этим снова. Он всегда после секса с ней отдыхал, наслаждался и унижал.
– Но ты ведь хочешь свободы!
– Да, хочу! – она застегнулась, полностью погрузившись в комбинезон, и повернулась в сторону дядюшки Отоя.
– А что ты с ней делать будешь? – он хрюкнул, смеясь.
– Что-нибудь придумаю.
– Ну, тогда чего ты ждешь? Убей меня! И будешь свободной! Давай!
Изабелла вздохнула, но подошла к креслу, в котором сидел дядюшка Отой. А он улыбнулся своей мерзкой, лягушачьей улыбкой.
Рукой схватил Изабеллу за ягодицу, хлопнул, сжал и подтолкнул к креслу:
– Ну что, сучка, так и будешь в потолок глядеть? Страшно, да? Устала от боли? А ты попробуй! Давай! Ты, тварь, всегда будешь валяться у меня в ногах, потому что я так хочу, и так будет всегда! Ты никто! Твоя власть над всеми, пока я так хочу! Расхочу, и ты тут же окажешься на свалке! И тут же куча пьянчуг облапают твое тело, потому что ты, тварь дрожащая, живешь только по моему слову! Что скажу я, то и будет! Так давай, убей меня! – и рассмеялся. – Нет, не можешь? Шлюха ты! Ты ей и останешься! И будешь ублажать меня всегда, везде и всюду, где я этого захочу! Ты…
– Будь ты проклят! – выкрикнула Изабелла, ее рука разорвала комбинезон, пальцы дотронулись до спрятанного между грудей стилета. Вырвали его из ножен.
Стилет сверкнул в свете свечей, дядюшка Отой не любил фаеры.
И…
Вонзился с силой в его сердце!
Раньше даже просто мысль уже приводила к боли, но сейчас… Видимо, что-то изменилось в мире. Изменилось в пространстве. Изменилось в них самих.
Они несколько секунд оба смотрели на серебряную рукоять стилета, клинок которого был полностью погружен в плоть дядюшки Отоя.
И через эти несколько секунд их взгляды встретились:
– Это… – с трудом выговорил дядюшка Отой: – Это… го… Не… не… может… быть, – последнее слово с последним вздохом.
И умер.
Рука на ягодице расслабилась, повисла в воздухе. Его голова дернулась и свернулась набок. Он как-то обмяк, сдулся, как будто уменьшился.
А Изабелла еще минут пять стояла рядом, застыв, не понимая произошедшего и не веря в случившееся.
И только через застывшее время она наконец задвигалась. Тихонько дотронулась до стилета. Она не собиралась его вытаскивать, пусть останется, как память ее освобождения. Она просто лёгким движением сняла с рукояти стилета свою ауру, очистив оружие от следов.
Это был ее дар. Изабелла видела, чувствовала ауры чужих людей, но и своей могла управлять. Вот так просто могла смыть свою ауру с любого предмета. Дядюшка Отой не знал об этом. Он многого о ней не знал. Его интересовал только секс и ее унижение. Ну и та вершина, на которой она находилась.
Изабелла выпрямилась, поправила комбинезон. Огляделась. Надвинула на голову капюшон и двинулась к окну.
Ловко выскользнула на крышу. Неожиданно для себя перекрестилась. И побежала по единой крыше к своему дому.
Занимался рассвет.
Рассвет ее новой жизни.
***
1429 год от Пришествия Скирии
Конец лета
Аркет…
Жизни, которая круто изменилась.
Но свобода оказалась очень странным существом. К ней пришлось привыкать, потому что если раньше день почти всегда принадлежал ей, то ночь часто принадлежала только ему! Рабская дань, от которой никуда нельзя было скрыться. Со временем эта дань превратилась в ритуал, потому что у Изабеллы появились определенные обязанности, права, власть, которыми даже дядюшка Отой не мог пренебречь. Но это было даже тяжелее, так как редкие их встречи превращались в пытку.
И когда все это резко закончилось…
Несколько натир после Изабелла часто просыпалась посреди ночи, прислушиваясь к своим ощущениям и состоянию. Ей казалось, что он зовет ее снова к себе, вот и просыпалась. Связь между ними была очень сильной, чем он и пользовался, призывая ее прийти к нему в моменты, когда она была одна. А это почти всегда была ночь. Но его уже не было, а она все равно просыпалась. А затем долго сидела, не в силах заснуть.
Но время лечит, а свобода окрыляет. Жизнь ведь осталась прежней. Власть осталась прежней. Просто теперь не нужно было оглядываться за спину в ожидании окрика. Теперь ее действия принадлежали только ей, и она сама управляла своими желаниями.
Как и ночи теперь были только ее!
Теперь только она одна выбирала, остаться ли ночью в одиночестве, в этом милом, нежном пространстве или зажечь эту ночь чудесным любовным огнем или доброй беседой в кругу интересных людей.
Впрочем, мужчин в ее жизни было не так уж и много, она никогда не пускалась во все тяжкие, хотя и считала, что хороший секс укрепляет красоту и продлевает жизнь женщине. Вот только хорошего секса было еще меньше, чем мужчин. Не каждый мог выдержать темперамент и настрой Изабеллы и дать ей именно то, что она желает, а она не прощала своим партнерам бессилие и неумелость, а главное – самоуверенность и глупость в постели.
Поэтому дом ее, огромные апартаменты в престижном районе Аркета – Тимпе, почти всегда был одинок. Только слуги, как тени, и то им запрещалось появляться в апартаментах Изабеллы после двадцати часов вечера без вызова хозяйки. После этого времени она сама готовила чай или кофе, по настроению, иногда рюмочку н’рильского. А потом любила забраться с коленями в любимое кресло – прелести свободы – и просто смотреть на огонь в камине или на ночь глядя читать какую-нибудь книжку про любовь.
Но сегодня что-то было не так.
Какой-то мимолетный запах, при этом довольно приятный. Чем-то знакомый. Но чужой! Кто-то приходил сюда, в ее ночь, в ее одиночество, в ее дом?
Или…
Кто-то здесь остался?
Изабелла редко включала фаеры при входе, чтобы осветить свой дом. В окна ее четвертого этажа частенько заглядывала Луна или Великая Звезда, как сегодня, создавая для кого-то, быть может, зловещий полумрак, но для Изабеллы это было самым лучшим временем.
А привидений она не боялась.
Теперь она с ними дружила. Даже с ним.
Но человек в кресле возле ее любимого камина привидением не был. При этом камин весело трещал, распространяя тепло, но сам огонь был закрыт специальной шторкой, чтобы его яркость не влияла на зрение.
Сначала Изабелла подумала, что это какой-то старик, потому что короткие белые волосы прямо сверкали ярким пятном в отсветах огня. Но подойдя ближе, она поняла, что перед ней очень молодой человек. Очень красивый и очень, очень сильный. Сила так и плескалась в его глазах.
И он был