– Это не проказник! – заорал я.
Львенок, всегда быстро соображавший, когда дело касалось общения с душами, ловко отскочил в сторону, рассекая воздух кинжалом крест-накрест, благодаря чему метнувшееся к нему тяжелое тело врезалось в преграду так, что из фигуры во все стороны брызнуло бесцветное пламя, словно сок из раздавленного апельсина.
Я уже почти активировал знак, но меня подхватила волна ледяного воздуха и крепко приложила о стенку амбара, так, что лопнули гнилые доски. Я упал, и пока Вильгельм устраивал с душой пляски, запустил руку во внутренний карман куртки. Дыхание перехватило, ребра ныли, я слышал рев «проказника» и чувствовал, как Львенок создает фигуру за фигурой, ослабляя стремительный натиск противника, пытавшегося до меня добраться.
Не глядя, я выгреб из кармана три золотых флорина, подбросил их в воздух, сплетая вокруг них свой дар, пока монеты не раскалились добела, обратив золото в чистый свет.
– Готов! – предупредил я Вильгельма.
Он отступил в сторону, разваливая кинжалом созданные им преграды. Душа с утробным рыком просилась в брешь, и я загнал вертящиеся у меня над головой монеты ей в глотку. Она поперхнулась, отшатнулась, и угодила под знак Львенка, выжегший почти всю ее суть. Ослепшая, оглохшая, потерявшая большую часть своих сил, душа все еще пыталась дотянуться до стража, так что я не стал ждать, когда она вновь подкачается силой, и завершил дело, воткнув в нее кинжал. Она перетекла в клинок, оставив мне в награду звон в ушах и легкую тошноту.
– Уф. – Вильгельм вытер рукавом лоб. – Вот это разминка. Одна из форм перевертыша, как я понимаю.
– Совершенно верно. Ловко он корчил из себя недотрогу, едва нас не обманул. Обычно стражи проказников не гоняют, думал, что и его мы оставим в покое. Если бы не твои принципы, я бы так и поступил.
– Иногда полезно брать деньги вперед, – пробормотал он. – Спасибо, старик. Твоя помощь оказалась очень кстати. В одиночку мне пришлось бы с ним повозиться.
Я решил не быть скромным и сказал:
– Тогда гони три дуката в компенсацию тех флоринов, что мне пришлось потерять.
– Не вопрос, – сказал он, отсчитывая монеты. – Здесь пять. Ровно половина от заработка.
– Возьму только три. – Я забрал с его ладони золотые кругляши, и он не стал настаивать. – Ванилью в амбаре не пахнет, значит, перевертыш появился здесь недавно. Зимой они впадают в неактивное состояние. Вполне удобная берлога, чтобы дождаться весны, а затем ползти питаться в город. А стать проказником – хорошая защитная реакция.
– Ну да. Какой страж будет терять время на пустого шутника? К тому же за них редко кто платит.
– Ну, только если за деловые переговоры не берешься ты, – усмехнулся я. – Сколько тебя помню, всегда умел выжать из городских властей гораздо более высокую цену, чем другие.
– У каждого есть свои маленькие таланты, – вернул мне усмешку Львенок. – Надо отметить встречу и удачное дельце. Где ты остановился?
– В «Скользком Льду».
– Ну, до тебя ближе, чем до меня. Значит, ты приглашаешь.
На постоялом дворе он заказал бутылку крепленого вина, на мой взгляд, слишком сладкого для того, чтобы получить удовольствие. Впрочем, я не спорил. Мне было ровным счетом все равно, что пить, особенно после того, как хозяин сказал, что молоко, которое я у него попросил, скисает уже третий день.
Проповедник и Пугало торчали в комнате, собираясь сыграть в очередную партию «Королевской милости». Замызганные игральные карты, примитивно нарисованные картинки которых давно выцвели, они добыли в какой-то ночлежке и, не спрашивая моего разрешения, кинули мне в саквояж. Это произошло где-то недели две назад, когда я возвращался с севера, но заметил я их лишь недавно, после того, как эти умники начали резаться в азартные игры, не во время моего сна, а при свете дня.
Проповедник, который практически не обладал умением взаимодействовать с материальными объектами, прилагал множество усилий, чтобы удерживать карты в руках, и страшно завидовал Пугалу, которое могло хоть пасьянсы раскладывать.
– Здорово, Проповедник, – сказал Вильгельм. – Идет карта?
– Не твоими стараниями, – проворчала душа, показывая тем, что игра далека от идеала.
Львенок глянул на Пугало, но никакой бурной реакции не проявил. Лишь кивнул одушевленному, и то, после недолгого колебания, склонило башку в соломенной шляпе в ответном поклоне, продолжая идиотски улыбаться. Оно было в ударе и счастливо, что вновь оставляет Проповедника, который раньше кичился своим умением играть, в дураках.
Львенок подвинул стул, сел рядом с Пугалом, откупорил бутылку:
– Где у тебя стаканы?
– Были тут, – озадаченно произнес я, оглядывая комнату.
– А мы вот так! – улыбнулся Проповедник, покрывая расклад соперника. – Пугало убрало их к тебе в саквояж. Они на столе мешали.
– Вы, ребята, дождетесь, что меня из-за вас перестанут пускать в приличное общество, – покачал я головой. – Только славы мелкого воришки мне не хватало.
Я вытащил стаканы, поставил перед Львенком. Он разлил вино и объявил:
– Пожалуй, я перееду на этот постоялый двор. Здесь веселее.
– Милости просим. – Проповедник почти закончил партию, тогда как у Пугала на руках оставалось еще шесть карт.
– Именно поэтому ты шептался со служанкой внизу? – усмехнулся я.
– Чего время терять? – невозмутимо ответил он, откинувшись на стуле и заглядывая в карты Пугалу.
Оно возмущенно отпрянуло, пряча от чужого взгляда картинки, и стало выкладывать их на стол одну за одной, в порядке возрастания, вколачивая гвозди в гроб победы Проповедника. Тот выругался, выбросил свою оставшуюся карту и буркнул:
– Тасуй, еще раз.
– Проваливайте на подоконник, – велел я им. – У нас серьезный разговор.
Пугало беспрекословно послушалось, Проповедник, стеная, поплелся за ним.
– Интересный у тебя новый приятель, – отметил Львенок. – За встречу. Чтобы она была не последней, а друг всегда мог подставить плечо.
Стукнув стаканами, мы выпили вина, казалось впитавшего в себя всю прелесть раскаленного летнего дня.
– Новости из Арденау есть? – спросил я.
– Нет, все как обычно. Разве что Орден перестал наседать, и магистры вздохнули с некоторым облегчением. Законники за последнее время несколько утратили влияние на севере и востоке, хотя запад и юг их поддерживают. Ну, еще говорят, что нынешний выпуск из школы будет очень сильным. Мол, надежда Братства, новое поколение, гораздо более прогрессивное и послушное, чем некоторые из прежних учеников.
Он отсалютовал стаканом.
– Мне кажется, что с этим выпуском будет та же история, что и со всеми остальными. Шестеро из десяти не переживут первого года службы, а еще один умрет в следующие три года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});