Высокомерие свое он погасил, но техпаспорт все равно возвращает:
– Запчастей на твой двигун нет. Никаких.
– У меня все есть. С собой, – бью я его карту, а сам в ужасе от того, что он сейчас попросит: «Покажи». – Хочешь, принесу?
– Чего я поршня не видел, что ли, – ворчит дядя, но бумаги на въезд мне выписывает. – Ладно, заплатишь за одну работу.
Конечно же я блефую: у меня ничего нег. Наверняка и на их складе тоже ничего нет. Но я хорошо знаю, что в шкафчиках работяг есть все, только плати «бабки».
Мойка, сушка, и через десять минут мотор слушает местный корифей по двигателям.
– Похоже на палец, – подтверждает он мой диагноз. – Загоняй на эту яму. Есть, говоришь, детали?
Ко мне подходят двое замасленных хлопчиков, они будут снимать, разбирать и ставить мой движок. Я открываю короткое производственное совещание:
– Парни, нужен поршень в сборе за любые деньги. Работать буду с вами, третьим. Если к полудню сделаем, выпишу вам персональную премию. Называйте сумму за все.
Да, провинция духовно все же гораздо здоровее центра, через десять минут они мне называют смехотворную даже по тем временам цифру: шестьдесят рублей.
– Сто, – отвечаю я. – Но заменим еще и шатунные вкладыши.
И работа кипит. Между делом добегаю до почты и даю Маше телеграмму, что задерживаюсь на семь часов. Звоню Николаю (так, оказывается, зовут ночного парня):
– У меня все в порядке, через пару часиков должен уехать. Спасибо тебе, ты настоящий друг.
– Жаль, что не увидимся. Привет от Татьяны, она до сих пор очухаться не может.
– Совершенствуйся, и она всегда будет твоей.
– Всегда, может, и не надо...
Я хохочу, и он хохочет.
– Пока!
– Пока!
Я выезжаю из Харькова около трех часов дня – не быстро работает провинция. Иду сначала сотню: все-таки новый поршень, вкладыши, надо прикататься. Но через полчаса организм мой такой езды не выносит, и я нажимаю «гашетку» от души: авось пронесет!
Влетаю в столицу поздним вечером и первым делом звоню маме.
– Ой, Юрочка, ты откуда?
– Из Никополя.
– А куда?
– В Ленинград, к Маше, она там в больнице... – Я рассказываю о случившемся.
– Юрочка, а у нас Валя умерла. Завтра похороны, ты сможешь? – Мама хлюпает носом и тоненько плачет в трубку.
Бог мой, моя любимая тетка, мамина сестра Валя, умерла! В детстве она полезла на лестницу и упала вместе с ней навзничь. И всю жизнь прожила горбуньей. Но вовсе не злой, а наоборот – очень доброй, смешливой.
– Мама, милая, не обижайся! Ты же знаешь, что я Валю очень любил. Но там Маша одна, завтра праздники, а ей очень плохо... – Я перевожу дыхание. – Мама, о живых надо прежде думать, о живых, ты согласна?
Милая, родная моя мама! Как ты всегда меня понимаешь, как просто мне во всем тебя убедить, потому что ты любишь меня. Ты оправдываешь меня даже там, где сам я оправданий себе еще не успел найти.
Залетаю домой, на Стрельбищенский, надо позвонить второму режиссеру в Ленинград. В квартире нашей мертво и пусто, все, как оставил я давным-давно. Кажется, что в какой-то иной жизни...
– Юра, как хорошо, что вы позвонили! Я Машу только что отвез в аэропорт, она сейчас вылетает в Минеральные Воды.
– Как?! Вчера вечером я с ней разговаривал, она встать не могла, ей телефон в палату приносили!!
– А вы уже в Ленинграде?
– В Москве.
– Как хорошо, Юра, что вы в Москве. Маша тут с ума сходила, что вы приедете в Ленинград, а ее нет. Она сама лететь захоте... вернее, билет был только на этот рейс, а там съемочная группа простаивает, понимаете? Врачи разрешили...
– Дали бы человеку оклематься хоть пару дней! Что ж вы, киношники, за коновалы такие?! – ору я в трубку и аж трясусь.
– Юра, билеты достать невозможно. Этот рейс дополнительный, номер... с посадкой в Москве, а прибывает он в Минводы завтра в восемнадцать сорок. Встретьте ее в Москве, успокойте, а то она, как вашу телеграмму из Харькова получила, расплакалась: ну вот, говорит, он сюда, как сумасшедший гонит, а я обратно...
– А когда посадка в Москве?
– Не знаю, позвоните в справочную...
Так... Я кладу трубку. Ничего себе разрывчик в рейсе – полсуток. Конечно, она поедет из аэропорта в Москве – куда? Ясное дело – к маме, здесь даже пожрать нечего. Ну встречу я ее – и что? Отвезу в аэропорт и погоню вслед? А может, рванем на «блондинке» в Пятигорск вместе, вот кайф! Нет, куда Маше такой путь вынести, в тряске, в ней еле душа держится.
