Она открывает дверь, вероятно, потому что понимает, что я уйду, если она этого не сделает.
Я захожу внутрь, в комнате царит полумрак, но шторы раздвинуты, и лунный свет падает на пол. Я вхожу в комнату, не включая лампы и осторожно ступая, как будто слишком резкий шаг будет проявлением неуважения.
Его односпальная кровать застелена без единой морщинки на синем пододеяльнике, ковер бежевый, но все остальное соответствует покрывалу. Восемь синих стен с белой отделкой. Синие шторы. Книжные полки, плакаты, письменный стол с художественными принадлежностями, а также модели автомобилей и самолетов на полках. PS4 лежит на столе под плоским экраном на стене, а автомат с жвачкой стоит на его комоде, все еще наполовину заполненный. Рядом с ним расположена фотография его с друзьями или, может быть, двоюродными братьями, все они держат планету из папье-маше, которую они сделали в классе или в летнем лагере. Я наклоняюсь ближе, видя на нем ту же улыбку, которую иногда вижу на лице Клэй.
— Он выглядел так, словно когда-нибудь станет Дженсеном Эклзом, — с грустью в голосе произносит она.
Я оборачиваюсь и вижу, что Клэй все еще стоит в дверях, облокотившись о косяк.
— Он был милым ребенком, — отмечаю я.
— И со взрывным характером, — вздыхает она, но на ее лице играет улыбка, она убирает руки за спину. — Он рисовал пауков на туалетной бумаге и подменял мой йогурт на майонез.
Подхожу к окну, чтобы взглянуть на улицу.
— И чем ты такое заслужила? — дразнящим тоном спрашиваю я.
Словно он был зачинщиком. Хотя, если я правда знаю Клэй, он просто мстил ей.
— Возможно, я меняла помадку из «Орео» на зубную пасту, — говорит она.
Я ухмыляюсь.
В комнате безупречно чисто. Опрятно, стерильно, ни пылинки. Кто-то регулярно здесь убирается, и я предполагаю, что это единственная комната, к которой мама Клэй не позволяет прикасаться никому, кроме себя.
— Ты сильно любила его.
— Даже не осознавала насколько, — кивает она. — Он раздражал меня, и мы часто ссорились, но, когда он заболел, я едва могла вздохнуть, — я слышу слезы в ее голосе. — Несправедливо, что он должен был пройти через это. Я просто хотела, чтобы все закончилось.
В комнате нет и намека на его болезнь. Ни медицинского оборудования. Ни рецептов на лекарства. Я не знаю, умер он дома или в больнице, но готова поклясться, что все это время с ним была его семья.
Дыхание Клэй прерывается, и я вижу, как она пытается сдержать слезы. Я подхожу, беру ее лицо в свои руки.
— Почему ты так терпелива со мной? — шепчет она. — Так терпима? Я не заслужила такого отношения.
Я наклоняюсь, ее шелковистые волосы касаются тыльной стороны моих рук.
— Счастливые люди не зацикливаются на вещах, которые они ненавидят, — объясняю я. — Они двигаются дальше. Я знала, что есть какая-то причина, Клэй. — Я скольжу руками вниз по ее телу, обнимаю ее за талию и заглядываю ей в глаза. — Не имеет значения, сколько у нас денег или насколько стабильна наша семья. У любого могут быть проблемы.
Я никогда не думала, что у Клэй прекрасная жизнь только потому, что она богатая и красивая. Счастливые люди не ведут себя так, как она.
Она долгое время скрывала настоящую себя. Противилась мне.
— Почему ты наконец позволила этому произойти? — спрашиваю я, почти касаясь ее носа и пристально смотря на ее губы, к которым я так сильно хочу прикоснуться.
Она нежно целует меня.
— Потому что все эти четыре года, пока я не спала, я думала о тебе, — бормочет она. — Но даже во снах ты приходила ко мне.
Ее губы задерживаются на моей щеке, и теперь я знаю, что означает татуировка. Та, что на внутренней стороне ее пальца, и что она имела в виду в театре раньше, когда думала, что я ее не слышала. В пределах этого дюйма я свободна.
Это не просто дюйм, а частица, о которой говорила Валери из фильма «V» значит Вендетта. Есть часть нас, которую мы никогда не продадим, — частица, которую мы храним при себе, жаждем и крепко держим изо всех сил, потому что это единственное место внутри нас, где мы действительно живем.
