И вот он снова бродит по Огуз Окюрген, не талантливый и многообещающий строитель, а по-прежнему смешной и безнадежный фантазер, пустоцвет. Бродит целую ночь и не может разобраться, почему мосты вдруг стали «яркой заплатой на ветхом рубище». Калинке особенно странно, почему вдруг, без обсуждений, без споров, и он начинает искать врагов. «Все сделал ехидный старикашка Елкин. Три моста он зарезал сразу. Два же оставил нарочно, чтобы потом ярче показать неопытность, недальновидность молодежи, сильней подчеркнуть достоинства стариков. Зачем? Зависть, старческая зависть». Найденное объяснение довольно стройно, но повторяет неоправдавшееся подозрение, что Елкин — человек чуждый новому строю. В этом его не подозревает и самый подозрительный из всех, знающих Елкина, товарищ Широземов.
Калинка начинает обдумывать, что делать ему дальше. Оставаться на Турксибе незачем, продолжать переговоры с Сахалином после провала здесь немыслимо, мечтать о втором сибирском пути глупо. А тут еще невеста, которая рано ли, поздно ли все-таки узнает, что мосты рухнули, а вместе с ними и сам блестящий, даровитый Калинка сморщился, будто ярко раскрашенный, радужный, но лопнувший шар.
Будущее лежало за непроглядной гранью, и Калинка оставил бесплодные домыслы.
Из-за поворота выползла машина и начала осторожно пробираться по узкому наклонному карнизу. Калинка прижался к гранитной стене. Бензиновая гарь зеленоватым туманом обволокла его, защекотала в носу и напомнила, что он давно истратил спички и хочет курить.
— Остановись! — крикнул Калинка. — Дай-ка с десяток спичек!
Закуривая, он оглядывал шофера Ахмета, пустую машину и думал: «Машины ходят в большой город. Там водка. Не заказать ли, не напиться ли?»
— Товарищ инженер, что вы делаете здесь в такую рань? — спросил Ахмет.
— Я? — Калинка не нашелся, что ответить, и спросил в свою очередь: — А ты куда наладился в такую рань?
— В город за доктором, хозяину опять плохо. — Ахмет звал Елкина хозяином. — Замучили его. Кто лезет с утесом, кто с мостами, кто с туннелем. Подвезти вас?
— Не надо, я гуляю. — Калинка вспомнил, что он в семи-восьми километрах от городка, и добавил: — Сегодня забылся немножко и далеко забрел. Спасибо за спички! До свиданья! — и быстро пошел к городку.
— Да, гуляет, — озадаченно проворчал Ахмет. — Знать, здорово гулял, коль все спички пожег и на сапогах пыли в вершок. Выгуляет какую-нибудь чертовщину и опять к Елкину. Скоро вконец затерзают старика. — Ахмет, уже третий год возивший Елкина, лучше всех знал тот ураган забот, хлопот, дел, тревог, неприятностей, в котором постоянно жил инженер, и удивлялся, сколь еще несовершенна служебная машина: иное колесо несет двойную нагрузку, а иное вертится вхолостую. Вот тот же Калинка вроде ненужного пятого колеса у телеги. Или инженер Леднев. Этот вечно тянет либо назад, либо в сторону.
Калинка открыл полость в елкинскую юрту и, не входя, а только просунув голову, спросил:
— Константин Георгиевич, можно? Вы способны разговаривать?
— Да, да, — откликнулся старик. — Я уже на ногах.
— Не задержу, буду краток, — бормотал Калинка, то усаживаясь, то вставая. Я, собственно, пожалуй, для последнего разговора.
— А что такое?
— Вот выслушайте терпеливо. Молодой человек специализируется по мостостроению. Все нормально, нет никаких изъянов?
— Вполне, вполне. Очень почетная специальность.
— Он здоров, энергии в нем… Он хочет быть полезным обществу и едет на Турксиб. Работает под началом старого трезвого инженера. Столкновения, борьба, молодому надламывают крылья, но он продолжает летать.
— Эта наша с вами повесть? Да? Продолжайте!
— Почему два последних моста, одобренные вами и утвержденные главным управлением, вдруг стали не нужны? Я не вижу причин, кроме вашего непременного и злобного желания зарезать их.
Елкин болезненно сморщил худое иссиня-желтое лицо, но кивнул: дальше!
— Вы ведете какую-то подозрительную, нечестную игру, — продолжал Калинка. — Почему вы, опытный, неошибающийся, не отклонили мои проекты сразу, а напротив, уверили меня, сами назначили строителем, запутали. Как это называется?.. Провокацией?! — Калинка повелительно поднял голос: — Потерпите! Я скоро скажу все. По всему строительству, в Москве, в вузе, у профессуры, студентов… сложилось определенное общественное мнение об инженере Калинке. К тому же мосты переплелись с моей личной жизнью. У меня есть невеста, она любит мои мосты, привыкла к ним… А завтра что? Крах! Вы — виновник этого краха, вы ехидно, злобно готовили его все время.
