Что же должно было случиться, чтобы здесь, в Холмах, проснулся Мертвый холм?
И что теперь должен и может сделать он, король Холмов? Тот, на кого сейчас надеются все?
А он и не знает, что делать. Потому, что правила великой Игры изменились, и что сейчас за Игра ведется, и кто играет — он не знал.
Король Холмов, Ринтэ Злой Язык, ехал навстречу неизвестному.
Кратким путем.
Если бы это была сказка, то бард сказал бы "ехал он долго или коротко". Вот Ринтэ и сам не знал, долго он или коротко ехал. Этого не сказал бы никто из тех, кто следовал за ним. Они знали одно — не смотреть по сторонам, не оборачиваться, не говорить ни слова. Только следовать за государем.
И через тысячу мучительных, полных страха часов, мгновений или лет они вышли из "нигде" и на закате очутились у входа в пологую долину, в конце которой черным силуэтом на серо-розовом вечернем небе возникал Мертвый холм.
Ринтэ огляделся — и увидел справа от себя Сэйдире, одетую по-мужски, с решительным осунувшимся лицом. Он посмотрел — и увидел слева от себя отряд воинов Ущербной Луны в глубоких капюшонах, и Асиль позади всех. А впереди их был Вирранд Тианальт, блюститель Юга, князь Дня. Он оглянулся назад — и увидел своих людей под началом Рахтанны, правой руки Фарны, человек пять магов, совсем молодых юношей и двух девушек — видимо, лучшие из Королевского холма. Перепуганные, но держатся.
От заставы в начале долины к нему несся всадник, в котором король узнал хозяина Закатного холма Руминайю Каменный Глаз, железного старика.
— Что там?
Руминайя поднял голову и посмотрел на короля искоса, со стороны живого глаза, чем-то походя на хищную птицу.
— Долина пока держится, — прокаркал он. — Без Дневных не удержались бы.
— Как это выглядит?
Руминайя поджал губы и помотал головой.
— Как у Провала. Только почти постоянно и наверх.
— Маги? Барды?
— Все, кто под рукой — тут. Сделали Круг, держим пока. Ненадолго, — почти шепотом добавил он и посмотрел на короля. — Сделай, что можешь, государь.
Ринтэ не ответил, глядя поверх его головы на темнеющую долину и холм.
— Как было с гонцом? — спросил он.
Руминайя оглянулся назад, на троих подъезжающих от заставы всадников.
— Он был ранен. Он сказал, что чувствует свою смерть. Маги заговорили его коня, чтобы домчал до твоего холма. Он пал, верно?
Ринтэ кивнул.
— И гонец? Не… выжил?
— Нет.
Руминайя покачал головой.
— Едем, государь.
"Твой черед", — договорил за него Ринтэ.
Круг все же хоть немного удерживал то, что расползалось из холма. В долине шепот Бездны был очень ощутим, но внутри Круга он становился почти невыносимым. Ринтэ вступил туда пешим — кони не шли в долину. Вход Мертвого холма был так похож на ту пасть Провала, которая зияла под Королевским холмом. Пасть, поглотившая стольких людей, едва знакомых и близких друзей, такая привычная пасть, что даже и не представлялось существования без нее.
Подземные проходы были перекрыты, как сказали ему, и там шел постоянный, муторный, нудный бой. Провал выблевывал все новых тварей, не похожих одну на другую. Пока их удавалось удерживать, но люди гибли, и настанет момент, когда некому будет встать против Провала. А убитые твари истаивали, словно возвращаясь снова в плавильный котел Провала, чтобы потом восстать из него новыми мерзостями.
"Как котел с водой Бессмертия, что был там, в Средоточии. Ах, жаль, что я не сделал ни глотка… как Иринальт. Нет".
Где-то там, стиснув руки, стоит Сэйдире. И Асиль. И смотрят ему вслед. А он, король Холмов идет вперед, к пасти-входу-провалу, и не знает, что делать.
Шаг.
"Если бы я знал, что делать, я бы сделал это".
Шаг.
"Я бы все отдал, что я, Ринтэ, могу отдать. Не так много. Сейчас есть только я".
Шаг.
"А они думают, что я могу их спасти. А я не могу".
Шаг.
