Он лежал на земле, присыпанный жухлой хвоей и комьями грязи. Вонючий, обросший, в рваных волчьих шкурах на голое тело. Лежал, закатив глаза, зажав руками уши, оглушенный и контуженый, застигнутый врасплох воздействием неведомого оружия. Осколками задело плечо и бедро, но не эти мелкие царапины его сейчас беспокоили.
– Пойди-ка сюда, Наум! – крикнул я. – Да Захара прихвати!
Ссутулившись, пригнувшись, почти на четвереньках, Наум подбежал к Захару, уткнувшемуся лицом в траву, и, собрав его в охапку, поволок ко мне.
– Вот вам и оборотень, – прокомментировал я, указывая на перепуганного косматого мужика в шкурах. – Это пусть лихо ходит тихо, а я скрываться не стану! Так жахну, что у любого поджилки затрясутся!
– Ой, как же, мастер, такое сделалось, что будто гром среди ясного неба! Да прямо в нас, как поленом по башке! – орал Наум, усаживая в ногах Захара, широко разевающего рот и одурело моргающего глазами. – Да что волков, оборотней, батюшка, – всю княжью рать в побег пустить можно!
Наум кричал, явно немного оглушенный и перепуганный. Он ревел, как медведь, от полноты чувств хлопая Захара по темечку, отчего тот никак не мог очухаться, впав в ступор.
– Свяжите оборотня. Тех волков, что забили, освежуйте, которые подранены – добейте, – велел я подоспевшим охотникам.
Время дорого, остальные нескоро очухаются, да и вернутся ли в эти места, еще не известно.
Перепуганные, но проворные и послушные охотники сделали все, как я им сказал, не задавая вопросов. В их представлении, наверное, сейчас свершилась чудовищное колдовство, злая ворожба, вызывающая в ясный день громовые раскаты. О таком укреплении авторитета я и думал, о таком испуге, возникающем у людей при одном только упоминании обо мне.
Уже на следующий день Наум и Захар, совершенно забывшие о прежнем своем высокомерии, распускали слухи по Железенке о том, как коварь одним махом побил всю волчью стаю. Как схватил гром-камень да кинул в оборотня, отчего тот стал послушней ягненка. Охотники, ходившие с нами в лес, только качали головами, соглашаясь с каждым словом, подтверждая все сказанное перед людьми. Если в простой охоте на волков малый осколочный заряд, который я специально заготовил, сыграл такую важную роль, то что же будет, когда в ход пойдет тяжелая артиллерия, мои ракетные установки, малые катапульты с трехфунтовыми осколочными гранатами?!
Косматого оборотня, которого мы отловили, пришлось держать в загоне, прикованным цепью. Тронувшийся рассудком дикарь не понимал, что происходит, прыгал на всех, кусался, рычал, скалил зубы. Этот маугли-переросток вызывал у меня только жалость.
– Отдадим его боярам? – спросил дед Еремей, когда страсти вокруг охоты немного поутихли.
– Зачем? Клетку ему сделаю, пусть сидит, пока вновь на человека не станет похож.
– Слышали лодочники, что окрест опять волки воют, следов стало еще больше, будто приходят за своим оборотнем. Ночами возле стен топчутся, собаки вон на хрип изошли, скот встревожен.
– А что, оборотень косматый нем, иль язык себе откусил с перепугу?
– Заговорит, – ухмыльнулся дед. – Мы у него в шкурах пояс Маланьи нашли. Гаврила все за топор хватается, не сдержим, так забьет этого лешака.
– Маланью жалко, задрали звери, только горю теперь не поможешь. А вот с волками, я так понимаю, что-то придется делать. Они мне всю торговлю портят.
– Значит, князь шкурами дырявыми перетопчется, незачем ему про оборотня знать.
– Слухи все равно дойдут, только стар он уже, и вся власть, как я понимаю, у бояр. А бояре, те и с моей торговли тоже мзду большую имеют, так что пока мне перечить им не с руки.
13
Предстоящая зима и холода заставили поселенцев значительно ускорить многие дела. Кто спешно дома достраивал, кто склады. По привычке заготовили дров да припасов. От прежней Железенки за неполный год только мой дом да кузница остались без изменений, да и те конюх Пахом, что из дворовых Ярославны, подладил да привел в порядок. Население сильно прибавилось. Как-то само собой получалось, что приходили в мою крепость большей частью люди одинокие, неженатые, беглые. Но я ни кому не отказывал, лишь к новичкам какое-то время верных людей приставлял, чтоб убедились, что не засланные. Поголовье скота – лошади, быки; домашняя птица, – все это появлялось как по волшебству. Такое впечатление, что сельчане держали в глуши еще по одному хозяйству, подальше от любопытных глаз. Я-то их налогами вовсе не обкладывал. Это у них был условный рефлекс, выработанный годами бесконечных поборов и притеснений. Дал мне от семьи молодого отрока в мастерскую – вот и весь налог.
Да на поверку получалось, что при дележе прибыли этот самый отрок всю большую семью и кормил, так что припасы да одежду, утварь да инструмент проще оказывалось купить, чем самому делать. Вот тебе и задатки индустриального общества.
А в этом самом обществе кто не со всеми, тот против всех. Будь индивидуален сколько угодно, будь талантлив и самобытен, но знай свое место и свое дело в общем механизме. Бездельников и лоботрясов терпеть никто не будет. Вот и оборотень, теперь живущий у нас, как диковинка в зоопарке, был обузой. Если бы не разговорил его дед Еремей, так я бы, наверное, и не знал, что с этим психом делать.
– Скажи-ка мне, мил человек, ты себя волком считаешь? – вопрошал я, не отрываясь от дел в своей мастерской.
Косматый оборотень, наотрез отказывающийся мыться и принимать из рук приготовленную пищу, смотрел на меня злобно и с явным вызовом, и это притом, что был скован цепями и находился под присмотром пяти охранников.
– Нет никакой разницы, коварь. Ты ведал тайное, потому меня сыскать да словить смог. Хитер, жесток. Но я на тебя зла не держу.
– Ваша стая людей подрала! Моих людей! – пояснил я, повышая голос. – Что вам, дичи мало было?
– Мои бы не стали, то одиночка…
– Что значит твои? Ты что же у них вроде вожака?
– Я и есть вожак. Каждый в стае слепым щенком мой дух помнит, каждого на руках выносил, выкормил. Хилым матерям добычу приносил! Все они мои дети!
– Не хочешь же ты сказать, что поэтому волки окрест моей крепости вьются, что ты им как отец родной, чуют тебя.
– Ты, коварь, должен ведать…
– Я-то ведаю! Да вот только ты мой пленник, в моих оковах! Я тебя словил, вот и говорю с тобой только потому, что решаю, что делать стану.
– Кровь мою возьмешь, дети мои мстить станут. Проклянут твое место, как прежде уже было, до той поры, пока ты, коварь, в мое селище не пришел и его не взял.
– Так вот, значит, кто тут всю зиму ошивался! Твой это был прежде дом. Не нужна мне твоя кровь, косматый, но и отпустить я тебя не могу. Волки твои мне все дело портят…