Но бывает и другое счастье. Подняться на Эверест. Получить Нобелевскую премию. Стать «мисс Европа» (или — «мисс Малаховка»). Взять в руки свою собственную книгу, еще пахнущую типографией…
Можно и в ином ключе, в ином масштабе людей и дел. Построить дачу. Купить машину. Заработать первый миллион… Всем нам хорошо известно «чувство глубокого удовлетворения» (ЧГУ). Так вот. Формула счастья — это «ЧГУ + икс», где «икс» — некая иррациональная добавка, делающая все вокруг «голубым и зеленым».
В первом случае все люди могут быть и бывают счастливы, если сами себе активно не мешают. Во втором, действительно, необходимы «кузнечные работы», часто — пожизненные, то есть созидательное движение к поставленной цели, борьба за достижение данной цели.
И я тоже «ковал». Но не счастье. Я ковал, скорее, самого себя, свое отношение к работе и к людям, наращивал сопротивляемость злу и лжи. Когда получалось — когда нет. Приходилось иногда кривить душой. Но как бы то ни было, старался оставаться самим собой.
Со временем все более строго оцениваешь свой жизненный путь. Мы, шестидесятники, не смогли остановить волну «застоя». И хотя каждому из нас удавалось время от времени вытаскивать свой «счастливый билетик», мы не смогли выковать счастье — ни для себя, ни для страны.
— А что такое счастье? Ваше мнение.
— Я уже сказал. Повторю суть. Счастье — это полная победа эмоций над разумом, это — восторг, упоение, взрыв радости.
«Тихое счастье», по-моему, — нонсенс. Впрочем, мой вывод может быть оспорен. Недавно в московской «Литературной газете» прочитал небольшое стихотворение Александра Кушнера:
Расположение вещейНа плоскости стола,И преломление лучей.И синий лед стекла.Сюда — цветы, тюльпан и мак,Бокал с вином — туда. Скажи, ты счастлив?— Нет.— А так?— Почти.— А так?— О да!
В общем, если, по известному определению, физика — это то, чем занимаются физики, то счастье — это то, что чувствуют, переживают счастливые люди.
— А в детстве было ли у Вас детство?
— Если Вы имеете в виду атмосферу, отношение ко мне дома, в семье, уличную вольницу, школьные забавы, то было детство в детстве. Счастливое детство? Да. Местами.
Случались и другие «места».
Вот, представьте себе. Мне 7–8 лет. Казарма (мы в военном городке жили). Стою в плотном кольце гогочущих солдат («красноармейцев», как тогда говорили). Нечто вроде «воскресной школы». Со мною делятся богатством могучего русского языка. Плюс, так сказать, анализ типичных ситуаций, половое, значит, воспитание.
Еще более «счастливое детство» было связано с войной. В Хабаровске мы жили рядом с военным музыкальным училищем. Курсанты не только упражнялись в музыке, но и занимались, как и все мы, военно-патриотическим воспитанием. В частности, делали стенды с эпизодами войны. Особой популярностью пользовались фотографии Героев Советского Союза. А мы выписывали «Огонек», каждый номер которого давал несколько таких фотографий. И мама, вырезая фотографии из журнала, меняла их у курсантов на кусочки хлеба. В семейном фольклоре этот хлеб сохранился под названием «геройский». Но фольклор — позже, а тогда я отчаянно рыдал и требовал прекратить недостойный торг. Мама же была меньшей патриоткой и кормила нас.
Всякое бывало. И все-таки детство было. Как и юность. Как и возмужание.
— Ваш путь наверх?
— Боюсь, Вы не поверите мне, но вся штука в том, что никакого «пути наверх» не было. То есть не было составленного загодя плана систематического, шаг за шагом продвижения на этот самый «верх».
Ко дню окончания школы я хотел стать дипломатом. И, приехав из Горького в Москву, направился в Дипломатическую академию. Там мне вежливо разъяснили, что в академию принимают только с высшим образованием. Лучше — с юридическим или историческим. Иду на юрфак МГУ. Прохожу собеседование (у меня была Золотая медаль). Не принимают. В МГУ нет мест в общежитии. Еду в Ростов-на-Дону, куда направили служить отца. И с 1 сентября 1948 года я — студент юрфака РГУ.
Когда я закончил юрфак (в том числе и по отделению международного права), мысль о том, чтобы стать дипломатом, уже не беспокоила меня. По распределению поехал на юг Краснодарского края, где и был избран народным судьей (самый молодой судья в СССР!). Три года в районе. Успел побывать и на хозяйственной, и на партийной работе. А летом 1956 года поехал в Москву и успешно сдал экзамены в аспирантуру философского факультета МГУ.
«Ма питом?» — как говорят в Израиле. Чего это вдруг? На самом деле же совсем не «вдруг». Многих студентов (даже в те времена!) не устраивала официальная направленность дискуссий, которые сотрясали науку. Мы пытались сами докапываться до истины, штудировали специальную и философскую литературу, спорили. Так я стал все больше и больше втягиваться в философские, методологические проблемы различных наук. В конце концов это и привело меня на философский факультет.
Что же касается «пути наверх», то началом его можно считать 1959 год — приглашение работать научным консультантом в журнале «Коммунист». Второй шаг «наверх» был сделан в 1963 году — приглашение в ЦК КПСС, в группу консультантов Ю.В.Андропова. И, наконец, в 1968 году — последний шаг. Назначают руководителем группы консультантов. Смею Вас уверить, что никаких чрезвычайных усилий, чтобы идти «наверх», я не делал. Все как-то шло само собой. Правильно написал Евтушенко: «Мы делали себе карьеру тем, что не делали ее». Делать карьеру было просто неинтересно, интересно было, когда она делалась.
В 1972 году путь на партийный «верх» был завершен. Неожиданно открылся другой — вбок и ниже. Впрочем, работа в «Известиях» меня вполне устраивала. Через несколько лет начальство передумало, но я отказался вернуться в аппарат ЦК.
Пожалуй, только последний участок моей служебной карьеры подпадает под определение: «путь наверх»: задача была поставлена и решена.
— Нам известно, что Вы очень хотели стать послом. Почему именно послом?
— Насчет «очень» я не уверен. Хотя, если вспомнить эпизод с Дипломатической академией, то можно считать, что я всю жизнь положил на то, чтобы пробиться в те «верхи», куда мне перекрыли дорогу в 1948 году.
А если серьезно, тут такая история. Впервые я «попросился» послом (конкретно — в Люксембург) в самом начале 70-х. Мне нужно было несколько лет, чтобы написать книгу по теории политики. Материал собрал большой, мысли некоторые были. Не хватало только некоего отрешения от суеты. Казалось, Люксембург может дать его. Увы! Громыко заметил, что мне там будет тесно. Брежнев выразился определеннее: «Тебе еще работать надо».