Он меня хотел. Он правда меня хотел!
Тут Вен прекратил поцелуй и взглянул на меня в упор, потом отвел глаза.
— Прости, — сипло сказал он, — я, наверное, поторопился, и… — его потряхивало.
Поторопился?! Ничего себе поторопился — я едва не потерял тебя, так и не узнав, что наше желание взаимно. Я едва тебя не потерял!
Он попытался отступить, но я, испугавшись того, что еще он может сказать или сделать, закинул руки ему на шею, встал на цыпочки, дотянулся до губ и рванул на себя, лишая возможности говорить.
Пару минут мы целовались, как сумасшедшие, не в силах остановиться, вжимаясь друг в друга так, что и для Вена не осталось тайной мое возбуждение. У меня внутри снова разгорался звездный шар, щедро сдобренный желанием. Меня никогда еще так не целовали. И я никого еще так не целовал — жадно, до боли, беспорядочно, ненасытно. Мы словно стояли на краю пропасти, в которую могли упасть, если отпустим друг друга.
Я оторвался на секунду — просто, чтобы не захлебнуться в захлестывающих чувствах, чтобы еще раз посмотреть на него, чтобы провести пальцами по колючей щеке. А Вен подхватил меня, сделал несколько шагов до кровати, и мы повалились в нее, не размыкая рук и задыхаясь.
***
Нор совсем не умел целоваться. Совсем. Тыкался в меня губами, как новорожденный в грудь матери. И это было так здорово, что я думать забыл о Торе, о Раде, о голоде. Вообще разучился думать, только чувствовал его восторг, желание и чуть-чуть — совсем немного — страха.
От запаха лимона у меня кружилась голова, сердце бухало во всех местах одновременно — в висках, в горле, в груди, в промежности. Когда Нор на секунду отстранился, я подхватил его, приподнял и донес до кровати — каких-то пять шагов.
Он цеплялся за мою шею, прижимался всем телом. Я чувствовал, как он возбужден — и телом, и разумом. Застежки царапались, но это была полная ерунда по сравнению со счастьем уронить Нора на одеяло, расстегнуть пуговицы на рубашке, прижаться губами к коже — тонкой, горячей, нежной. И услышать тихий потрясенный вздох.
***
Я наслаждался, скользя ладонями по его спине, зарываясь пальцами в волосы. Растрепавшаяся мокрая коса задевала лицо, но даже это не мешало, а добавляло достоверности происходящему — да, это Вен. И я. На самом деле.
Его губы были везде, и я почти не заметил, когда на мне не осталось одежды — так было горячо, и волшебно, и по-настоящему. Я забывал, как дышать, а потом внезапно вспоминал, и вместе с каждым вдохом рождался заново. Я скучал по его рукам, но даже представить себе не мог, что они могут быть такими, что Вен умеет быть настолько нежным, а я — настолько открытым.
Конечно, койка была узкой, под спиной сбились в комок мой комбинезон и его рубашка, к бедру, кажется, прилипли леденцы, но я ощущал только, что мне мало. Я обхватывал его ногами, прижимался пахом, откидывал голову — и не мог насытиться поцелуями и прикосновениями. Звезда в груди разрасталась, добираясь до головы и грозя отключить разум окончательно.
И все-таки, когда он приподнялся, нависая надо мной, закрывая собой окружающее, и жадно оглядел с ног до головы, я, кажется, покраснел. Не знаю, от чего больше — стыда или желания.
***
В какой-то момент я даже подумал, что у Нора кто-то был там, наверху. Он был таким открытым, таким наивно-бесстыжим, таким потрясающе страстным, что это совершенно не вязалось с уже привычным мне образом замкнутого и довольно сдержанного паренька. Когда я стаскивал его замечательные ботинки, то не удержался и провел языком по высокому подъему стопы, прижался губами около острой косточки щиколотки. Нор нетерпеливо дернул меня за волосы, и я подтянулся выше, приподнялся над ним, глядя в раскрасневшееся лицо. Над верхней губой блестели мелкие капельки пота, и я осторожно слизнул их, прохладные и солоноватые.
