Я завязал два узелка на платке и бросил его на балкон. Она поймала его, а затем бросила мне свою черную мантилью.
Она накинула платок на плечи и распахнула в стороны, словно это были крылья. Затем она скрылась в доме.
На следующее утро я не мог работать из-за бессонной ночи. Попросив Жильберто о терпении, я снова направился к дому своей мучительницы, подождал, пока не пробило девять часов, и постучал в дверь. Всю ночь я готовил красивую речь для ее родителей с обращениями к философии и искусству, которые должны были произвести впечатление, но когда дверь открыл человек небольшого роста с седой бородой и длинными волосами до плеч, я только невнятно промычал приветствие.
— Говори громче, сынок! — сказал человек хриплым голосом.
— Здесь живет молодая леди… молодая… леди, которая каждый вечер появляется на балконе… Она еще продает цветы на улице…
— Это моя дочь, Мария Франциска.
— Да, да, это должно быть она. Но… но лучше мне начать сначала. Меня зовут Джон Стюарт. Я прошу прощения, что побеспокоил вас своим ранним визитом.
— Нет, нет, я даже очень рад, — улыбнулся он. — Всегда лучше начинать со своего имени. Но прежде чем мы продолжим, мне хотелось быть точно узнать, какого рода интерес вы испытываете к моей дочери?
— Видите ли, сударь, я… я намерен жениться на ней.
Не могу объяснить, почему я осмелился дать такой ответ, разве что я действительно имел такое намерение.
Отец Франциски засмеялся.
— Ты не первый, кто это заявляет, — сказал он. — Но, конечно, гораздо важнее, — тут он взял меня за руку и провел в дом, — стать последним.
Он сообщил, что его зовут Эгидио Кастру да Силва Мартиш. У него было только три или четыре кривых зуба, но зато большие глаза светились дружелюбием, а губы все время расплывались в улыбке. Он сказал мне, что занимается продажей цветов, а его магазин находится рядом с госпиталем святого Антония.
Над каминной полкой висел портрет матери Франциски. Я увидел, что дочь унаследовала от нее густые черные волосы и загадочный взгляд. Они обе были похожи на женщин, которые знали, как хранить тайны и как создавать их. Сеньор Эгидио сообщил мне, что жена бросила его десять лет назад, когда Франциске было семь лет. Он погрозил портрету кулаком.
— Как ты посмела изменить мне, несчастная женщина?! — прокричал он.
Когда я заметил сходство дочери с матерью, он, казалось, быть потрясен и сказал:
— Я понимаю твой выбор, сынок.
Говоря о будущем дочери, он сообщил, что уже давно принял простое решение: предоставить ей самой сказать, кто будет ее мужем.
Затем я сказал, что хочу пригласить ее погулять со мной по набережной.
— Я передам ей твое предложение после обеда, молодой человек, и если ты вернешься в восемь часов вечера, то получишь ответ.
Я поблагодарил его за помощь, а затем признался, что через четыре дня мне придется уехать на два месяца в Англию.
— Может, это, и к лучшему, — заверил он меня. — Если Франциска даст согласие, ты сможешь обрадовать своих родных уже через несколько дней. А если между вами возникнет настоящая любовь, и несколько недель разлуки не разрушат ее, тогда мы все можем считать, что вас ожидает прекрасное будущее.
— И еще одна проблема, сударь…
— Не стесняйся, сынок, — сказал он, похлопав меня по спине.
— Я вынужден признаться, что мой отец был шотландцем, а моя мать, хотя и родилась в Португалии, но по происхождению относится к новым христианам. Другими словами, я наполовину еврей, и наполовину шотландец. Я с самого начала хотел признаться в этом. Я пойму, если вы сочтете это препятствием, но могу заверить вас, что…
Сеньор Эгидио остановил меня широким жестом и засмеялся.
— Сынок, молодых интересует только любовь. Все остальное не так важно.
Он сдержал слово, и в течение трех следующих вечеров Франциске и мне было разрешено гулять по городу. Каждый вечер она надевала новую мантилью, а я покупал ей цветные фонарики.
Я с удивлением обнаружил, насколько застенчивой была Франциска: долгое время она отказывалась смотреть мне в глаза. Лишь спустя несколько месяцев она призналась, что я был первым мужчиной, к которому она почувствовала расположение, и это чувство вызывало у нее дрожь по всему телу.
На второй вечер, проведенный вместе, мы стояли возле реки, и я рассказал ей о Даниэле.
— Я никогда не перестану переживать из-за его смерти, — сказал я.
— Но тебе и не следует желать этого. Ведь это говорит о том, что его жизнь действительно была дорога тебе. — Произнося эти слова, она слегка прикоснулась к моей руке. Я заметил, что у нее красивые тонкие пальцы.
— Да, — ответил я, — он был неуемным и замечательным парнем.
Вспомнив о своем предательстве, я добавил:
— И очень терпимым по отношению ко мне.
Будучи верным привычке раскрывать все свои недостатки с самого начала, я сказал:
— Смерти близких людей, которых мне пришлось пережить, надломили меня и сделали одиноким. Франциска, если ты когда-нибудь полюбишь меня, на что я очень надеюсь, тогда тебе придется отдать свое сердце человеку, совершившему много безрассудных поступков, человеку, который из-за своего своенравия плохо приспосабливается к окружающим условиям. Но самое ужасное, что, сознавая это, я не испытываю ни малейшего сожаления.
Пока мы возвращались домой в полном молчании, возникшем по моей вине, я пришел в отчаяние, думая, что испугал ее своей прямолинейностью.
Возле дверей ее дома я стал извиняться за свои неуместные речи.
— Джон, пожалуйста, не говори больше ни слова, — сказала она и на мгновение приложила свою руку к моим губам. — Я понимаю тебя гораздо лучше, чем ты думаешь. Я и мой отец каждый день скучаем по матери.
Она грустно улыбнулась.
— Пожалуйста, зайди домой и посиди с нами. Не нужно сдерживать свои чувства. Кому, как не нам, знать, что такое утраты.
Она взяла меня за руку и проникновенно заглянула в глаза.
— Знай, что я — твой друг, — заверила она меня.
Пять коротких слов… но то, как она сказала их — с бережным вниманием человека, расставляющего нежные цветы в простой вазе, — убедили меня: она поняла что я не просто хочу приятно провести с ней время. Я поднес к губам ее руку, чувствуя, что одиночество оставляет меня… Потом я улыбнулся и еще раз поцеловал ее, закрыв глаза, чтобы лучше ощущать аромат ее тела.
Мы зашли в дом. Сеньор Эгидио разводил огонь в камине. Меня трогало живое внимание, которое он проявлял по отношению к Франциске; благоприятное впечатление производили и его непринужденные манеры. Он предложил мне стакан вина.