А не махнуть ли мне сразу в Минводы, вот уж она там ждать меня не будет. И – в гостиницу, отдыхать, я им покажу съемки! Так...
Я беру автомобильный атлас, считаю – до Минвод по прямой через Воронеж тысяча триста, через Волгоград километров на сто пятьдесят больше, но зато дорога – стрелочка, среднюю сто можно держать. Это – пятнадцать часов, час резерва, значит, выезжать нужно не позже двух ночи – пару часиков я сейчас вполне могу поспать.
Ставлю будильник в пустую кастрюлю, забираюсь в наше с Машкой спальное ложе и вырубаюсь...
В два пятнадцать ночи я уже заливаю под горло все бензиновые емкости, а в три под колесами «блондинки» щелкают стыки бетонных плит Каширского шоссе – хорошо ехать ночью! Никого вокруг, дорога, словно взлетная полоса. На спидометре сто сорок, а кажется, что машина, ревя и дрожа, стоит: ни кустов, ни столбов в степи, ничто не летит назад, только на асфальте, размытом скоростью, недвижно лежат желтые пятна фар.
На такой дороге скучно и сонно, но если сна нет – хорошо думается. А сон есть. Останавливаюсь и, как учили старшие, пятнадцать кругов вокруг машины. Все, на полчаса мне бодрость обеспечена, а там уже рассвет.
Ловлю себя на том, что еду и в темноте улыбаюсь – это я думаю о Маше. Без конца вспоминаю ее всю и в отдельности, по черточкам, – так тепло на душе от того, что она есть у меня, что я нужен ей. Почему я так верю ей? Почему она не сможет однажды сказать: «Извини, я полюбила другого»? Сможет, любая женщина сможет, если дать ей это сделать. Если не влюблять ее в себя снова и снова, каждый день, утром и вечером. Любовь это не «дано», как в школьной задачке, это – «требуется доказать». В статике она умирает.
Многими часами позже я узнаю, что из аэропорта Маша приехала на такси не к родителям, а в нашу пустую и холодную квартиру, легла в уже остывшую постель, завела тот же, в той же кастрюле будильник, и поплакала от того, что мчит ее любимый к ней в Ленинград, не ведая того, что она летит в Минеральные Воды.
Рассвет начинается где-то за Тамбовом. Гигантские просторы розовеют. Темнота стремительно съеживается и забивается в конце-концов в мою машину, куда-то под педали. Слоятся туманы, нежно-розовые дрожащие капли растут на стеклах «блондинки» и косо ползут в прошлое.
В магнитофоне кассета оркестра Поля Мориа. Как же потрясающе они совпадают – чистая, радостная симфония рассвета и эта музыка! Я еду, я лечу над землей, и еще не знаю, что через много-много лет, до конца жизни, где бы меня ни застала музыка Поля Мориа, я тотчас же вздрогну, пораженный вернувшимся тамбовским рассветом, майским утром тысяча девятьсот восемьдесят первого года, его запахами, его скоростью, его счастьем...
Скрежет в передней правой ступице возвращает меня к действительности. В секунду прошибает холодный пот – вокруг Сальские степи, ни жилья, ни дымка, ни живой точки на горизонте. Только кричат и кружатся неподалеку какие-то птицы, от жары плывет маревом асфальт, будто мокрый.
Поднимаю колесо на домкрате, проворачиваю его несколько раз, и на асфальт падает камешек, застрявший между тормозным диском и его кожухом – он и скрежетал.
Уф-ф! Слава богу, умница ты, моя «блондинка», – с нежностью целую ее в горячее чумазое крыло, – так держать, не подведи, не так уж много и осталось нам с тобой.
Опять дорога, опять скорость, опять горелая, черная земля по обочинам. Иногда видны дым и пламя – горит выжженная солнцем степь, горит, как порох. Спать уже хочется по-настоящему, но спать никак не возможно, иду впритык, без запаса. Приходится останавливаться, брать попутчиков, чтобы с ними разговаривать.
Выбираю поприличнее: один в галстуке, другой с портфелем. Денег ни с кого не беру, такой у меня принцип на всю жизнь. Скоро Ставрополь, уже просто пахнет Северным Кавказом – всего пять часов мне осталось до встречи со своей любимой женщиной. Что же я скажу ей в первую секунду?..
Почему-то вспоминается, как мы с ней познакомились. Вы думаете, что это случилось в Ялте, на съемках? Нет, гораздо раньше, года за два до этого, в нашей с первой женой квартире на Беговой, когда был я добропорядочным семьянином и ни о каких романтических приключениях не помышлял.
Был в ту пору в моей записной книжке телефон одного киноактера, не очень, впрочем, знаменитого, помогал я ему с ремонтом его автотехники. Было, не скрою, лестно общаться с представителем богемы. В его же записной книжке иметь мой телефон – личного автомеханика – было тоже престижно в ту пору, как и телефон знакомого гаишника, врача, мясника. Позже я стал замечать своего знакомого актера в фильмах и с гордостью тыкал перед женой пальцем в экран телевизора.