обязан был предвидеть, – продолжал заниматься самобичеванием Тальберг.
– Ничего невозможно предугадать, даже то, включится ли завтра солнце.
Безуглый подошел к одному из шкафов, через стеклянные вставки на дверцах которого проглядывали стопки бумаг, собранные в скоросшиватели. Он нагнулся, открыл нижнюю секцию и достал бутылку.
К счастью, это оказался простой коньяк, а не затрапезная платоновка.
– Других спиртных напитков не признаю, – гордо объявил Безуглый. – Думаю, не помешает для снятия стресса.
– Лекарства, – Тальберг, показал на затылок. – Мне нельзя.
– Пожалуй. Я и забыл, что тебя Кольцов «оприходовал». Тогда рюмашку приму, если не возражаешь. А за Платона не волнуйся. Я обязательно что-нибудь придумаю – у меня тоже есть связи. Какая-нибудь проверка выявит нарушения. Ты поверь, у меня на Платона большой зуб.
Тальберг задумался, глядя на чучело зайца, которое исправно продолжал таскать следом. Олег выглядел уже не так белоснежно и имел слегка замученный вид. Тем не менее, он вдруг подмигнул и шепнул:
– Кольцов говорит, Платон нервничает. Интересно, почему? Есть над чем задуматься.
И снова замер.
– Не хотелось бы, чтобы институт пострадал. Слушай, – Тальберг перешел на «ты». – Николай Константинович обмолвился, что Платон нервный ходит и со здоровьем не в ладах, к чему бы это?
– Да, я тоже заметил, – подтвердил Безуглый. – Он такой после покушения.
– Покушение? – удивился Тальберг, размышляя, сколько событий он пропустил, находясь в анабиозе. – Кто покушался-то?
– Краепоклонник какой-то, псих. Я тебе ничего не говорил. Конфи… конфеде… конфиденциальная информация, следственная тайна. Ты никому!…
– Могила!
– Я оформлял разрешения на временные пропуска для «Вектора», – продолжал Безуглый, – так Талаев непрерывно орал на меня. Он и до этого раздражал, а в последний раз я ему разве что галстук не затолкал в…
– Я тут подумал, – перебил Тальберг, не дослушав, где именно едва не оказался галстук. – А вдруг, дело уже в шляпе, и нам даже ничего предпринимать не придется.
– В смысле?
– У тебя ключ от кабинета Платона есть?
– Обижаешь!
– Пошли!
Тальберг направился в приемную, не дожидаясь, пока Валентин Денисович отыщет нужную связку.
Наталья уже ушла, но у Кольцова еще горел свет – Мухин принимал дела, наслаждаясь одиночеством на новом месте.
Безуглый топтался у закрытой двери с табличкой «Зам. директора по научной работе» и открывал замок. На шум явился потревоженный Павел Владимирович, из-за последних событий переживающий, чтобы не напали на него самого.
– Что происходит? – спросил он.
– Ничего, – заверил Безуглый. – Следственный эксперимент особой важности. Попрошу не мешать.
– Какой эксперимент? – не понял Мухин. – И причем тут кабинет Талаева? Нельзя перенести мероприятия на утро?
– Тс-с-с. Тайна следствия, – Тальберг приложил указательный палец к губам. – Вопрос жизни и смерти.
Он переживал, как бы Мухин не учуял запах коньяка, но тот ничего не заметил, одарил еще одним недоверчивым взглядом и всосался в кабинет, тихо прикрыв за собой дверь.
Тальберг уверенным шагом направился к креслу Платона.
– Что ищем? – спросил Безуглый вслед. – Я потерял нить наших рассуждений.
Тальберг наклонился и на секунду исчез под столом. Через мгновение раздалось его радостное мычание:
– Нашел!
Он вылез, держа пустую бутылку «Лоскутовского черного золота».
– Нарушил первое правило самогонщика – не пить то, что гонишь, – икнул Безуглый. – Но как нам это может помочь? Компромат в виде одной пустой тары слабоват, честно тебе скажу.
– Я о краенитовой пыли не все рассказал, – пояснил Тальберг. – Она не просто вызывает агрессию. У того человека, которому в организм попал краенит, возникает навязчивая идея, что он теряет самое ценное в жизни.
