так не кажется?
– Вы ставите вопрос как типичный собственник, господин Диэрри, – сказал Шевек.
И ни одна живая душа здесь не догадалась, что он назвал своего оппонента самым оскорбительным, самым презрительным словом из своего лексикона анаррести. Наоборот! Диэрри даже согласно покивал, с довольным видом принимая подобный «комплимент».
И только Веа уловила некое напряжение в голосе Шевека и снова вмешалась:
– Господа, я практически ни слова не понимаю из того, о чем вы говорите, но, по-моему, даже если я что-то и поняла – например, насчет той «книги» и сиюминутности существования всего на свете, – то скажите: почему же тогда мы не можем предсказывать будущее? Если оно уже существует? Или это все же возможно?
– Нет-нет, – обернулся к ней застенчивый собеседник Шевека, на некоторое время переставая быть таким уж застенчивым, – вы не правы, дорогая! Время – это ведь не кушетка и не дом, оно не существует столь материально, как эти предметы. Его нельзя, например, обойти кругом, войти в него или из него выйти…
Веа с веселым видом закивала, словно ей сразу стало легче, как только она стала играть роль «ученицы». А застенчивый собеседник после ответа ей, видимо, исполнился верой в себя и теперь уже повернулся к Диэрри:
– Мне кажется, применение теории одновременности и физики времени вообще ценно прежде всего для этики. Вы со мной согласны, доктор Шевек?
– Для этики? Вполне возможно. Не знаю, не уверен. Видите ли, я занимаюсь главным образом математикой, вряд ли возможно составить уравнения этики, скажем, поведения…
– Почему же нет? – снова возник самодовольный Диэрри, но Шевек не обратил на него внимания и продолжал:
– Хотя ваше замечание справедливо: истинная хронософия действительно немалое внимание уделяет этике. Поскольку наше ощущение времени имеет самое непосредственное отношение к способности отделять причину от следствия, средства от цели. Опять же – ребенок или животное не способны увидеть связь того, что они делают в настоящий момент, с тем, что станет следствием их действий. Они не могут понять принцип действия шкива и создать его. И не могут дать обещание. Мы можем. Понимая различие между «сейчас» и «не-сейчас», мы можем связать эти мгновения. Но тут уже на сцене появляются мораль и ответственность. Утверждение, что хорошей цели можно достичь дурными средствами, равносильно утверждению о том, что если потянуть за веревку на этом шкиве, то тяжесть будет поднята с помощью соседнего. Нарушить обещание – значит отрицать реальность прошлого, а стало быть, отрицать и надежду на реальное будущее. Если время и причина функционально взаимосвязаны, если мы вообще – существа времени, то нам лучше узнать время поближе, признать его могущество, постараться понять его свойства и – извлечь из этого максимум пользы для себя, действуя разумно и ответственно.
– Но позвольте! – Диэрри был несказанно доволен собственным острым умом и умением следить за ходом беседы. – Вы же только что утверждали, что в вашей системе одновременности не существует ни прошлого, ни будущего – только некое вечное настоящее. Так как же можно быть ответственным за ту книгу, которая уже написана? Вы можете только прочитать ее, и ничего больше! У вас нет ни выбора, ни свободы действия.
– Вы правы, такова основная дилемма детерминизма. И это является имплицитным для системы одновременности. Однако классическая теория также имеет свои, в том числе и деструктивные, дилеммы. Примерно как в той дурацкой истории о камне и дереве, в которое вы бросаетесь камнями. Если вы сторонник одновременности, то камень уже попал в дерево, а если вы «классицист», то есть сторонник последовательности действий, то он никогда не сможет в него попасть… Что вы предпочтете? Возможно, вы предпочитаете бросать камни, не задумываясь, не делая выбора. Я же предпочитаю трудные пути, так что не могу отказаться ни от одной из этих теорий.
– Но как… как их соединить? – вырвалось у застенчивого.
От отчаяния Шевек чуть не рассмеялся ему в лицо.
– Не знаю! Я над этим всю жизнь бьюсь. Ведь в конце концов камень-то в дерево все-таки попадает. И ни классическая физика, ни теория квантового перехода, ни теория одновременности этого не объясняют. Нам нужна не чистота теории, а ее комплексность, сложность. Нам нужно признать взаимосвязанность причины и следствия, средства и цели. Наша космологическая модель должна быть столь же бесконечной и неистощимой, как и сам космос. И в эту комплексную модель должен быть включен не только момент непрерывности, но и момент созидания, не только геометрия, но и этика. Мы стремимся не столько получить конкретный ответ, сколько хотим узнать: как правильно задать вопрос…
– Все это прекрасно, однако промышленности нужны именно конкретные ответы, – сказал Диэрри.
Шевек медленно повернулся, посмотрел на него сверху вниз и ничего не сказал.
Повисло тяжелое молчание, которое, как всегда, поспешила нарушить Веа, изящно и непоследовательно изменив тему разговора и вернувшись к светской болтовне о возможностях предсказания будущего. Все тут же оживленно принялись рассказывать случаи из собственной жизни, истории о встречах с ясновидцами и предсказателями судьбы.
Шевек в этом разговоре участия не принимал. Он решил вообще больше не отвечать ни на один серьезный вопрос. И еще его почему-то мучила ужасная жажда. Он с удовольствием позволил официанту наполнить его бокал и залпом выпил приятный пузырящийся напиток. Потом, пытаясь успокоиться и снять напряжение, принялся разглядывать гостей. Все кругом вели себя чрезвычайно эмоционально, что было довольно странно для йоти, – кричали, громко смеялись, перебивали друг друга. Одна парочка предавалась практически у всех на виду совершенно бесстыдным ласкам. Шевек с отвращением отвернулся. Неужели они настолько эгоистичны? Ласкать друг друга и совокупляться на глазах у тех, кто лишен пары, считалось на Анарресе столь же непристойным и вульгарным, как есть на глазах у голодных и не делиться с ними. Он прислушался к разговору своих прежних собеседников. Теперь с предсказаний судьбы они переключились на политику – спорили о войне, о том, что предпримут дальше Тху и А-Йо, что решит Совет Государств Планеты и так далее.
– Почему вы всегда говорите об этом конфликте так абстрактно? – спросил он внезапно, сам себе удивляясь: ведь он решил ни в какие разговоры больше не вступать. – Ведь это не просто названия государств – это живые люди, которые убивают друг друга. Почему на эту войну отправляют солдат? Почему вообще человек идет убивать незнакомых ему людей?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});