лето, пришлось бы отстегивать «крыше». Или валить «крышу». Но время такое, что шваль, как головы гидры — одну срубил, две выросли.
А так придется выкручиваться и петлять. Наверняка Светка с Ваней знают, где могут пересечься со своими, вот пусть такие места и обходят стороной, а я посижу покараулю, кассой поработаю.
Звонкий голосок Светки я услышал издали. Девочка делилась планами, что собирается купить себе жвачку и очки. Ваня сипло сказал, что ему хочется «Тетрис», но он жутко дорогой. Он нашел «волка с яйцами», но игрушка не работала.
Войдя в недострой, Света продолжила щебетать, Ваня онемел перед мопедом, как адепт, завидевший божество. Разинул рот и аж задрожал.
— Прокатиться дам потом, — сказал я. — Сначала ответьте, сколько вы на улице.
— С апреля, — прошептал Ваня, не отрывая взгляда от Карпа и забыв обо всем на свете.
Как я и думал, недолго, не успели деградировать, и разговаривали даже более складно, чем Каюк до переезда к бабушке.
Я рассказал им, что и почем, напугал другими бродяжками, велел их сторониться на пляже, иначе выручку отнимут.
— Товара с собой много не носить, — наставлял я. — Взяли десять початков, продали, подошли ко мне, сдали деньги… Что таращитесь? Не отберу!
— Я завтра с вами! — вызвалась Гаечка. — Подстрахую. И могу брата старшего позвать, он в военном училище учится, здоровенный — ух!
Подумалось, что это было бы неплохо, но, может, получится обойтись и собственными силами, старших лучше не впутывать, да и вряд ли они захотят бесплатно нам помогать.
— И Илью я взяла бы, — продолжила подруга. — С Димонами. Чем нас больше, тем мы сильнее. Пойдем типа на море, плохо, что ли. И мелким поможем.
— Во круто, — хрипнул Ваня. — Мощная подписка!
— Я бы и тебе не советовал участвовать, — сказал я Гаечке, но она уперлась:
— Нет уж. Не позовешь с собой — сама приду и вас найду.
Потом я дал задание детям разжечь костер. Они справились быстро.
Проверил, смогут ли поставить на огонь казан с водой — смогли. Сыпанул в воду соль, достал наугад четыре початка, развернул. Пять были совсем молочные, у шестого зерна начали твердеть и приобрели желтый окрас. Сколько варить початки, я не знал, надо было проверить методом тыка.
Мы расселись на досках на полу, глядя в огонь — этакая семья. Гаечка бросила в воду яйца, приготовила четыре кукурузных початка. Ни разу не видел ее такой воодушевленной. Наверное, материнский инстинкт взыграл. А может, она воспринимала это все как игру в семью. Только Ваня все вертелся, поглядывал на мопед и вздыхал
Сварив яйца, Гаечка отдала их детям, разломала бублик на две части. Одну — Свете, вторую — Ване, и с умилением наблюдала, как они едят. Я бросил початки в кипяток и застыл над казаном. Гаечка вовремя спохватилась и набросала туда же «волосы» и зеленые листья со словами:
— Так ароматнее. Света, смотри и запоминай.
Девочка с важным видом кивнула, для нее это тоже была игра. Я спросил у детей:
— Итак, если вас спросит кто-то из ваших, что вы делаете?
— Нашли немного на даче, сварили и продаем, — отчеканила Света и добавила: — Если спросят взрослые — купили у дядьки на рынке по сто рублей за килограмм.
— Молодец.
Пока инструктировал их, Ваня делал вид, что слушает, хотя изнемогал от желания прокатиться на мопеде. Причем ему это было важно сделать на рынке, чтобы Бузя и остальные видели, какой он крутой. Гаечка следила за кукурузой и говорила:
— Надо полчаса варить. Идите сюда. Видите — белая. Вот чуть пожелтеет, тогда можно доставать.
Ваня подкинул хвороста в огонь, Гаечка все ждала, а я расспрашивал детей, пили ли они водку, нюхали ли клей, занимаются ли девочки проституцией. По всем пунктам да, кроме последнего — Иван пока не сжег мозги и сестру берег.
Гаечка слушала их молча, ее глаза круглели, круглели и круглели. Если бы не знания взрослого, то и я, как рыба, которая плавает по поверхности, не задумывался бы, что в сотне метров — другой мир, донный, со страшными пупырчатыми рыбами. И всплывают они изредка, кислорода хлебнуть да сожрать зазевавшегося малька.
Наслушавшись про ментов, которые бьют до полусмерти, про старших, отбирающих все, про педофилов-маньяков, Гаечка молча обняла Светку и сказала:
— Я поняла. Завтра я с вами по-любому.
Наконец кукуруза сварилась. Гаечка вытащила ее куском проволоки, мы взяли по початку и дружно сгрызли.
Ушли мы с Гаечкой уже вечером, прихватив с собой двадцать початков — я решил все-таки часть дома сварить, сэкономить время. Перед тем пятнадцать минут я учил Ивана ездить на мопеде.
Тренировки сегодня нет, дед объявил перерыв. Завтра с утра мы с Гаечкой условились рано утром помочь детям с готовкой, а после вместе с ними пойти на пляж, проконтролировать, чтобы никто их не обидел, пока они торгуют.
Кукурузу мы оставили здесь же, спустив ее в подвал, а сами поехали домой на мопеде. Но на подъезде к нашему поселку вместе с одеждой плюхнулись в море, смывая пыль и грязь.
В итоге домой я попал в восемь, к тому времени дед уже вернулся и поделился новостями про отца:
— Рама перевели в хирургию. Он передал Прудникову, а тот сказал мне, что он очень хочет видеть своих детей.
Наташка забрала свой чай и удалилась из кухни, типа ее это не касается. Борис улыбнулся, вскинув руки:
— Ура! Классно, что ему легче.
Дед посмотрел на маму и добавил:
— И тебя, Оля, просил зайти.
Мама побледнела, замерла с ложкой в руках и пролепетала беспомощно:
— Зачем⁈
Дед пожал плечами.
— Придешь — узнаешь. Эту просьбу мне передал Олег, а не сказал Рам лично.
— Когда? — переспросила она.
— Время посещений с двух до трех.
Мама сжала челюсти и уставилась на свои руки, процедила:
— Не хочу там видеть… Ее.
— Если я скажу Олегу, что ты придешь, ее там не будет.
Мама посмотрела на меня с мольбой, словно ждала, что я приму решение за нее.
— Сходи, — кивнул я, пусть и хотелось, чтобы она осталась дома, а вдруг отец скажет, что собирается вернуться в семью? Вот будет попадалово, придется к бабушке перебираться, без него так хорошо! — Хочешь, я побуду с тобой?
Да я теперь просто не могу