решено, «учитывая необходимость и важность существования секретной агентуры ГПУ, предложить Центральной бюджетной комиссии не сокращать кредита на секретные расходы и утвердить таковой в размере, испрошенном ГПУ, т. е. 10 000 000 довоенных рублей». В условиях инфляции было решено на май 1922 года отпустить ГПУ 400 миллиардов рублей [803]. Напомним, что такой же 10‑миллионный фонд на секретные расходы имело российское МВД в 1913 году, т. е. в совершенно других экономических условиях.
«Постоянную заботу» партийные органы проявляли, в частности, о работе Политконтроля. В 1922 году ряд посольств заявили о вскрытии дипломатической почты и была создана комиссия Политбюро ЦК. 9 октября 1922‑го она, при участии зам. зав. агитационно-пропагандистским отделом Я. А. Яковлева, зам. председателя ГПУ Г. Г. Ягоды и зам. наркомпочтеля А. М. Николаева, обсуждала вопрос «О военно-политической цензуре». «Легализацию цензуры международной корреспонденции» комиссия признала «нежелательной». Личный состав военно-политической цензуры комиссия сочла «мало развитым и мало соответствующим по своему политическому уровню».
«Для устранения этого недостатка» комиссия рекомендовала «значительное повышение оплаты труда сотрудников ВПЦ и привлечение на работу контролеров более подготовленных в политическом отношении и более развитых товарищей». Одновременно комиссия указала на необходимость «повысить качество и тщательность работы». С этой целью предложили привлечь «старых специалистов». Для «уменьшения механистичности работы» посоветовали ГПУ принять меры «к некоторому сокращению объема просматриваемой корреспонденции, прибегая к массовым осмотрам в исключительных случаях». А чтобы «зловредные империалисты» не обвиняли пролетарское государство в нарушении тайны переписки, в перлюстрации, Наркомпочтелю было наказано «усилить надзор за повреждениями почтовой корреспонденции иностранной почтой в целях заявления протеста по этому поводу с передачей этого материала в НКИД для использования соответствующим образом» [804]. Поскольку на деле проблемы сохранялись, 4 апреля 1924 года зампред ОГПУ Г. Г. Ягода издал очередной приказ: «Ввиду наблюдающихся случаев вскрытия органами политконтроля ГПУ официальной корреспонденции дипломатических представительств иностранных государств, признающих СССР „де-юре“, приказываю принять все меры к прекращению подобного вскрытия, так как малейшее подозрение со стороны указанных иностранных представительств о перлюстрации их корреспонденции вызывает целый ряд протестов и дипломатических недоразумений» [805].
Думается, приказ этот был скорее всего «дымовой завесой», ибо на деле практика перлюстрации продолжалась. В январе 1926 года германское посольство (а Германия в тот момент была дружественной СССР страной) обнаружило, что корреспонденция из Тифлиса (Тбилиси) в Москву прибывает «с явными следами вскрытия» [806]. Налицо была необходимость повысить профессиональный уровень вскрытия корреспонденции.
2 декабря 1924 года комиссия ЦКК — РКИ под председательством Н. П. Крумина (член ЦКК) с участием А. М. Любовича (нарком почт и телеграфов), М. М. Литвинова (зам. наркома иностранных дел), Г. Г. Ягоды и И. З. Сурта (начальник Отдела политконтроля ОГПУ) обсудила вопрос о взаимоотношениях Политконтроля с Наркоматами почт и телеграфов и иностранных дел. Комиссия отметила «тяжелые условия» работы сотрудников ОПК на Московском почтамте (теснота помещений, их неприспособленность, отсутствие вентиляции, перегрузка в работе и т. п.). Было предложено принять меры к устранению этих недостатков: подыскать новое помещение, наметить меры «наибольшей изоляции мест Политконтроля внутри почтовых экспедиций», «Почтамту принять меры к улучшению гигиенических условий в предоставленных Политконтролю помещениях (вентиляция)».
