годы I века вторглись в Среднюю Азию и достигли рубежей Парфии усилиями знаменитого полководца династии Младшая Хань Бан Чао. Они серьёзно потеснили китайцев в Восточном Туркестане, утвердившись в таких центрах, как Кашгар, Яркенд и Хотан (современные уйгурские названия). Кушаны исповедовали буддизм и распространяли его в своих обширных владениях.
Разумеется, царю Канишке молить о дружбе римского императора было незачем. Положение его царства было более чем прочным. Главные направления его внешней политики лежали на востоке — это Восточный Туркестан и долина Ганга. В то же время на западе у кушан всё же был достаточно сильный в военном отношении сосед — Парфянское царство. И царь Парфии мог воспользоваться переброской главных сил кушан за Тянь-Шань и Гиндукуш, чтобы расширить свои владения к востоку. Союз с Римом — извечным врагом Парфии, о чём Канишка мог быть осведомлён, поспособствовал бы безопасности западных рубежей Кушанского царства.
Каковы были последствия посольства Канишки к Адриану в 130 году, нам неизвестно. Скорее всего, их не было. Обе державы были далеки друг от друга, их интересы лежали совершенно в разных направлениях, да и ссориться с Парфией Адриану было незачем. Не зря он проявлял великодушие к восточным соседям. Даже к таким сравнительно малозначительным, как Иберия и Албания. А Армении он даже великодушно позволил иметь своего царя, в то время как Траян доверил управление этой страной своему легату, что означало полное подчинение Армянского царства Риму.
Демонстрируя замечательное миролюбие и проявляя великодушие к внешним соседям, к властям собственно римских провинций на Востоке Адриан проявил в этой поездке столь же замечательную суровость: «Объезжая провинции, он наказывал прокураторов и наместников за их проступки так сурово, что, казалось, сам он подстрекал против них обвинителей»[689].
Жёсткость императорских инспекций для властей провинций усугублялась личными качествами Адриана. Своей работоспособностью он похож на божественного Юлия: «Он одновременно писал, слушал, диктовал и разговаривал с друзьями»[690]. Элий Спартиан, правда, тут же добавляет: «Если этому можно верить»[691]. Но что у биографа сомнений не вызывает, так это глубокая осведомлённость цезаря в финансовых делах государства: «Всю государственную отчётность он знал так, как ни один отец семейства, как бы старателен он ни был, не знает своих домашних расходов»[692]. Действительно, «он отличался необыкновенной памятью»[693].
Сурово проинспектировав малоазийские провинции, Адриан направил свои стопы в Сирию. Там он решил встретить рассвет на вершине горы Казий. Ночью он поднялся туда, чтобы увидеть восход солнца. Но гора эта, пусть и не вулкан, как сицилийская Этна, обошлась с взошедшим на её вершину римским императором негостеприимно. Силы природы решительно оказались не на стороне правителя Римской империи. Адриан собирался на рассвете совершить на вершине горы жертвоприношение, но тут разразилась сильнейшая гроза, ударила молния и не только сожгла жертву, которую богам хотел принести Адриан, но и убила служителя, ему помогавшего. Неудача жертвоприношения для римлянина — скверное знамение и сильное потрясение.
Следующее владение Империи, куда прибыл Адриан, было как раз тем, что уже не раз доставляло Риму весьма сильные потрясения. В 67–70 годах римляне вели жесточайшую войну с иудеями. Она и вошла в историю как Иудейская война. Такое название ей дал её участник Иосиф Флавий. Он — сначала яростный борец против римлян, затем их сторонник, преданный новой династии Флавиев, знаменитый римско-иудейский историк. Иудейская война оказалась чрезвычайно тяжёлой для римлян, стоила им немалых потерь. Куда большими оказались потери среди иудеев. Согласно сообщению Иосифа Флавия, «число всех пленённых за время войны доходило до девяноста семи тысяч, а павших во время осады (Иерусалима) было миллион сто тысяч»[694]. Отсюда и делает он справедливый вывод: «Размеры гибели людей превысили всё, что можно было ожидать от человеческой и божеской руки»[695]. Есть, правда, мнение, что Иосиф Флавий, как правило, завышал любые цифры[696]. Но иными данными историки не располагают, а сам Иосиф Флавий, понимая огромность этого числа, достаточно подробно и, надо сказать, убедительно поясняет реальность такого количества погибших: «А что город мог вмещать такую массу людей, явствует из переписи при Цестии»[697]. Цестий Галл — наместник Сирии при Нероне в 66–67 годах. Иудея была в его ведении, когда началась война.
Памятны римлянам были и совсем недавние события. И полутора десятилетий не прошло от краха Парфянского похода Траяна. А крах этот во многом объяснялся мощнейшим восстанием иудейской диаспоры, охватившим и Кипр, и Киренаику, и Месопотамию, затронувшим Египет и Сирию. Только собственно Иудея осталась тогда вне мятежей, поскольку не могли иудейские первосвященники поддержать предводителей восстаний — очевидных, с их точки зрения, лжемессий из диаспоры. Лишь титанические усилия Лузия Квиета и Турбона — лучших полководцев Империи — привели к подавлению восстаний. Эти военные действия без преувеличения можно именовать Второй Иудейской войной.
Напряжённой обстановка в Иудее оставалась и в год приезда туда Адриана. Чтобы верно понять суть противостояния Рима и Иудеи, вылившегося в столь ужасные кровопролития, следует вспомнить исторические сложности взаимоотношений иудаизма и античной цивилизации.
Первая встреча иудеев с античной цивилизацией — это эпоха эллинизма. Побывал в Иудее и Иерусалиме сам Александр Македонский. Не встретив со стороны местного населения сопротивления и увидев готовность первосвященников признать в нём сокрушителя власти персов, Александр вёл себя великодушно: «Когда же первосвященник спросил разрешения сохранить им старые свои законы и освобождения на седьмой год от платежа податей, царь охотно согласился на это»[698]. В таком поведении — весь Александр. Покорность недавних персидских подданных его вполне устраивала. А сделать привлекательной свою власть для народов рушившейся под его ударами Персидской державы было необходимым условием грядущей прочности и могущества уже его собственной мировой империи. Потому-то и не были им произведены какие-либо изменения в положении иудейского храмового государства, бывшего частью персидской сатрапии в Сирии. Александру решительно не нужны были новые трудности, а поддержка правящей теократии была полезна, ибо обеспечивала и покорность народа новому царю. Поэтому Александр всюду поддерживал теократические государства[699]. Лояльные ему, разумеется! Не так уж важно, действительно ли он побывал в Иерусалиме и почтительно отнёсся к первосвященнику. Важны были готовность Иудеи покориться и согласие Александра за эту покорность сохранить их прежние блага. К слову сказать, персы в отличие от ассирийцев и вавилонян обид иудеям не чинили. После завоевания царём Киром Вавилонского царства насильственно ранее царём Навуходоносором II переселённые на «реки вавилонские» иудеи смогли вернуться на «землю обетованную».
С диадохами, поделившими между собой державу Александра после его смерти, отношения иудеев складывались иным образом. Так, утвердившийся в Египте Птолемей Сотер переселил множество иудеев в свои новые владения: «Птолемей, забрав в плен множество народа из гористой части