– Сложновато, – признался Безуглый, переставший отличать науку от магии. – Если Платон пьет эту дрянь, значит, опасается потерять самое ценное.
– Правильно, – подтвердил Тальберг. – Видишь, элементарно.
– Да, но что именно?
– Не знаю. Но, кажется, сильнее всего он любит держать весь мир под контролем.
– Тебе виднее, я с ним так тесно не знаком. Но не возьму в толк, как это нам поможет?
– Я тоже не понимаю, – сказал Тальберг. – Но последствия обязательно будут.
Он безнадежно вдавливал кнопку звонка, но открывать не спешили. Обшарил карманы, нащупывая ключи с тем самым краенитовым брелоком, но поиски не увенчались успехом. Он постоял, уткнувшись в глазок, в надежде на чудо.
Чудо не состоялось. Тальберг пошел вниз по ступенькам, продолжая тащить в руках чучело. Солнце отключилось, поэтому на улице стало темно и холодно.
Он напился каких-то обезболивающих, и чувствовал себя сверхчеловеком. К сожалению, в ближайшем времени действие лекарств обещало прекратиться.
Он присел на скамейку и пожалел, что бросил курить, когда кончилась единственная пачка, купленная еще до ухода в запой.
Возле четвертого подъезда наблюдалось движение – несколько человек что-то обсуждали с грустными лицами. Тальберг не стал подходить и выяснять. Он не интересовался новостями и, если бы вдруг началась война, он узнал бы ней последним.
Наконец, от перешептывающейся кучки отделилась тень и нетвердым шагом направилась к Тальбергу. Вскоре она приблизилась достаточно, чтобы распознать в ней Пепла, чьи красные уши умудрялись светиться даже в полной темноте.
– Привет! – икнул он и снял кепку в приветствии.
– Что там случилось?
– Дак, это же, того… – Василий шумно втянул воздух. – Похоронили.
– Кого? – Тальберг напряг память, поименно вспоминая стариков и старушек подходящего возраста, которые могли отойти в мир иной по причине преклонных годов.
– Дак, как его… Антона Павловича.
Какое знакомое сочетание имени и отчества.
– Постой, ему недавно сорок четыре стукнуло! Мы на юбилей еще сбрасывались.
– Да, – подтвердил Пепел. – И умер молодым в расцвете лет и сил. Несчастный случай на работе.
Тальберг совершенно не знал Антона Павловича, и предположений не имел, где он мог работать. Но, видимо, человек был хороший.
Пепел снова икнул, и на прощание поднял кепку.
– Я пошел. Счастливо оставаться!
Тальберг кивнул, а потом вспомнил:
– Слушай, ты мою Лизку не видел?
– Как же, видал, – беззаботно ответил Василий. – Она час назад на машине с Платоном куда-то уехала.
– Вот черт, – Тальберг выдал несколько нецензурных, но очень эмоциональных слов, призванных выражать крайнюю степень негодования. Он даже не задумался, откуда дворовой алкаш знает Платона.
– А-а, ну да. Я как-то не подумал, – Пепел спохватился, не сболтнул ли он лишнего, за что можно позже поплатиться. – Я пойду.
Тальберг не ответил, глядя в спину уходящего в темноту Василия и раздумывая над тем, где сейчас находится Лизка, но никаких идей не приходило.
Он вспомнил о чучеле, которое таскал под мышкой. Поставил перед собой и вытаращился в ожидании волшебства.
– Давай, ушастый, включайся, – бормотал он. – Ты же все время выскакивал, как черт из табакерки по поводу и без. А когда нужно…
Заяц едва заметно повернулся и уставился одним глазом.
– А ты еще избавиться от меня хотел, – проговорил он с укоризной. – Деревня…
Тальберг с облегчением вздохнул.
– Слушай, Олег, не отвлекайся, лучше скажи, что делать.
– Опаньки, – удивился заяц. – Не слишком ли ты глобальные ответы от простого чучела хочешь?
– Ты мое подсознание, от него всякого ожидать можно. Не трать время на пустые разговоры. Счет идет на минуты.
– Подожди, не спеши, – заяц сосредоточился, закрыл глаза и замер в раздумьях.
Если бы не шевелящиеся уши, Тальберг бы решил, что Олег снова исчез.
– Давай,