над домом, в котором теперь жили миссис Коун и Иззи, и над самой миссис Коун, которая
бросила доктора Коуна
совсем одного в таком огромном доме. А потом она сказала:
– Я почти уверена, что у Бонни и Джимми были какие-то шуры-муры.
Мама ахнула.
– Это неправда. – Я остановилась и повернулась к Мини Джонс. Мое лицо раскраснелось, и щеки горели. Глаза жгло так, как будто я брызнула в них духами. – Вы сами знаете, что это неправда.
– Мэри Джейн! – Мама дернула головой вперед, как курица, клюющая кукурузу. – Следи за своими манерами.
Мини Джонс растянула лицо в улыбке.
– Дорогая, не расстраивайся. – Она положила руку мне на плечо. Я хотела стряхнуть ее, но боялась маминой реакции. – Иногда взрослая жизнь бывает сложной и некрасивой, и ребенку тяжело это принять. Но вырастешь – и сама все поймешь.
Я подумала о докторе Коуне, который ищет ключи от машины, и некому ему помочь. Об Иззи, которую внезапно выдернули из спальни, где она была защищена от страшной ведьмы, из ванной со скамеечкой под раковиной, из кухни с альковом у окна, из столовой с пластинками на полу, из комнаты отдыха с гладильной доской, из гостиной с книгами, которые мы так старательно расставляли по алфавиту. Мое сердце болела. Голова раскалывалась. И моя гордость тоже была капельку уязвлена, потому что теперь я точно знала, что после той попытки похищения в духе Старски и Хатча на меня действительно махнули рукой.
– Подходят. – Продавец еще раз продавил носки туфель. Потом он снова хлопнул меня по икре, и я села.
– Мы возьмем обе пары, – сказала мама.
– Бедная Иззи, – сказала я.
– Я слышала, она пойдет в первый класс в государственную школу. – Мини Джонс произнесла это таким тоном, как будто государственная школа в округе Балтимора была чем-то вроде спецшколы для серийных убийц в тюрьмах строго режима.
– Что посеешь, то и пожнешь, – сказала мама, и мне показалось, что она пытается закончить разговор.
– Ты общаешься с кем-нибудь из них, Мэри Джейн? – Мини Джонс проигнорировала мою маму и обратила свою широкую улыбку на меня.
– О нет, Мэри Джейн теперь не имеет ничего общего ни с одним из этих людей. – Мама жестом велела мне встать. Продавец направился к кассе с двумя коробками обуви.
– Ну, конечно, – сказала Мини Джонс моей маме, а потом подмигнула мне, как бы говоря, что ее не обманешь.
Я повернулась и направилась к кассе.
– Мэри Джейн, – строго окликнула мама.
– Да, простите. – Я обернулась. – Была рада встрече, миссис Джонс. – Я растянула губы в широкой, болезненной улыбке. Я хотела, чтобы она подумала, что я поддерживаю с Джимми и Шебой теснейший контакт, и что дня не проходит без свежего письма со свежими новостями. Мини Джонс была единственным человеком из моего круга, который понимал, как сильно кружило голову и заряжало энергией общение с Джимми (и Шебой). Она была единственной свидетельницей моего тайного лета. Но именно с ней я не хотела делиться ни единой его минутой.
15
Через пару недель после начала учебного года мистер Фордж предложил мне присоединиться к взрослому хору, который по окончании лета снова заступил на воскресные службы (отводя детскому хору редкие выступления в праздничные дни). Мистер Фордж сказал, что в свои четырнадцать я стану самой юной участницей за всю историю хора. Единственным человеком, с кем я хотела поделиться этой новостью, была Шеба. Я вспоминала, какой счастливой и гордой она выглядела, когда слушала, как я пою в церкви.
После моего дебюта во взрослом хоре, когда мы уже сняли с себя церковные балахоны, мистер Фордж вручил мне обернутую бумагой и заклеенную скотчем коробку размером с брусок сыра чеддер.
– Это пришло для тебя пару дней назад, Мэри Джейн. Посылки – это так волнующе! – Мистер Фордж дважды хлопнул в ладоши, видимо, аплодируя тому факту, что я получила посылку.
Коробка была адресована мне, но оставлена на попечение церкви. Мое сердце часто заколотилось, когда я увидела, что мое имя и слова «Пресвитерианская церковь Роленд-Парка» написаны аккуратным, безупречным курсивом Шебы. Адрес церкви и обратный адрес (без названия, но с указанием номера дома на Централ-Парк Вест) были написаны разными почерками. Ассистент? Домработница, которая гладила Шебе одежду? Уж точно не Джимми с его размашистыми каракулями.
Мистер Фордж стоял рядом и наблюдал, как будто ожидая, что я открою посылку у него на глазах и покажу ему все, что лежало внутри. Я подняла глаза, улыбнулась, а затем повернулась и схватила балахон, который только что повесила на крючок.
– Спасибо большое. Увидимся на репетиции! – Я быстро завернула коробку в балахон и прижала ее к груди. Прежде чем мистер Фордж успел сказать что-то еще, я взбежала по лестнице и выскочила через боковую дверь к крыльцу церкви, где встала на нижней ступеньке, дожидаясь родителей. Когда они вышли, мама держала за локоть слепого мужчину, мистера Блэкстоуна. Отец, как обычно, смотрел куда-то вдаль. Казалось, прошли часы, прежде чем мама отпустила мистера Блэкстоуна, проводив его до тротуара, и он ушел, опираясь на белую трость с красным набалдашником. Я наклонилась к ней и прошептала:
– Я побегу домой. Мне срочно нужно в уборную.
Мама склонила голову набок, как голубь. Она покрутила рукой по животу, чтобы не задавать вопрос вслух.
– Да! Можно мне взять ключ от дома?
– Мы можем пойти быстрым шагом. – Мама просунула свою руку под руку отца, сцепляясь с ним локтями.
– Мама. Это форс-мажор.
– Что у тебя в руках?
– Моя одежда для хора. Там нужно дырку заштопать. Мама, мне правда нужно бежать.
– Да просто отдай ей ключ, – проворчал отец.
Мама расстегнула металлическую застежку на своей блестящей жесткой сумочке, залезла внутрь и протянула мне цепочку для ключей с эмалированным брелоком в виде флага Мэриленда.
– Не запирай дверь и положи ключи на пианино, – сказала она.
Я уже во весь опор неслась по улице.
Войдя в дом, я взбежала по лестнице, зашла в свою ванную и заперла дверь. Я опустила сиденье унитаза и села, затем просунула ноготь под ленту скотча и осторожно распаковала посылку, стараясь не порвать ни одной марки. Под бумагой я обнаружила белую картонную коробку. Внутри нее лежал сложенный листок бумаги. А под ним – оранжевая кассета с наклеенной на нее этикеткой. На наклейке неуклюжими каракулями Джимми было написано: «Для Мэри Джейн».
Я развернула листок. Вид целой страницы, исписанной мелким почерком Шебы, наполнил меня чувством, которое я не могла