– О, как вы правы! – подыграл ей Шевек. – Никогда и никаких развлечений! Никогда! Целыми днями мы роемся в шахтах, добывая свинец и золото, а ближе к ночи, пообедав наконец тремя корешками, сваренными в двух ложках отвратительной опресненной воды, немузыкально повторяем хором высказывания великой Одо, пока не придет время ложиться спать. И спим мы, разумеется, по отдельности, не снимая тех самых ужасных грубых башмаков, которые носим все без исключения.
Он не настолько бегло говорил на йотик, чтобы суметь выразить этот «полет мысли»; это была одна из его внезапных «поэтических» язвительных фантазий, которые только Таквер и Садик слышали достаточно часто; но, хотя его йотик и был далек от совершенства, эта пылкая речь все же поразила Веа. Ее громкий смех разлетелся по всему парку.
– Господи, да ведь вы отлично умеете шутить! А есть что-нибудь на свете, чего вы не умеете?
– Я не умею торговать, – честно ответил он.
Она, все еще улыбаясь, внимательно посмотрела на него. В ее позе было что-то профессиональное, актерское. Люди обычно не глядят так долго и так пристально друг другу в глаза. Если только это не мать и дитя или же врач и его пациент. А еще так смотрят друг на друга любовники.
Шевек сел.
– Я бы еще прогулялся, – решительно заявил он.
Она протянула ему руку, чтобы он помог ей подняться с земли. Жест был ленивый, приглашающий… Но сказала она нечто совсем иное, с какой-то неуверенной теплотой:
– Вы действительно ведете себя как брат… Ну возьмите же мою руку. Не бойтесь, я вас потом отпущу!
Они побродили по тропинкам обширного парка. Зашли во дворец, превращенный в музей. Как сказала Веа, всегда приятно посмотреть на то, как жили короли. Она с удовольствием любовалась выставленными драгоценностями и портретами напыщенных правителей. Стены дворца были увешаны гобеленами; резные каминные полки уставлены серебряными, золотыми, хрустальными вазами и статуэтками из редких пород дерева; на полу лежали роскошные ковры. За бархатными лентами по углам стояли охранники. Их черно-алая форма прекрасно сочеталась с великолепием залов; они сверкали золочеными галунами и покачивали пышными султанами перьев на шлемах. Однако лица у них были совсем не к месту: скучные, усталые. Охранникам явно надоело торчать целый день у всех на виду, ничего не делая. Шевек и Веа подошли к стеклянной витрине, внутри которой лежал плащ, который королева Теаэа велела сделать из кожи мятежников – из смуглой человеческой кожи, которую с людей содрали заживо. Эта ужасная женщина с вызовом надевала свой плащ, выходя к измученной эпидемией чумы толпе, и молила бога, чтобы он остановил распространение страшной заразы. Было это четырнадцать веков назад.
– По-моему, очень похоже на шевро, – сказала Веа, рассматривая выцветший от времени плащ. Потом вскинула глаза на Шевека. – Вам нехорошо?
– Мне, кажется, лучше выйти на воздух…
В парке смертельная бледность постепенно сошла с его щек, но на дворец он все еще оглядывался с ненавистью.
– Почему ваш народ так бережно хранит то, чего должен был бы стыдиться? – спросил он.
– Но это же наша история! Разумеется, теперь ничего подобного просто быть не может!
Она повела его в театр на дневной спектакль – там шла какая-то комедия о молодоженах и их матерях, полная шуток по поводу секса, где, однако, сам секс ни разу ни одним словом обозначен не был. Шевеку было скучно, и он старался смеяться в тех местах, когда смеялась Веа, чтобы не вызывать подозрений. После спектакля они отправились в один из центральных ресторанов, место исключительно для состоятельных клиентов. Обед стоил им сто валютных единиц. Шевек ел очень мало, поскольку хорошо закусил днем, однако поддался на уговоры Веа и выпил два или три бокала вина, которое, вопреки его ожиданиям, оказалось очень вкусным, создавало приятную легкость в общении и, похоже, нисколько не отражалось на умственных способностях. У него не хватило наличных денег, чтобы расплатиться за обед, но Веа не предложила заплатить свою долю, а просто посоветовала ему выписать чек, что он и сделал. Потом они взяли такси и поехали к Веа домой, с шофером она также предоставила ему право расплачиваться самому. Неужели, недоумевал он, Веа и есть самая настоящая дорогая проститутка? То самое загадочное существо, о котором намекали учебники? Проститутки, которых довольно подробно описывала Одо, были бедными женщинами, а Веа, безусловно, таковой не была. Рассказывая ему о подготовке своей вечеринки, она подробно сообщила, что именно поручила сделать своему повару, своей горничной и своему «личному» поставщику провизии. Более того, мужчины в Университете говорили о проститутках презрительно, с отвращением, как о грязных и беспардонных тварях, тогда как Веа, несмотря на явную склонность обольщать мужчин, проявила такую чрезвычайную чувствительность к прямым разговорам об интимных отношениях и даже к некоторым «физиологизмам» в речи Шевека, касавшимся секса, что он стал следить за своей речью особенно тщательно, как делал бы это дома, на Анарресе, в присутствии девочки лет десяти. И все же он никак не мог понять, что же такое Веа.
Комнаты в квартире Веа были просторными, роскошно обставленными; из окон открывался прекрасный вид на сияющий огнями Нио; мебель была исключительно белого цвета, даже ковер на полу был белоснежный. Но Шевек уже отчасти стал невосприимчив к роскоши; кроме того, ему почему-то ужасно хотелось спать. Гости должны были прибыть не раньше чем через час, и, когда Веа ушла переодеваться, он уснул, устроившись в огромном белом кресле в гостиной. Его разбудила служанка, загремев чем-то на столе, и почти сразу же в гостиную вошла Веа в красивом вечернем платье, какие обычно надевали на приемы женщины-йоти, – широкая плиссированная юбка до полу, начинавшаяся от бедер, и под самой грудью жесткий корсаж, поддерживавший ее. Талия и грудь Веа были обнажены. В пупке поблескивал небольшой драгоценный камешек – в точности как в том фильме, который они с Тирином и Бедапом смотрели четверть века назад в Региональном институте Северного Поселения… Полупроснувшись, но почему-то встревоженный до глубины души, Шевек во все глаза смотрел на нее.
Она тоже посмотрела ему прямо в глаза и слегка улыбнулась.
Потом села возле него на низенький пушистый пуфик и снова посмотрела на него – кокетливо, снизу вверх. Потом неторопливо расправила свою белую юбку на коленях и сказала:
– Ну а теперь расскажите мне, как все-таки у вас это делается на Анарресе… Ну, между мужчиной и женщиной.
Это было просто невероятно! Ее горничная и присланный поставщиком провизии человек находились там же, в гостиной; она знала, что у него есть Таквер; и он знал, что она это знает; и до сих пор между ними не было произнесено ни одного слова о половых отношениях – она этого не допускала. Хотя, разумеется, и это ее платье, и жесты, и интонации – все это выглядело как чистой воды «приглашение к сексу».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});