Особое внимание комиссия уделила чисто техническим подробностям работы Политконтроля, отметив, что следует
принять все меры к особо тщательной заделке дипломатической и иностранной корреспонденции, доведя безукоризненность заделки до 100 %. <…> Необходимо в дальнейшем технические улучшения для вскрытия писем, возможная механизация этого дела. <…> Политконтролю учесть, что промедление писем, в особенности городских, должно соответствовать почтовому процессу, не допуская резкой разницы дней налагаемого штемпеля. <…> Политконтролю установить скорейшее, отвечающее технике телеграфного контроля, извещение аппарата телеграфа о задержанных телеграммах, по общей постановке работы Политконтроля и органов НКПиТ уточнить имеющиеся инструкции и наметить порядок просмотра возникающих недоразумений без канцелярской переписки, вместо разрозненных актов и заметок ввести прошнурованную обоими органами книгу для совместной записи органами Политконтроля и НКПиТ о происходящих недоразумениях, книга хранится и записи ведутся в ОПК, изменения и дополнения основных инструкций, утвержденных ОГПУ и НКПиТ, производятся лишь по утверждении Председателем коллегии ОГПУ и Наркомом почт и телеграфов либо их заместителями.
Одновременно комиссия, проявляя заботу о контролерах Политконтроля, предложила ОГПУ «пересмотреть количество заданий, даваемых ОПК на предмет их сокращения в соответствии с техническими возможностями и штатом ОПК» [807].
Но приказы, как это частенько бывает, не могли поменять реальную ситуацию. Политбюро ЦК в 1927 году вновь обратилось к вопросу о Политконтроле. Дважды, 28 и 30 апреля, его рассмотрение было отложено [808]. Наконец 12 мая 1927 года Политбюро при обсуждении вопроса об ослаблении контроля со стороны ОГПУ над работой советских посольств и представительств за границей затронуло и вопросы перлюстрации. Было решено: а) считать необходимым коренные улучшения в работе ОГПУ, связанной с иностранцами и заграницей; рекомендовано придавать работе больше гибкости, а также учитывать политические последствия, вытекающие из отдельных мероприятий в этой области; б) обратить внимание ОГПУ на плохую постановку дела политконтроля за перепиской; в) обязать ОГПУ принять экстренные меры к улучшению постановки работы в этой области; г) создать комиссию в составе Н. М. Янсона и И. В. Косиора для расследования имевших место отдельных инцидентов в области политконтроля за перепиской и выработки мероприятий по наказанию виновных [809].
Местные партийные организации также старались оказывать чекистам поддержку. Бюро Петроградского губкома, часто привлекавшее чекистов к чисткам на предприятиях и в учреждениях города, на заседании 23 марта 1923 года, обсуждая вопрос «О мерах по борьбе с меньшевиками», выработало постановление: «Ввиду усиления деятельности антисоветских партий возбудить перед ЦК РКП и ГПУ Республики вопрос о повышении зарплаты в органах ГПУ <…> рассмотреть вопрос в Президиуме Губисполкома об отпуске из местных ресурсов материальных средств для повышения зарплаты и обеспеченности работников ГПУ. <…> Тов. [П. А.] Залуцкому поручить в срочном порядке просмотреть работников ГПУ и дать туда ряд партийно выдержанных и сильных работников» [810]. 18 августа 1923 года Томский губернский исполком Совета освободил сотрудников ГПУ от расходов по оплате коммунальных услуг [811].
При этом еще раз следует подчеркнуть, что в своей репрессивной политике 1920‑х годов ВЧК — ОГПУ руководствовалась прежде всего указаниями и инструкциями партийного руководства. Конечно, какие-то отступления на местах могли происходить в силу определенных субъективных настроений отдельных чекистов. В частности, секретные сводки свидетельствовали об участии работников уездных Политбюро в кампании «красного бандитизма» в Сибири, в беззаконных арестах и расстрелах заподозренных «в контрреволюции» [812]. Выше уже говорилось о враждебном отношении