— Довольно! Чепуха! Выдумки! — Елкин подскочил к Калинке и заговорил в упор ему: — Вы, молодой человек, не хотите считаться с изменившимися условиями.
— Никаких перемен не вижу.
— Печально, очень печально. Вместо будущего сентября мы должны закончить постройку к маю. До холодов осталось два-три месяца. С нашим транспортом и рабочей силой мы не сложим мостов. Вы скажете: можно зимой? Нужно строить тепляки. А где лес, топливо, кто нам даст лишние миллионы? Весной за один месяц мы тоже не успеем. Вот вам условия! Месяц назад я приветствовал мосты, сегодня категорически возражаю. Мы принуждены часть работы переложить на кого-то, следовательно, заказать в Югостали железные фермы. Не ехидство, не провокация, а необходимость. Еще раз говорю — боритесь с мостами! — Елкин передохнул и понизил голос: — Я понимаю всю сложность вашего положения, совершенно искренне сочувствую вам, но ни главное управление, никто другой ваших мостов не утвердит. Допустим, я, попреки здравому смыслу, выскажусь за них, и все же мы ничего не добьемся. Я готов кому хотите — вашей невесте, профессуре, товарищам — подтвердить ценность проектов, но… строить вам не придется.
— Стоит захотеть, и мосты будут, — проговорил Калинка, испытующе глядя на Елкина.
— Кому захотеть?
— Вам.
— Нет, к сожалению, нет! Вы по-прежнему убеждены, что я причина всех бед. Когда-нибудь вы поймете, что ваше нежелание считаться с условиями принесло вам горе. Вы не доверяете моим советам, но… Мосты можно спасти… Найдите камень в Огуз Окюрген, и я буду защищать вас!
— Это все равно что выдумать камень. Там его нет. — Калинка протянул Елкину руку. — До свиданья! Можете искать другого мостовика.
— Напрасно… У вас превратные понятия о самостоятельности. Самые свободные из нас подчинены условиям, целесообразности, кредитам, срокам — деспотам куда более неуступчивым, чем люди.
— Что же, по-вашему, я должен делать?
— Понять, что действительность не подчиняется человеческим фантазиям, научиться работать совместно с действительностью, а не наперекор ей и, конечно, остаться здесь. Мы еще недостаточно хорошо обследовали весь путь, и ваше мостостроительство еще может потребоваться.
— Ждать и складывать бычки под скучные фермы?!
— Да, складывать. Лучше нужные бычки, чем ненужные пирамиды. Вы страдаете не новой болезнью — неуважением к живой подлинной жизни. Это не проходит даром. Живую жизнь поставить на колени перед выдуманной обыкновенно не удается. Это предприятие приносит только жертвы и разочарование.
Калинка исчез и пропадал третий день. На звонки Елкина, Козинова, на спросы рабочих, где инженер-мостовик, Дауль отвечал неизменно одно и то же:
— А-а, че-черт его знает!
Исчезновения Калинки для всех были привычны: либо он искал камень, либо исследовал варианты. Но на этот раз оно было несколько необычно: Калинка никого не предупредил, не взял лошадь, не получил продуктов, исчез один без рабочих, инструментов и даже без полевой сумки, своей непременной спутницы. Исчез он тотчас после разговора с Елкиным, где выяснилось, что мосты лопнули. И, учтя все эти обстоятельства, на участке забеспокоились. Широземов прибежал к Даулю.
— Рассказывай, когда ты видел его в последний раз, о чем он говорил и куда собирался?
— А че-черт его знает! Молчал все.
— Не угробил он себя?
— Мо-может, ли-хо-хой парень.
— Проклятая интеллигенция! Валяется где-нибудь в Огуз Окюрген. Мосты, красота, нет жизни без них. Прекраснодушная размазня!
Широземов взял с десяток рабочих, бричку и уехал в Огуз Окюрген. Он был уверен, что Калинка там, либо разыскивает камень, либо валяется в пропасти с простреленной головой.
Молча, внимательно, как ищут грибы, рабочие осматривали щели, провалы, заползали в тесноту пещер. Нашли темное пятно от костра, рядом круг примятой травы и два окурка от папирос «Моссельпром», какими торговал рабочий кооператив. Широземов велел покричать.
— Товарищ Калинка! Эй, где ты?! — ухнули зараз в десять глоток.
— Кто там орет? Иду! — И Калинка потный, замазанный известью и глиной, появился на ближайшем утесе. Он спустился и спросил: — Товарищи, что случилось? Вы меня?