стала задумываться о том, чтобы тайком наведаться к Коунам и хотя бы попрощаться с ними. Я уже оплакивала это чудесное лето, которое осталось позади, никогда больше не повторится, а единственными сувенирами, которые я сохраню после него, станут воспоминания в моей голове. Одежда и пластинки, которые купили мне Джимми и Шеба, и даже «полароидная» фотография, которую я хотела припрятать, так и остались в доме Коунов. К настоящему времени они, вероятно, уже были погребены под другой одеждой, другими пластинками, посудой, кухонными полотенцами, обувью, коробками и рекламной почтой.
В течение этих двух дней я отчаянно мечтала о случайной встрече с кем-либо из домочадцев Коунов. Я всматривалась в очереди в «Эддис», вглядывалась в лица прихожан в церкви и не сводила глаз с тротуаров, когда мы проезжали по улицам Роленд-Парка. Мама не ездила мимо их дома с момента моего неудавшегося бегства, предпочитая делать крюк через параллельные улицы.
Когда пришло время закупаться перед школой, я потеряла всякую надежду хоть как-то проститься с Джимми и Шебой. Иззи казалась такой же недосягаемой, поскольку миссис Коун либо не делала покупок перед учебным годом, либо совершала их за пределами северного балтиморского коридора, в котором существовала моя семья. Тем не менее, я все равно искала их взглядом во всех магазинах, куда бы я ни зашла, даже когда мы добрались до традиционной конечной точки нашего маршрута – магазина «Ван Дайк & Бэкон», где мне покупали школьную обувь каждый год, начиная с детского сада. Моя мама верила, что из-за постоянного ношения шлепанцев, которые не стесняли движений и подвергали стопы прямому воздействию витамина D, мои ноги понемногу увеличивались в размере каждый день в течение лета. Она предпочитала дожидаться, пока этот солнечный период роста начнет приближаться к концу, прежде чем покупать мне традиционную школьную обувь (черно-белые или коричневые «оксфорды» с тремя люверсами с каждой стороны).
В «Ван Дайк & Бэкон» были только туфли, продавцы, матери и их дети, похожие на нас с мамой. Я плюхнулась на скамейку, обтянутую красной кожей, снедаемая вселенской тоской от осознания, что теперь мое лето закончилось бесповоротно и окончательно.
Мама выловила продавца и подвела его ко мне. На нем был зеленый фартук, а усы делали его похожим на моржа. В руке он держал металлическую дощечку для замера длины стопы.
– Правую ногу, – сказал он, кладя мерку на пол передо мной.
Я сбросила шлепанцы и встала на холодную гладь металла. Продавец обозначил пределы моей ступни, подвигав скользящие бортики.
– Угу, – сказал он. Я убрала ногу, он перевернул дощечку и подождал, пока я встану на нее левой ногой. – Угу, – снова сказал он, сделав замер.
– Она выросла за лето, – сказала мама. – Вы заметили, как торчали из шлепанцев ее пальцы?
– Не заметил. – Он похлопал по красной кожаной скамейке. – Присядь.
Я села, и он надел мне на ноги по маленькому нейлоновому носку. Его руки были почти такими же холодными, как дощечка для замера.
– Это из-за солнца, – продолжала мама. – Когда мы их купили, ее пальцы были вот здесь. – Она взяла шлепанец и приложила палец к тому месту, куда, по ее представлению, доходили мои пальцы в начале лета. Я не помнила, так ли это.
– Угу. – Продавец не выражал энтузиазма. – Загородная школа Роленд-Парка, верно? – спросил он меня.
– Да, – ответила моя мама, и он ушел. Каждая частная школа выдвигала свои требования к обуви. И насколько я знала, «Ван Дайк & Бэкон» был единственным обувным магазином в округе. Хотя теперь я задавалась вопросом, были ли в Балтиморе обувные магазины, подобные «Ночному Экспрессу»: классные, модные и яркие, в которые мама никогда бы меня не привела?
– Можем заодно купить тебе новые туфли для церкви, – предложила мама. – Потом будешь надевать их на школьные танцы.
– Давай в другой раз? – попросила я. В прошлом походы в «Ван Дайк & Бэкон» не вызывали у меня никаких вопросов. Найти обувь, которая меня устраивала, было легко. Но однажды походив по магазинам с Шебой, я стала иначе смотреть на весь их ассортимент.
Продавец вернулся с двумя коробками и сел на табурет передо мной. В тот момент, когда он надевал мне на ноги черно-белый «оксфорд», в магазин вошла Мини Джонс. Ее густые светлые волосы были убраны со лба ярко-розовой повязкой. Розовое, точно в тон повязке, платье на бретельках с рисунком в виде пчелиных сот заканчивалось чуть выше ее загорелых колен. Ногти на руках и ногах были густо окрашены белым лаком оттенка цельного молока. Розовые ремешки сандалий пересекали ее загорелые стопы. Я могла думать только о том, что видела ее голой.
– О, привет, привет! – проворковала она.
– Добрый день, – сказала мама с излишней, как мне показалось, веселостью. Когда я не ответила, она бросила на меня колючий взгляд.
– Здравствуйте, миссис Джонс, – сказала я.
– Покупаешь школьные туфли, Мэри Джейн? Я слышала, здесь продаются все самые модные осенние фасоны. – Мини Джонс взяла с витрины пару «оксфордов».
– Мэри Джейн учится в загородной школе Роленд-Парка. Ученицы этой школы могут носить только два фасона обуви, – сказала мама. Я сомневалась, что Мини Джонс это было интересно.
Продавец дважды похлопал меня сзади по икре, как будто я была лошадью, которую нужно понукать. Я вздрогнула. Я и забыла про него.
– Встань, – сказал он.
Я встала и прошлась по кругу.
– Помню туфли, которые меня заставляли носить в школе Розмари-Холл. – Мини Джонс с улыбкой опустила глаза на мои ноги. Потом она положила руку на плечо моей маме. – О! Вы слышали?
– Нормально сидит? – спросил продавец.
– Слышала что? – Мама перевела взгляд с моих ног на лицо Мини.
– Да, все замечательно, – ответила я.
– Хотя не знаю, чему я удивляюсь, учитывая все, что творилось у Коунов этим летом, – полушепотом протараторила Мини, как будто пыталась сохранить секрет, но на самом деле совсем наоборот.
Продавец наклонился и надавил на носок ботинка, проверяя, сколько свободного места осталось между ним и большим пальцем моей ноги.
– Теперь вторые. – Он снова хлопнул меня по икре. Я села, пока он снимал с меня первые туфли. Мой взгляд был прикован к Мини Джонс.
– О, боже. Что случилось? – Мама сделала полшага в сторону Мини Джонс.
– Бонни собрала вещи, забрала Иззи и переехала в одну из тех затрапезных малоэтажек в Роджерс-Фордже. – Мини помотала головой, словно отряхивая от пыли свои густые светлые волосы.
– Встань. – Продавец снова хлопнул меня по ноге. – Пройдись.
В голове и желудке все гудело и сжималось, когда я медленно обходила Мини Джонс и маму по кругу. Мини Джонс глумилась