Мне хотелось рассмотреть его тело, огладить, обласкать всего — начиная от ступней и заканчивая макушкой. Нор был потрясающе юным, и тело у него было свежее, чистое, слегка влажное от пота. В паху курчавились жесткие темные волоски и задорно торчал член — довольно длинный, крепкий и очень соблазнительный. Я наклонился, целуя впалый живот, который вздрогнул под моими губами. Коснулся языком чуть выступающего пупка, обвел его, с удовольствием выслушав еще один дрожащий вздох. А потом опустился между раздвинутых ног Нора на колени, подсунул ладони под его ягодицы, приподнял бедра вверх и наклонился, ловя губами розовую головку с влажным отверстием на кончике.
Я не был уверен, что Нор продержится дольше нескольких минут. У меня самого яйца распирало от желания так, что было больно. Но я безумно хотел доставить Нору как можно больше удовольствия. Потому что каким бы он ни казался, все равно я знал, что он девственник. Чувствовал это всей кожей. И совсем не хотел начинать сразу с полноценного соития. В конце концов, я мог и потерпеть.
***
Я дернулся, когда почувствовал его рот. От удивления даже поднял голову. Нет, никаких сомнений — губы Вена действительно смыкались на моем члене, и увиденное послало такую волну возбуждения по телу, что у меня даже поджались пальцы ног. Я упал обратно на подушку и закрыл глаза, с трудом удерживаясь в реальности.
Его пальцы мяли мои ягодицы, язык скользил по поверхности члена, и я погружался все глубже и глубже — не то в его горло, не то сразу в нирвану. Когда Вен вернулся к головке и пощекотал языком дырочку, я не сдержался и охнул, вновь открывая глаза. Вен смотрел на меня, и я готов был жизнь отдать за один такой его взгляд — страстный, ненасытный, собственнический. А потом он приподнял мои бедра повыше и опять взял в рот багровый от прилившей крови член, и я одной дрожащей рукой ухватился за его волосы на затылке, а второй — за кровать, потому что мне показалось, что я сейчас упаду. Или улечу. Или еще что-нибудь. И мне необходимо было держаться, чтобы никуда не деться, чтобы остаться здесь, с ним, навсегда.
А потом Вен заглотил мой член до конца, я почувствовал, как вокруг головки сжимаются стенки его горла, и звезда в моей груди возжелала превратиться в сверхновую.
***
Наверное, я мог бы смотреть на это вечно: как Нор откидывается на подушку, как закусывает губы, как широко распахиваются его глаза, как непроизвольно поджимаются пальцы на ногах. Я целовал головку его члена, гладил языком уздечку, проводил им по крайней плоти… Она была чуть солоноватая, нежная, горячая. Головка подрагивала под моими губами, словно стремилась стать еще больше, переполниться кровью, лопнуть от возбуждения.
Мне хотелось всего сразу — ласкать Нора губами и взять его сзади, мять в ладони горячие тяжелые яички и трахать его приоткрытый рот, из которого вырывалось тихое мучительное поскуливание. И от понимания того, что невозможно делать все одновременно, я сходил с ума и хотел этого еще сильнее.
В какой-то момент мы встретились с ним взглядами. Нор смотрел на меня мутными от возбуждения глазами, облизывал губы, лицо его нервно подергивалось, и весь вид говорил о том, что он на грани. Качается, балансирует из последних сил перед тем, как сорваться в ту самую маленькую смерть, которую вечно жаждет каждый мужчина с той минуты, когда кончает первый раз — во сне или наяву.
Трудно было оторваться от его глаз — темных, жаждущих, умоляющих. Внутри меня все туже сжималась невидимая пружинка, заставляющая впиваться пальцами в маленькие горячие ягодицы, так удобно лежащие в ладонях, стискивать губами багровую налитую головку, втягивать в себя запах возбуждения, которым, казалось, пропиталось все: кожа Нора, упругие волоски в его паху, смятая скомканная постель и даже воздух каюты.
Я опустил голову, вбирая в рот член Нора — так глубоко, как только возможно. Мелкий дернулся, застонал, задышал часто-часто, а потом закричал — жалобно, тихо, — и кричал все те бесконечные мгновения, пока я высасывал, вытягивал из него то, что теплой струйкой брызнуло мне прямо в горло.
***
Подобного невероятного, ослепительного наслаждения я еще не испытывал. При мастурбации тоже бывают яркие оргазмы, но такого, когда душа рвется наружу, туман застилает глаза, и выплеснуть из себя невероятные ощущения можно только с криком… нет, такое, наверное, невозможно познать самостоятельно.