Пройдет эта боль,
Но сначала исчезнет страх.
Смотри: мы выходим на свет -
Не кровь ли у нас на руках?
Мы сами все это решили,
Мы клятвы купали в крови,
Но каждый хотел получить
Хоть каплю земной любви.
Когда-то мы были иными,
Мы бредили о небесах,
Теперь мы мечтаем о том,
Чтоб исчез поскорее страх.
И сами стихи были необычными. В эти мгновенья Эрик готов был бы еще более согласиться с мнением Харта о недолгоживущих, но в непривычную, не склонную к поэзии душу вламывался смысл слов - с трудом, со скрипом, медленно, как до барана, до него доходило. Там, где не смог пробиться смысл, пробивались чувства - чувства поэта и эмоции в голосе Илирии.
Мы видели сны о небесной любви,
Но мы выросли на земле,
И каждый боится испачкать
Руки и сердце в золе.
Иногда мы смотрим на солнце,
Но оно нам режет глаза,
И с бесконечным упреком
В душу глядят образа.
Смотри! Мы ступили на берег
И скоро пойдем по воде,
Но нас никогда не отпустит
Наше доверье к беде.
Мы все хотели бы счастья,
Но безмолвно терпим свой ад.
Мы теряем друг друга в дороге
И никто не придет назад...
Южнее поселения тропа стала совсем уж малохоженой. Правда, в полудне пути на юг ему встретился местный охотник, сосед Илирии, она о нем предупреждала... Эрик поздоровался с ним, отступил в сторону, пропуская, и пошел себе дальше быстрым уверенным шагом. Даже не оборачиваясь, он был уверен, что охотник долго смотрел ему вслед.
Теперь таиться было уже не так важно. Верховный прорицатель, будь его воля, нашел бы Эрика незамедлительно - по крайней мере, до тех пор, пока перед ним не откроются горы, где обитают боги. Там магия скаранита могла оказаться бессильна.
Горы были близко. Все более неровной становилась местность, глубже овраги и ущелья, выше скалы у моря. Тропа едва угадывалась, но исчезать и не думала. Ему встретился еще один мост-бревно, и снова внизу журчал ручей, и переливалась в овальной каменной чаше темно-зеленая вода. Эрик испугался, что сейчас вдруг опять появится Уивер ЭахТислари... он с трудом справился с наваждением, потряс головой, прошел еще несколько шагов по тропе и остановился. Задумался.
Странно с ним было. Непривычные мысли, странные ощущения. Чаши эти... Раньше, когда у него в голове начинал твориться хаос, Эрик, как правило, знал, откуда тот взялся. Но то, что происходило с ним сейчас, никакому объяснению не поддавалось. Разве что он болен. Но что же это за болезнь, если нет жара, да что жар - даже чихать он перестал, помог загадочный южный напиток - чай. Вот только мысли зачем-то путаются. Мозги переворачиваются? С чего бы это вдруг?
...Мы подходим к рассвету, как к пропасти,
Но с рассветом растает страх.
Мы смотрим в глаза восходящему солнцу...
Но не кровь ли у нас на руках?
Младшая поэзия. Автор этих строк, по словам Илири, миакринг, и жил он во времена Завоевания. Жил в Сиагисе, городе алагоров на юге Агиллы, где получил образование и научился смотреть на мир иначе, чем его сородичи из лесов Миакра. Пошел со своим народом на север Арденави, завоевывать арденов. Вернулся. Умер все в том же Сиагисе, презираемый на родине за малодушие, зато алагоры сумели оценить его поэзию. Тарваг его звали... да что же с ним, боги Звездного пика, такое?!
Вместо того, чтобы идти дальше, Эрик развел на краю оврага костер. Сел у огня и сидел так, медленно приводя мысли в порядок. К закату он наконец успокоился, но идти дальше было сегодня уже поздно. Соорудив на скорую руку некоторое подобие шалаша, он попытался уснуть... не получалось.
Стихи, слова, облаченные в словесную оболочку мысли. Вспомнились вчерашние ардены из поселения изгнанников. Странные и смешные одновременно... были бы смешные, если бы не было так грустно смотреть, как простой деревенский кузнец пытается быть мудрее философа. Ровендиец, видите ли. Потомок изгнанников. Белая кость и голубая кровь, презрение к тем, кто младше. Хорошо мотивированное презрение, в котором почти не угадывается софистика. Да и кому ее угадывать - Эрику? Он с кузнецом полностью согласен: Младшие по определению неполноценны.
'...не кровь ли у нас на руках?' Тарваг, неотесаное дитя дикого лесного народа, смог задуматься о правоте своих собратьев, что крушили остатки арденской культуры. Задуматься о том, что на крови нельзя выстроить ничего путного. Интересно, многие ли из арденов способны мыслить в этом ключе? Илириа ЭахЛиас, Эрви - больше он никого назвать не может.
А что они могут поделать с тем, что они действительно - иные? Старшие обладают даром предвиденья. Можно притворяться сколь угодно долго, что этот дар ничего не значит - все равно прорицатель не сможет жить так, как человек, что не ведает будущего. Тем более, если весь народ такой. Можно попробовать закрыть на это глаза, но вряд ли что получится. Не получалось пока ни у кого.
И долгую жизнь со счетов списывать нельзя. Долгоживущий по природе своей не способен ценить все то же самое, что и короткоживущие. Есть различия, и существенные.
А если вспомнить о том, что долгая жизнь арденов определяется культурой народа, то возникает закономерный вопрос: чего это ардены должны объявить Младших своими братьями? Зачем? Чтобы самим стать Младше?..
Утро вползло под веки серыми рассветными сумерками. Эрик приподнялся, моргнул, потряс на всякий случай головой и с облегчением вздохнул: прошло. Отпустило. Чем бы оно ни было, это вчерашнее наваждение, его больше нет. Быстро позавтракав тем, что дала ему в дорогу Илириа, он собрался и вышел обратно к мосту. Посмотрел вниз.
Каменной чаши не было. Даже ничего похожего на нее. Эрик почувствовал себя неуютно и поспешил покинуть это место.
Становилось все теплее и теплее. Снег таял по всему лесу, а здесь, в двух днях пути на юг от замка Скассл, снегопад, похоже, был недолгим. Лес из белого сначала превратился в серый, неуютно-грязный, а потом и в сухой, весенний и ярко-зеленый. Предгорья давали о себе знать крутыми подъемами. С вершин водоразделов Эрик отчетливо видел близкие заснеженные пики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});