"Ну, значит, как в изначальные времена — король за свой народ. Может, нужно как раз это".
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ты готов отдать все?
"Все, что есть у меня. А это сейчас только я сам".
Шаг.
Тогда отдай себя.
"А разве король может иначе?".
Шаг.
В проходе затрепетало. Словно тонкая радужная пленка на поверхности спокойной воды. Она начала сворачиваться, стекаться, образуя подобие плоти, в которой запульсировал пока размытым пятном, но становясь с каждым мгновением четче, глаз, алый, с леденящей иссиня-белой точкой в центре.
Асиль беззвучно ахнула, прикрывая белыми руками рот, когда прозрачно-серые студенистые струи поползли из провала, словно перебирающие мертвую траву пальцы. Шепот Бездны стал почти невыносимым. Сэйдире раскрыла рот, глубоко вздохнула, и, закрыв уши руками, побежала в Круг.
Позже все рассказывали одно и то же — то, что медленно появлялось из холма, было гораздо бОльшим, чем любая самая страшная тварь. В ней был настоящий разум, настолько чуждый, что это ощущалось в одном ее присутствии. Разум несовместимый со всем, что хоть насколько-то понятно человеку. Нечто, от чего твари побежали бы спасаться к человеку, как они бежали от Мертвой волны. От этого присутствия отказывало сознание, переставали слушаться руки и ноги, потому, что спасения не было никакого.
И тогда король, крошечный, маленький, ничтожный человечек, поднял руку и сказал:
— Еще не твой час. Уходи.
Никто никогда не слышал такого голоса короля. От него не сотрясались холмы и не качались деревья, и не свергались в долины камни, и не останавливались воды. Просто стало пугающе тихо, и слова его услышали все, хотя и показались они совсем негромкими.
И то чуждое, чему не было ни имени, ни названия, ни образа, ни понятия, то, что сгущалось во тьме, темнее самой черной темноты пошло еле заметной рябью и исчезло. Затихло. Осталось только постоянное, смутное эхо на грани сознания, говорившее, что еще ничего, ничего не кончено. Но сейчас это ушло. А король Ринтэ пошатнулся, колени его медленно подогнулись, и он упал, свернувшись калачиком, в перемешанную с талым снегом грязь.
И тогда госпожа Сэйдире закричала, и все разом бросились в круг, обгоняя друг друга, к лежавшей в грязи перед пастью Мертвого холма маленькой фигурке.
Ринтэ лежал с открытыми глазами. Странное, неуместное ощущение мгновенного огромного, почти невыносимого счастья медленно уходило, а его место занимал мерзкий, промозглый холод, омерзительная слабость и тошнота. Он слышал как сквозь вату, почти не чувствовал прикосновений рук.
Лица всплывали и исчезали.
Слова мешались и размывались, не неся смысла.
Звуки то взлетали до пронзительной непереносимой высоты, то гасли в гулкой низкой глубине, отдаваясь эхом, как в колодце.
Откуда-то возник слабый-слабый запах нагретых солнцем яблок.
"Лето. Тепло. Как же мне холодно внутри…"
Лица.
"Сэйдире. Майвэ. Принц. Почему у меня нет никаких чувств? Я ведь так их ждал… Тэриньяльт. Прости меня".
— Дядя!
"Громко, как громко… Слишком много звуков".
— Дядя! Я вернулся! Майвэ здесь! Все здесь! У Дня есть король, все получилось!
"У Холмов тоже теперь есть король".
— Дядя, только ты, и никто иной. Не бегай от судьбы. Ты дважды пытался от нее убежать, и в третий раз не убежишь. Только ты король!
"Я не понимаю тебя".
— Дядя, мне не быть королем, — юноша поднял левую руку. — Я увечен! — он говорил с такой нескрываемой радостью, что Ринтэ почти улыбнулся.
А потом все увидели, как он резко оттолкнулся руками от земли и сел. И снова прозвучал тот самый его голос, слышный всем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Пусть каждый покинет свой дом и идет к холмам-Близнецам. Не думайте о пропитании. Берите лишь то, что дорого вам и уходите. Настал волчий час, основы мира пошатнулись. Идите к холмам-Близнецам, и не оборачивайтесь на свой дом. Кто не послушает моих слов — погибнет.