Председатель. — Нет, у вас не осталось. Получив от Питирима эту вырезку, вы написали письмо В. Н. Воейкову: «Посылаю вам, милый Владимир Николаевич, послужной список епископа от митрополита и вырезку из газеты. Сердечный привет».
Вырубова. — Что, он просит за него или как?
Председатель. — Да. Питирим прислал вырезку из газеты «Свет» о том, что нужно уволить какого-то епископа. Вот еще телеграмма на ваше имя от Распутина: «Скажите строжее Гусева жила в Царицыне».
Вырубова. — Это — Гусева, которая его ранила в первый раз. Наверное, он просил, чтобы ее судили?
Председатель. — Чтобы ее построже держали. Что и исполнено.
Вырубова. — Я не знаю, что сделали с этой женщиной. Кажется, она была выпущена?
Председатель. — А что вы сделали по этому поводу?
Вырубова. — Кому же было передать это?
Председатель. — Вероятно, бывшему императору Николаю Александровичу; он же, вероятно, передал министру юстиции и министру внутренних дел по принадлежности; и все это исполнилось.
Вырубова. — Кажется, не исполнилось, потому что эту женщину освободили.
Председатель. — Вы ошибаетесь, ее заключили в тюрьму, а потом в сумасшедший дом; освободили ее только тогда, когда произошла революция.
Вырубова. — Я не слыхала этого. Вы у меня, вероятно, массу нашли? Мне писали со всех сторон России.
Председатель. — Вы говорите, что ни к чему никакого отношения не имели. Вот письмо: «Глубокоуважаемый Александр Дмитриевич. Меня просили вам передать, что вас не приглашают к завтраку, чтобы лишние любопытные не спрашивали и не рассматривали. Храни вас Господь. Искренно вас уважающая Вырубова».
Вырубова. — Это было в ставке, потому что был страшный скандал; там было две партии, одна — за него, другая — против. И тогда несколько людей не приглашали к завтраку, чтобы не делать особенного любопытства.
Председатель. — Вы были за него?
Вырубова. — Я его почти не знала.
Председатель. — А Александра Федоровна была за него, или против?
Вырубова. — Я думаю, что они оба были за него. Тогда мне, наверное, велели написать, чтобы они не обиделись. Нескольких министров не звали: его, еще кого-то… чтобы не возбуждать…
Председатель. — Передо мной записка на политическую тему за подписью Орлова. Вы знаете эту фамилию?
Вырубова. — Я его лично не знаю.
Председатель. — Это — председатель главного совета патриотического союза, археолог. Записка на тему о Государственной Думе и о политическом устройстве России. Здесь надпись очень интересная: «Я очень прошу дорогую Анну Александровну прочесть и доложить». Вы говорите, что интересовались благотворительностью и религиозными вопросами, а политические записки зачем к вам попадали?
Вырубова. — Я там сидела при дворе, ко мне и левые и правые писали.
Председатель. — А вы знаете, что эту записку прислал Протопопов?
Вырубова. — Может быть.
Смиттен. — Вы говорите, что к вам писали и правые и левые. Не можете ли мне сказать, кто именно из левых к вам обращался?
Вырубова. — Ой, милый, право не могу сказать. И правые и левые. Я говорю, что все ко мне, все, кто мог, обращались.
Председатель. — Вы знали Марию Головину?
Вырубова. — Конечно, она belle soeur моей сестры.
Председатель. — «Многоуважаемый милый Александр Дмитриевич. Была сегодня в Царском у Анны Александровны, говорила ей, что хотела бы вас видеть, чтобы передать одно письмо и другие дела — она также хочет, чтобы мы повидались и вообще просила меня не прерывать моих отношений со всеми и не зарываться, а особенно с вами, — нашим общим другом». Видите, Протопопов был ваш друг.
Вырубова. — Я не могла считать его другом, я его мало знала. Он постоянно бывал у меня в лазарете.
Председатель. — Вы знаете Бурдукова?
Вырубова. — Знаю.
Председатель. — Вы передавали это длинное письмо на политическую тему?
Вырубова. — Ах, да. Если бы знали, как они все мне надоедали. Бурдуков всегда всем надоедал, он, кажется, нигде не состоял, но писем всем писал страшно много.
Председатель. — Вы с А. Н. Хвостовым были знакомы?
Вырубова. — Он у меня два раза был. Раз — с визитом и раз, кажется, обедал.
Председатель. — А вы не помните, что вы сами им заинтересовались, как политическим деятелем, после его речи в Думе по немецкому вопросу?