Просто частица. Но она наша.
— Я хотела остаться с тобой наедине, касаться и вдыхать тебя, разговаривать с тобой каждой клеточкой своего тела, но не голосом, — говорит она.
Мои веки закрываются, и я понимаю. После стольких лет ее ужасного отношения ко мне, моя гордость ущемлена, потому что я должна послать ее к черту, но… Всегда было что-то еще. Как будто я знала, что рано или поздно мы окажемся здесь.
Она мягко прикусывает меня за челюсть, тепло и влага ее рта посылают покалывание вниз к моему животу по спирали.
— Ты слышишь это? — спрашивает Клэй. А затем целует то место, которое укусила. — А это?
Я киваю. Я слышу тебя.
— Отведи меня в свою комнату, — прошу я.
— Ты должна позвонить братьям. — Она продолжает оставлять невесомые поцелуи на моей челюсти. — Сказать им, что не придешь сегодня домой.
— Позже.
Мэйкон отслеживает мой телефон, так что он никогда по-настоящему не беспокоится.
Она тянет меня, пятясь к своей спальне, когда я закрываю за собой дверь и следую за ней. Ее губы касаются моих, ее стоны проникают в мое горло, когда мы чуть не спотыкаемся о наши ноги.
Я распускаю хвост, длинные волосы ниспадают по плечам и Клэй толкает меня к своему столу, закрывая дверь и запирая ее.
— Ты такая красивая. — Она целует меня снова и снова, снимая мою рубашку через голову. — Особенно на сцене. Боже, сегодня ты свела меня с ума. Мне нравится наблюдать за тобой.
Мы не включаем свет, и я даже забыла осмотреться, чтобы проверить, верны ли мои предположения о бело-розовой цветовой гамме.
— Я знаю, однажды все будут смотреть на тебя, — говорит она, прикусывая мое ухо. — Как ты играешь… — Она ненадолго замолкает. — Безумный Макс сдается животному внутри тебя, когда ты путешествуешь по бесплодной пустоши Земли, чтобы отомстить за смерть своей жены и ребенка.
Я смеюсь, но она целует и кусает все: мое ухо, мою шею, — и я откидываю назад голову и закрываю глаза.
— Или, может быть, ты будешь ее любовным интересом, — поддразнит Клэй. — Девица в беде?
Никогда. Я всегда главная.
Но потом я слышу щелчок и чувствую что-то холодное и острое у себя между ног.
Я замираю, меня накрывает волна удивления. Может, я все-таки не всегда главная.
— Клэй?
И как раз в этот момент я замечаю, что ножа, прикрепленного к моей юбке, больше нет на месте.
Она прислоняет его к моим ногам и скользит ртом вверх по моей шее и лаская мою грудь другой рукой.
— Ты такая красивая, Лив, — выдыхает она. — Ты же знаешь, что ты никогда не уйдешь от меня?
Клэй Коллинз прижимается всем телом ко мне, сминая меня — сжимая то, что принадлежит ей, — и вдыхает мой запах, покусывая мою шею.
— Скажи: «Да, я знаю», — приказывает она.
— Да.
Держа нож, она снимает с меня нижнее белье.
— Ты знаешь, что ты моя. Скажи, да.
— Да.
У меня дрожат колени, и я возбуждаюсь, но при этом немного напугана, потому что ее голос скорее предупреждение, чем утешение. Как бы сильно я не была уверена, что смогу постоять за себя и дать отпор, у нее всегда будет власть надо мной.
Как будто она знает, что однажды станет миссис Эймс, и я буду работать на нее, и часть моей работы будет заключаться в нахождении в ее постели, когда ее мужа нет рядом.
— Клэй…
Она отпускает мою грудь, но вместо этого хватает за горло. Я вздыхаю.
— Ты никогда не уйдешь от меня, Джэгер, — шепчет она и проводит языком по моей ключице к плечу, где кусает бретельку моего лифчика. — Сними это.
И в этот момент больше всего мне хочется сделать все, что она попросит. Я завожу руки за спину и расстегиваю лифчик, прохладный воздух ласкает мои соски, а теплая рука Клэй накрывает один из них.
Но, прежде чем я понимаю, что происходит, она проводит рукой по своему столу — все падает на пол — и наклоняет меня над ним.