Вырубова. — Я заинтересовалась?
Председатель. — Не лично, а как политическим деятелем. Вы просили привезти Хвостова к вам, и он к вам приехал.
Вырубова. — Я скажу: это не Хвостов, это был такой ужасный князь Андроников, который ко всем лез. Я не знаю — знаете ли вы Андроникова. Он ко всем министрам лез и ко мне лез, всякие конфекты присылал. Отчаянный тип. Этот Андроников и привез мне Хвостова.
Смиттен. — А вы бывали у Андроникова на квартире?
Вырубова. — Нет, никогда в жизни.
Председатель. — И вы устроили Хвостову свидание с императором и императрицей?
Вырубова. — Это, вероятно, он сам устроил, потому что я его совсем не знала. Я помню, что Андроников страшно его рекомендовал.
Председатель. — Если Андроников такой отчаянный человек, вы бы просто его не приняли.
Вырубова. — Нет, Андроникова я приняла. Я его боялась; он отвратительный тип; он все время страшно врал.
Председатель. — А это большой недостаток — врать?
Вырубова. — Очень большой.
Председатель. — Я с вами согласен. Скажите, вы не звонили к Распутину перед назначением Штюрмера министром внутренних дел и не спрашивали, кого назначить министром внутренних дел?
Вырубова. — Я не могла телефонировать. Спрашивать Распутина, кого назначить министром внутренних дел? Это глупость. Они сами могли. Кто мог это сказать?
Председатель. — Вы не только телефонировали. Вы бывали у Распутина.
Вырубова. — Очень часто.
Председатель. — А Добровольского не вы устроили министром юстиции?
Вырубова. — Нет, не я. Я его не знала… тоже ужасный. Он был у меня в лазарете месяц тому назад.
Председатель. — С какого времени месяц назад?
Вырубова. — С тех пор, как меня взяли. До моей болезни, до кори. Я просила его заехать.
Председатель. — Значит, в декабре прошлого года?
Смиттен. — До его назначения министром или после?
Вырубова. — После назначения, когда он был с докладом, он приезжал в качестве министра.
Смиттен. — А до назначения он у вас не бывал?
Вырубова. — Нет, я его не знала.
Председатель. — Почему Протопопов в телеграммах назывался не Протопоповым, а Калининым?
Вырубова. — Он всегда себя так называл и письма подписывал — Калинин.
Смиттен. — Отчего же вы с таким трудом вспомнили, если это всегда так было?
Вырубова. — За последнее время он сам себя называл Калининым. Он себе такое прозвище дал.
Председатель. — Вы знаете Мануса?
Вырубова. — Знаю. Он был у меня в лазарете.
Председатель. — Вы знаете, какая кличка у него была, «Зеленый»?
Вырубова. — «Зеленый»? Не знаю, нет, не знаю. Он был жид какой-то.
Председатель. — Вы Воскобойникову знавали?
Вырубова. — Это — старшая сестра милосердия у меня в лазарете. Ее провели в старшие сестры. Протопопов был с ней очень дружен. Мы были сначала в хороших отношениях, а потом у меня явилось подозрение, что Воскобойникова поставлена, чтобы за мной следить. Протопопов ездил каждый раз после доклада в мой лазарет.
Смиттен. — Почему вы могли бояться, что за вами следят?
Вырубова. — Я ничего дурного не делала, но разве приятно иметь шпионов у себя в лазарете?
Председатель. — Чем вызывалось желание министра внутренних дел иметь в лазарете, где вы работаете, надзор за вами?
Вырубова. — Я не хочу клеветать. Может быть, это не он устраивал. Ради бога, не берите это, как факт. Во всяком случае, они были в хороших отношениях. Воскобойникова, когда это все началось, когда началась революция, — я была больна корью, — влетела ко мне и сказала, что ни одной минуты больше оставаться не может; сказала всем раненым, что мой лазарет будет сожжен, всех санитаров тоже подговорила уйти, так что был целый скандал; на другой день она ушла, куда-то пропала; но я знаю, что он ездил к ней почти каждый раз. Это мне было неприятно. Я даже сказала ему: «Что вы делаете, Александр Дмитриевич, как министр, ездите в лазарет. Мне это неприятно». Он говорит: «Извините, мне очень приятно там побыть, в такой обстановке простой». Она ему устраивала обеды, и сестра ее, — она свою сестру поставила ко мне сестрой, — и, они постоянно к нему ездили; с Воскобойниковой, я не знаю, что у них было, флирт какой-то. Она, безусловно, была влюблена в него.